— Хорхе! — повторила она.
— Тебе холодно, Иветта?
— Да нет, мне очень тепло. А тебе не холодно?
— На мне спортивные брюки,— соврал я.— Мне совсем не холодно.
— Значит, я могу посмотреть на тебя?
— Лучше спи, Иветта.
Из-под одеяла показалась и тут же скрылась голова Иветты:
— Сумасшедший, ты же простудишься!
— Ну что ты! Я закаленный и сильный.
— Я знаю, ты сильный. Почему не все такие сильные.
— Есть и сильнее, Иветта.
— А по-моему, ты самый сильный.
— Ты тоже сильная, Иветта.
— Мне очень страшно... за себя...
— Чего тебе бояться?
— Тебе можно рассказать?
— Что ты хочешь мне рассказать?
— Я боюсь за свою жизнь.
— Тебе ничто не угрожает. Если не сумеем задержать фашистов, мы уйдем во Францию. Спи спокойно, Иветта, скоро утро.
— А меня вовсе не пугает — погибнуть в бою. Меня пугает... Я не знаю, как тебе объяснить. Меня пугает простая, обыденная смерть.
— Если останемся живы, она рано или поздно доберется и до нас. Что поделаешь, закон природы.
— Но я умру раньше.
— Почему ты вдруг решила?
— Моя мама умерла. Она могла еще долго жить, а вот умерла.
— Отчего она умерла?
— От рака.
— От рака?
— Да. У нее был рак кого. Сделали операцию, но было уже поздно. И умерла.-
— Но при чем тут ты? Какие глупости, Иветта! Спи! Я сердит на тебя и не хочу с тобой разговаривать.
— Не сердись, милый! — ласково сказала Иветта.— Просто я хотела тебе все рассказать, чтобы ты знал... Я боюсь, и у меня в груди рак.
Теперь я не на шутку рассердился:
— Ну с чего ты взяла? Какая чушь!
— Совсем не чушь, дружок,— продолжала Иветта,— у меня одна грудь больше другой. Потому-то я и боюсь...
— Да это так у всех женщин,— пытался я ее уверить.
— У всех? — серьезно переспросила Иветта.— А ты откуда знаешь?
— Знаю. Мне рассказывали,— соврал я.
— Кто тебе рассказывал?
— Знакомый врач. Иветта как будто поверила.
— Может, он прав. Если бы ты знал, как не хочется умирать! Хочется сделать что-нибудь такое,—
не для себя, конечно,— для других. Чтобы люди были счастливы... Что-то очень, очень хорошее... Что бы я могла такое сделать, Хорхе, а?
— Мы еще сделаем много хорошего,— утешал я Иветту.— Только выбрось из головы эту чушь. Спи. Видишь, над горами уже брезжит рассвет.
— И тебе пора ложиться,— сказала она, подвинувшись на край перины.— Я нагрела тебе место.
Я поцеловал ее:
— Спи, моя милая! Как только высохнет одежда я лягу с тобой.
Иветта замолчала, как будто уснула. И кругом все спали. А мне теперь было не до сна. Костюм мой высох, я оделся и, присев на теплый камень у костра, глядел а тлеющие угли. Бедная Иветта! Может, она и в самом деле больна. А чем я могу ей помочь? Ничем. Разве постараться разуверить ее, успокоить? И только эта ночь, одна ночь! Завтра бой. Может, я погибну. Может, погибнет она, вынося с поля боя раненых. Может, останемся живы, но война разлучит нас, и мы больше никогда не увидимся, никогда...
Я подбросил в костер охапку хвороста. Он, как порох, вспыхнул жарким пламенем. Я подошел к Иветте и снял с ее лица одеяло. Она не проснулась. Она спала, плотно сжав губы и откинув назад голову, точно ребенок. Черные пряди волос и четко очерченные брови делали ее лицо совсем бледным. Сколько ей лет? Наверное, немногим больше двадцати — двадцать два, двадцать три. Она мне нравилась не только своей хрупкой красотой, но и каким-то детским простодушием.
Я осторожно откинул край одеяла и улегся рядом, положив свою ладонь на ее теплое плечо. Она пошевелилась во сне, но не проснулась. Очень устала. Мне казалось, ее волосы источают запах миндаля.
На рассвете я отправился в штаб батальона получить винтовку. Вернувшись, я застал Иветту в окружении товарищей.
— Я, наверное, выгляжу ужасно,— сказала она весело.
— Ты выглядишь чудесно! — ответил я.
Товарищи уходили на позиции. Мы с Иветтой простились сдержанно, словно стесняясь вчерашней теплоты и близости. Она дала мне свой адрес:
— Если будешь во Франции и к тому времени не забудешь меня, напиши.
— Иветта! —- воскликнул я с укоризной, но больше ничего не сказал, просто спрятал бумажку с адресом в карман.— Мне пора. Товарищи ждут.— Я протянул ей руку.— До свидания!
— До свидания, Хорхе! Будешь во Франции... напиши!
Растянувшись цепочкой, мы шли соединительным ходом, который за ночь выкопал саперный батальон марокканцев. Бруствер из свежей кроваво-красной глины был совершенно лишен маскировки. Я подумал, что эти окопы послужат прекрасной мишенью для авиации и артиллерии фашистов. На пригорке я выбрался из траншеи и оглянулся. Иветты не было видно. Никого там не было видно. И почему-то вдруг мне вспомнились ее слова: «Дождемся ли утра в этих горах?»
— Дождемся, Иветта! Должны дождаться! — почти крикнул я и, спрыгнув с траншеи, бросился догонять товарищей.
После той ночи прошло несколько лет. Все эти годы я провел в концентрационных лагерях и не писал Иветте, боясь причинит^ ей неприятности. Она благополучно пережила последние битвы за Испанию. Об этом я узнал от врача-болгарина, вместе с которым Иветта перешла французскую границу, и затем была интернирована так же, как и я. Но поскольку она была французской подданной, ее вскоре отпустили, и она вернулась к отцу. Отец Иветты был рыбак и жил неподалеку от Марселя, в маленьком городе Касси на берегу Средиземного моря. Вот и все, что мне было известно об Иветте. Отправляясь к ней, я понимал, что подвергаю ее опасности, но у меня не было иного выхода: она одна могла мне помочь.
Темной и дождливой апрельской ночью я спрыгнул на ходу с товарного поезда Марсель — Тулон, как только он сбавил скорость. Я привык обходить стороной станции, потому что там всегда дежурили жандармы и сыщики, а встречаться с ними у меня не было ни малейшего желания. Один мой вид мог вызвать подозрение. Костюм мой — смесь республиканской формы и штатской одежды — был вконец затаскан. Правда, его прикрывал изрядно потертый, к тому же тесноватый плащ,
полученный от какой-то благотворительной организации. Зеркала у меня не было, но я не сомневался, что похож на пугало: годы, проведенные в концентрационных лагерях, не могли не оставить отпечатка на моем лице. Но хуже всего было то, что в кармане у меня не имелось никаких документов, а я не сомневался, что моя фотография с отпечатками пальцев и особыми приметами хранится в архивах любого департамента и в каждой картотеке гестапо.
Дней десять я скитался по горам вокруг Марселя, выжидая, пока жандармам надоест меня разыскивать. Чтобы замести следы, я пошел даже на хитрость: на берегу реки, выше порогов, оставил смену белья в надежде, что те, кто найдет ее, подумают, будто я разбился о камни, а мой труп унесло течением. И только тогда, спустя десять тревожных дней, я решился наконец приблизиться к маленькому Касси, где надеялся разыскать Иветту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187