Я же не я.
— Плохо ты ко мне относишься, Лауренсия,— буркнул Луизо и опять заметался по комнате.— Не ценишь моей любви. Да пойми ты, стоит мне захотеть — и тебя не станет. Только за то, что ты когда-то путалась с ком-
Луизо остановился, глянул на заплаканную девушку и продолжал совсем другим тоном:
— Ну хорошо! Отведи лошадей на конюшню, покорми собак, потом можешь навестить своих родителей! Да, да, сходи к ним, поговори... Поболтай с подружками. Ты давно не была дома.
Лауренсия сделала все, что велел хозяин, и вышла
за ворота. Она направилась к Белому колодцу, откуда по каменным ступеням можно было подняться в Эрмосо. Еще издали девушка заметила, что у колодца стоит человек, а подойдя поближе, разглядела, что это дряхлый, оборванный нищий. Медленно повернувшись к ней, незнакомец сказал:
— Добрый день, дочка! Не поможешь ли подняться к селению? Одному не под силу, ноги не держат.
Голос его странно дрожал, наверное от слабости.
— Хорошо, падре, я провожу вас.
Подождав, пока нищий напьется, Лауренсия подставила ему свое плечо, чтобы он мог опереться, и они стали медленно подниматься по ступеням.
— Скажи, дочка,— заговорил нищий,— кто живет в том сером, как улитка, домике?
— Там живет Бласкез, батрак сеньора Монте. Рука нищего на ее плече дрогнула.
— Погоди, дочка, передохнем немного! Сердце совсем никудышное.
Они остановились.
— Бласкез, говоришь. Я как будто знавал его в былые годы. Были у него жена и сын?..
— Да, падре. Жена его, Изабелла, больна малярией, а сын пропал без вести.
— А у сына, слышал, невеста была, самая красивая девушка в Эрмосо. Теперь будто в услужении у сеньора Монте и спуталась с его сыном...
Нищий искоса глянул на девушку и заметил, как густая краска разлилась по ее лицу.
— Вздор! Все это сплетни! — отрубила Лауренсия, но, помолчав, добавила: — А в общем-то, кто знает. Чужая душа — потемки...
Старик замолчал. Борода его дрожала, по лицу стекали капли пота, ноги осторожно ощупывали щербатые ступени. Девушке показалось, что он очень устал и от-
того еще тяжелее стал опираться на ее плечо. Отдышавшись, старик продолжал начатый разговор.
— Еще люди говорят, в горах объявился Фернанд со своими молодцами. Ты, дочка, ничего не слыхала?
— Как не слыхать! Сегодня ранили сеньора Монте. Завтра из окрестных селений соберутся фалангисты, грозятся захватить партизан.
Старик остановился, снял руку с ее плеча, опустился на ступеньку.
— Дальше, дочка, ступай одна! Я отдохну. Старикам за молодыми не угнаться. Да поможет тебе бог! Будь здорова!
— Хорошо, падре. Я тороплюсь. До свидания! — Она протянула нищему руку, и тот пожал ее с неожиданной горячностью.
До заката было еще далеко, но поселок Эрмосо уже погрузился в синевато-серую дымку. Никто из обитателей кривых, прорубленных в скалах улочек не видел заката — горная гряда укрывала западный небосклон. Теплыми летними вечерами парни и девушки иногда поднимались на гору полюбоваться заходом солнца, но таких охотников было /немного. Зато каждый в Эрмосо мог наслаждаться восходом, румяной зарею полнеба.
Приближаясь к селению, Лауренсия почувствовала запах неочищенного оливкового масла. В домах готовился ужин. Из труб к небу вздымались струйки дыма, в вышине сливаясь в сплошное сизое облако.
В пору дождей ручьи избороздили склон, по которому в беспорядке разбрелись белые и серые домишки Вильи Эрмосо. Местами обнажились гранитные спины камней, то там, то здесь алели глинистые русла, в ветреные дни над ними густо клубилась пыль. У подножия гор зелени почти не было. Виноваты в том летние суховеи, слишком влажная осень да весенние ливни, когда водяные потоки, скатываясь с гор, вырывали с корнями и уносили в долину не только траву, но и кусты, деревья.
Лауренсии пришлось пересечь весь поселок. Осторожно поднималась она по натертым до блеска покатым ступеням, с удовольствием заглядывая в открытые двери, откуда плыл теплый дух оливкового масла, доносились песни и смех. Необычно веселым показалось ей в тот вечер родное селение. Будто все горести разом спустились отсюда с гор, перебрались в дом Монте. И самой Лауренсии было хорошо среди знакомых кособоких лачуг,
где она впервые увидела солнце, где росла, училась- и вместе со своим остроглазым дружком Адольфо вечерами забиралась на вершину, чтобы полюбоваться закатом. Если бы сейчас Адольфо был рядом, как в те давние дни!
У одного из белых домиков шумела ватага мальчишек. На стене дома было что-то начертано большими красными буквами. Двое мужчин суетились возле стены, приставляя лестницу.
— Что случилось? — спросила Лауренсия у женщины с ребенком на руках, с порога своего дома наблюдавшей за всей этой кутерьмой.
— Ночью в селенье гостили партизаны, оставили на память эту надпись. Я-то читать не умею, а люди говорят, там написано, чтобы народ вставал на борьбу против фалангистов. У нас частенько такое случается.— Женщина усмехалась, глядя, как старается замазывать красные буквы дегтем один из фалангистов.
Лауренсия остановилась перед домиком отца на краю селения, взялась за бронзовое кольцо. Дверь открыл отец.
— Дочка, наконец-то! Давно тебя не видели!
Крутой подъем утомил Лауренсию. Она присела возле очага, тяжело дыша и озираясь. Словно отгадав ее мысли, отец сказал:
— Мать скоро вернется. Коз погнала в горы, попасти по холодку. А ты сними платок, поговорим.
— Нет, отец, я на минутку. Хотела спросить тебя про Фернандо...
Отец с недоумением поглядел на дочь.
— Про Фернандо? С чего это ты спрашиваешь?
— Сегодня ранили сеньора Монте. Луизо сказал, что завтра фалангисты соберут людей из окрестных селений и постараются захватить партизан. Надо предупредить...
Отец спросил тихо и настороженно:
— Это правда, дочка?
— Правда... Даже ты мне не хочешь верить... Отец, отец!
Лауренсия заплакала. Отец обнял ее за плечи, принялся успокаивать:
— Не плачь, дочка! Иной человек по своей глупости столько бед натворит... Сейчас схожу к друзьям, посоветуюсь. А ты побудь здесь, дождись матери.
— Нет, я тоже пойду. Я должна еще приготовить
ужин сеньорам. Это все, что я хотела сказать... Теперь я пойду.
Лауренсия встала, вытерла слезы, поправила платок. Отец разыскал шапку, закурил, и они вместе вышли на сумеречную улицу.
Когда Лауренсия отворила калитку дома Монте, было совсем темно. В окнах светилось белое пламя карбидного фонаря. Лауренсия прошла на кухню. У холодного очага лежали собаки. Увидев девушку, нехотя подняли головы, раззевались, завиляли хвостами.
Лауренсия разожгла огонь, принялась готовить ужин. Разлила по кувшинам вино, наполнила блюдо виноградом, персиками. В доме царила тишина. Что там происходит, на господской половине?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187
— Плохо ты ко мне относишься, Лауренсия,— буркнул Луизо и опять заметался по комнате.— Не ценишь моей любви. Да пойми ты, стоит мне захотеть — и тебя не станет. Только за то, что ты когда-то путалась с ком-
Луизо остановился, глянул на заплаканную девушку и продолжал совсем другим тоном:
— Ну хорошо! Отведи лошадей на конюшню, покорми собак, потом можешь навестить своих родителей! Да, да, сходи к ним, поговори... Поболтай с подружками. Ты давно не была дома.
Лауренсия сделала все, что велел хозяин, и вышла
за ворота. Она направилась к Белому колодцу, откуда по каменным ступеням можно было подняться в Эрмосо. Еще издали девушка заметила, что у колодца стоит человек, а подойдя поближе, разглядела, что это дряхлый, оборванный нищий. Медленно повернувшись к ней, незнакомец сказал:
— Добрый день, дочка! Не поможешь ли подняться к селению? Одному не под силу, ноги не держат.
Голос его странно дрожал, наверное от слабости.
— Хорошо, падре, я провожу вас.
Подождав, пока нищий напьется, Лауренсия подставила ему свое плечо, чтобы он мог опереться, и они стали медленно подниматься по ступеням.
— Скажи, дочка,— заговорил нищий,— кто живет в том сером, как улитка, домике?
— Там живет Бласкез, батрак сеньора Монте. Рука нищего на ее плече дрогнула.
— Погоди, дочка, передохнем немного! Сердце совсем никудышное.
Они остановились.
— Бласкез, говоришь. Я как будто знавал его в былые годы. Были у него жена и сын?..
— Да, падре. Жена его, Изабелла, больна малярией, а сын пропал без вести.
— А у сына, слышал, невеста была, самая красивая девушка в Эрмосо. Теперь будто в услужении у сеньора Монте и спуталась с его сыном...
Нищий искоса глянул на девушку и заметил, как густая краска разлилась по ее лицу.
— Вздор! Все это сплетни! — отрубила Лауренсия, но, помолчав, добавила: — А в общем-то, кто знает. Чужая душа — потемки...
Старик замолчал. Борода его дрожала, по лицу стекали капли пота, ноги осторожно ощупывали щербатые ступени. Девушке показалось, что он очень устал и от-
того еще тяжелее стал опираться на ее плечо. Отдышавшись, старик продолжал начатый разговор.
— Еще люди говорят, в горах объявился Фернанд со своими молодцами. Ты, дочка, ничего не слыхала?
— Как не слыхать! Сегодня ранили сеньора Монте. Завтра из окрестных селений соберутся фалангисты, грозятся захватить партизан.
Старик остановился, снял руку с ее плеча, опустился на ступеньку.
— Дальше, дочка, ступай одна! Я отдохну. Старикам за молодыми не угнаться. Да поможет тебе бог! Будь здорова!
— Хорошо, падре. Я тороплюсь. До свидания! — Она протянула нищему руку, и тот пожал ее с неожиданной горячностью.
До заката было еще далеко, но поселок Эрмосо уже погрузился в синевато-серую дымку. Никто из обитателей кривых, прорубленных в скалах улочек не видел заката — горная гряда укрывала западный небосклон. Теплыми летними вечерами парни и девушки иногда поднимались на гору полюбоваться заходом солнца, но таких охотников было /немного. Зато каждый в Эрмосо мог наслаждаться восходом, румяной зарею полнеба.
Приближаясь к селению, Лауренсия почувствовала запах неочищенного оливкового масла. В домах готовился ужин. Из труб к небу вздымались струйки дыма, в вышине сливаясь в сплошное сизое облако.
В пору дождей ручьи избороздили склон, по которому в беспорядке разбрелись белые и серые домишки Вильи Эрмосо. Местами обнажились гранитные спины камней, то там, то здесь алели глинистые русла, в ветреные дни над ними густо клубилась пыль. У подножия гор зелени почти не было. Виноваты в том летние суховеи, слишком влажная осень да весенние ливни, когда водяные потоки, скатываясь с гор, вырывали с корнями и уносили в долину не только траву, но и кусты, деревья.
Лауренсии пришлось пересечь весь поселок. Осторожно поднималась она по натертым до блеска покатым ступеням, с удовольствием заглядывая в открытые двери, откуда плыл теплый дух оливкового масла, доносились песни и смех. Необычно веселым показалось ей в тот вечер родное селение. Будто все горести разом спустились отсюда с гор, перебрались в дом Монте. И самой Лауренсии было хорошо среди знакомых кособоких лачуг,
где она впервые увидела солнце, где росла, училась- и вместе со своим остроглазым дружком Адольфо вечерами забиралась на вершину, чтобы полюбоваться закатом. Если бы сейчас Адольфо был рядом, как в те давние дни!
У одного из белых домиков шумела ватага мальчишек. На стене дома было что-то начертано большими красными буквами. Двое мужчин суетились возле стены, приставляя лестницу.
— Что случилось? — спросила Лауренсия у женщины с ребенком на руках, с порога своего дома наблюдавшей за всей этой кутерьмой.
— Ночью в селенье гостили партизаны, оставили на память эту надпись. Я-то читать не умею, а люди говорят, там написано, чтобы народ вставал на борьбу против фалангистов. У нас частенько такое случается.— Женщина усмехалась, глядя, как старается замазывать красные буквы дегтем один из фалангистов.
Лауренсия остановилась перед домиком отца на краю селения, взялась за бронзовое кольцо. Дверь открыл отец.
— Дочка, наконец-то! Давно тебя не видели!
Крутой подъем утомил Лауренсию. Она присела возле очага, тяжело дыша и озираясь. Словно отгадав ее мысли, отец сказал:
— Мать скоро вернется. Коз погнала в горы, попасти по холодку. А ты сними платок, поговорим.
— Нет, отец, я на минутку. Хотела спросить тебя про Фернандо...
Отец с недоумением поглядел на дочь.
— Про Фернандо? С чего это ты спрашиваешь?
— Сегодня ранили сеньора Монте. Луизо сказал, что завтра фалангисты соберут людей из окрестных селений и постараются захватить партизан. Надо предупредить...
Отец спросил тихо и настороженно:
— Это правда, дочка?
— Правда... Даже ты мне не хочешь верить... Отец, отец!
Лауренсия заплакала. Отец обнял ее за плечи, принялся успокаивать:
— Не плачь, дочка! Иной человек по своей глупости столько бед натворит... Сейчас схожу к друзьям, посоветуюсь. А ты побудь здесь, дождись матери.
— Нет, я тоже пойду. Я должна еще приготовить
ужин сеньорам. Это все, что я хотела сказать... Теперь я пойду.
Лауренсия встала, вытерла слезы, поправила платок. Отец разыскал шапку, закурил, и они вместе вышли на сумеречную улицу.
Когда Лауренсия отворила калитку дома Монте, было совсем темно. В окнах светилось белое пламя карбидного фонаря. Лауренсия прошла на кухню. У холодного очага лежали собаки. Увидев девушку, нехотя подняли головы, раззевались, завиляли хвостами.
Лауренсия разожгла огонь, принялась готовить ужин. Разлила по кувшинам вино, наполнила блюдо виноградом, персиками. В доме царила тишина. Что там происходит, на господской половине?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187