Доктор с минуту что-то обдумывал, затем решительно сказал:
— Если падре в настоящий момент в церкви, мы пройдем через его вход. У его двери полицейские ведь не стоят?
— Я что-то не обратила внимания,— растерянно ответила Рамона, но доктор, энергично прокашлявшись, подбодрил девушку:
— Ничего, ничего, проверим. Я знаком с падре, много раз его лечил. Если падре не застанем, примкнем к иностранцам.
У входа для священнослужителей полицейские не стояли, и падре оказался у себя в комнате. Святой отец, пропуская пришедших в церковь, сказал:
— Да поможет вам святая Мария!
Доктор сделал раненому укол для поддержания сердечной деятельности и тотчас приступил к перевязке. Сняв окровавленные тряпки, обработал раны и перебинтовал их. Затем, приказав одеть Альберто, категорическим тоном произнес:
— Оставаться здесь ему нельзя. Как только стемнеет, его немедленно следует отправить домой и уложить в чистую постель. Я поговорю с падре. Возможно, он даст согласие все уладить, и раненого выпустят.
— Сеньор доктор, Альберто ни в коем случае нельзя везти домой. Его тут же арестуют и отправят в тюрьму, — заметил кто-то из рабочих.— Может, к сеньорите?
— Конечно, мы отвезем его ко мне, это совсем недалеко,— выпалила, не раздумывая, Рамона.— Я буду ухаживать за ним, выхожу.
— Итак, решено,— сказал доктор Монтаня твердо и вместе с Рамоной направился к падре.
Святой отец согласился не без колебаний, заметив, что подобные действия являются противозаконными. Если об этом дознается полиция, его ждут весьма серьезные неприятности. Однако девушку и одного сопровождающего он берет на себя. Лучшим сопровождающим, естественно, будет сам доктор Монтаня, потому что оказание медицинской помощи не подлежит суду.
Доктор Монтаня принял идею без возражений.
Едва стемнело, святой отец отворил дверь, и оба спутника раненого, который теперь чувствовал себя несколько бодрей, крепко держа его с двух сторон под
руки, миновали зеленые насаждения, окружавшие площадь, и почти внесли Альберто в мансарду Рамоны. Девушка уложила его на свою постель, укрыла и сердечно поблагодарила сеньора Монтаня за огромную и самоотверженную помощь.
— Не за что,— ответил доктор.— Я только выполнял свой долг. Если что-либо понадобится, приходите. В любое время, и даже ночью. Можете позвонить, словом, как вам удобно. Я к вашим услугам.
Доктор попрощался и ушел. Свою измазанную кровью мантилью, которой она в церкви прикрыла обнаженную грудь Альберто, Рамона замочила в холодной воде.
Альберто, наверное, заснул. Она подошла к постели, села рядом на скамеечку. Вокруг запавших, плотно закрытых глаз больного, окаймленных длинными ресницами, легли желтоватые болезненные тени. Черные взлохмаченные волосы в беспорядке рассыпались на бледном лбу, и Рамона легонько, кончиками пальцев поправила их. Худощавое смуглое лицо с четко обозначенными уголками губ, которые так часто улыбались, теперь было безразличным и невыразительным, зубы стиснуты от нестерпимой боли.
Впервые у Рамоны в доме на ее постели лежал мужчина. Конечно, не чужой, а ее ново — жених, и, однако, это так необычно, так странно для нее, строго соблюдающей принятые у католиков обычаи, связанные с отношениями между мужчинами и женщинами.
Они давно уже договорились, что осенью отправятся в свою родную деревню Лора дель Рио, где жили их родители, и там сыграют свадьбу. Теперь это неожиданно свалившееся несчастье на долгое время перечеркнет их намерения. Но что поделаешь? Только бы Альберто выздоровел, только бы не пронюхала чего полиция и не засадила бы его в тюрьму.
Альберто в очень тяжелом состоянии, и, конечно, нужно было бы поместить его в больницу, денег-то она как-нибудь наскребет, но там его, вполне вероятно, сразу же арестует полиция. Полицейские из кожи вылезут, чтобы схватить всех участников забастовки и демонстрации.
Долго ли смогут скрываться в церкви пока что спасшиеся от лап полицейских рабочие — ведь с голоду помрут. Был бы святой отец и в самом деле хорошим • человеком, давно выпустил бы их по одному через
служебный вход. Но он тоже боится потерять работу. Боится попась в тюрьму за сокрытие бунтовщиков. Святая Мария, будь милосердна к несчастным, у которых такая суровая судьба! Помоги им выбраться на свободу и залечить раны! Помоги их семьям, их женам и детям, оставшимся без кормильцев, не отвращай от них своего исполненного любви взора! Спаси и помилуй горемычных!
— Рамона, говори, говори, я слышу,— едва слышно промолвил Альберто, но голос его пресек глухой хрип, вырвавшийся из груди, на белых губах выступила кровь.
Девушка вытерла ее полотенцем.
— Я вовсе не говорю, Альберто, просто думаю.
— Слышу, Рамона, о чем ты думаешь. Говори, я пойму...
— Хорошо, но только ты молчи,— попросила Рамона.— Доктор сказал, что тебе нельзя разговаривать. Тебе необходим полный покой. Завтра он сделает перевязку. И тебе станет лучше, ты сможешь разговаривать. А полиции не бойся. Ни один человек не видел, как мы тебя выводили. И никто не знает, где ты находишься.
Хоть бы товарищи твои спаслись! Завтра я пойду в церковь и отнесу им еду, попрошу святого отца впустить меня. Иначе рабочие помрут от голода и жажды. Возьму у них адреса и сообщу родственникам, чтоб знали, где находятся их близкие. Я все сделаю, Альберто. Сегодня не могла, извини. Тебе было очень плохо, очень. Как полегчает, я смогу оставить тебя одного и все сделаю, все улажу...
Альберто открыл глаза и слабым голосом поблагодарил ее. И снова из груди его вырвались хрипы.
— Не надо, не говори больше! Я знаю, что ты скажешь. Потому молчи и позволь мне сказать... Ты обязательно выздоровеешь. Если есть бог на небесах, ты поправишься. И тогда мы покинем этот страшный город. Уедем к родным в Лора дель Рио и осенью, как условились, сыграем свадьбу.
Альберто молча кивнул головой, а Рамона продолжала:
— Я тебя понимаю, милый, не говори. Стало быть, решено. Я так давно не видела мать и отца. И ты тоже... Сюда мы больше не вернемся. В Севилье тебя снова начнет преследовать полиция. Лучше уж работать в деревне у какого-нибудь кулака.
Вот выздоровеешь, будешь работать по крайней мере
ну хоть в летнее время, ты ведь молодой. Как-нибудь перебьемся.
Я стану делать мантильи и возить их на продажу в Севилью. Владелец магазина сувениров доволен моей работой. Иностранцы покупают мои мантильи, не торгуясь,— сколько хозяин запрашивает, столько платят.
А если у нас родится ребенок, мама поможет вынянчить, а я буду работать. Перебьемся, Альберто, проживем. Не тревожься и не расстраивайся, все уладится. Никто не знает, что ты у меня. Один доктор Монтаня, а он человек честный, добрый, такой не предаст. И Эрика славная девушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187