.. Черт знает что! И так всегда: посылают того, кто самим не нужен.
Аким Никитич не настолько глуп, чтобы не почувствовать раздражение попутчика. Он умолкает, и его певучей речи не слышно до тех пор, пока из вьюжной мглы не начинают вырисовываться рыхлые горбы предгорий Алтая. Тут у него вновь развязывается язык.
Теперь он уже не красуется своим голосом, а говорит совершенно естественно:
— Ян Янович, что за банда здесь орудует?
— Какой-то белогвардейский капитан Зверев.
— А если они нападут на нас?
— Будем драться,— нехотя отвечает Элкснитис.
— Но я же говорил, что не умею стрелять. Ей-богу, никогда не стрелял.
— Тогда пристрелят тебя.
— Меня? Нет, я еще хочу жить. Я хочу поступить в консерваторию, хочу учиться и петь в опере.
Ян смотрит на этого чудака и добродушно говорит:
— Тогда тебе придется стрелять. Ничего не поделаешь, за победу революции надо бороться.
За холмистыми предгорьями начинались могучие Алтайские хребты. Обнаженные южные склоны покрыты толстым слоем снега, северные — заросли темной непроходимой тайгой. До лесничества остается всего верст пятнадцать. Элкснитис дает команду зарядить винтовки.
Черепов вынимает из кармана наган и осматривает его.
— Уже заряжен.— Элкснитис берет оружие и показывает, как с ним обращаться.— Чтобы выстрелить, нужно снять предохранитель, прицелиться и нажать курок.
— Тяжелый, черт! — усмехается Черепов и сует наган за пазуху.
По узкой речной долине отряд поднимается в горы. Здесь ветра нет, но снежный покров еще толще, и лошади вязнут чуть не по брюхо. Их мокрые спины дымятся, с морд хлопьями валит пена. Опустив головы, они с трудом перебирают ногами, изредка оглядываясь и как бы спрашивая, далеко ли еще до цели.
Наконец на краю тайги, на высоком берегу реки, возникает небольшая деревенька. Из труб тянутся вверх синие струйки дыма. В долине царят мир и покой. Лишь в глубине тайги горит гигантский костер. Там, вероятно,
работают лесорубы, которые спиливают стройные высокоствольные ели могучие кедры и лиственницы.
Навстречу приезжим бегут из домов полуодетые, обо рванные дети, с любопытством разглядывают вооруженных людей.
Кто вы? — спрашивает курносый мальчишка.-Зверевцы?
Лучше покажи-ка дом лесничего! — кривит ему Элкснитис.
И вся ватага ребятишек вперед, к дому лес ничего.
Кони останавливаются у жердяной изгороди, на пороге дома появляется седой старик и, бросив тревожный взгляд на приехавших, говорит:
Никого нет дома. Сам уже несколько дней назад выехал на участок.
Элкснитис вылезает из саней, улыбаясь, подает ему руку.
Не бойся, свои. Если нет дома, подождем.
Свои? — недоверчиво спрашивает старик.— Теперь ничего не поймешь, где свои, а где лесные братья. Все одинаково одеты.
— Свои, свои,— успокаивает Элкснитис.— Иди зови пусть принимает подкрепление.
Старик еще колеблется с минуту, затем поворачивается, входит в дом и запирает дверь на засов. Вскоре по глинобитному полу сеней слышатся нерешительные мужские шаги, и в дверях появляется седой мужчина лет пятидесяти, с широкими густыми бровями и усами. Он внимательно оглядывает приезжих и наконец спрашивает:
— Откуда?
Элкснитис подает командировочное удостоверение. Мужчина читает его, возвращает и подает руку:
— Хорошо, что приехали. Жить стало совсем невозможно. Зверевцы три дня пировали с местными кулаками, расстреляли активистов, все разграбили и растащили. Рабочие умирают с голоду. Третьего дня послал им из своих запасов пять мешков кедровых орехов. Больше ничего нет.
— Скоро наведем порядок,— уверенно заявляет Элкснитис, стараясь не показать своей тревоги.— Поставим коней, вызовем сторожей и начнем действовать. Со мной приехал бухгалтер. Где бы нам расположиться?
— Милости просим! — указывает лесничий на дверь.— Хватит места и для работы, и для отдыха.
Мужчины выпрягают лошадей, отводят их в конюшню и, сбив с валенок снег, входят в дом. Полчаса спустя два вооруженных бойца приводят кулаков, грабивших заодно с бандитами.
— Керосин брали? — спрашивает Ян Элкснитис. Все молчат.
— Картофель воровали?
— Это не мы, это зверевцы,— отвечает кто-то.
— Муку растащили? Опять все молчат.
— Значит, так.— Элкснитис кладет на стол наган.— Здесь находится бухгалтер из уезда,— и он указывает на Акима Никитича.— Чтобы сегодня и завтра все до последнего зернышка было возвращено на склад. Кто не подчинится, того будем считать участником банды Зверева и станем судить революционным судом.
Кулаки, тревожно переглядываясь, молча уходят. Аким Никитич, забрав учетные документы и счеты, в сопровождении лесничего и одного из караульных отправляется на склад.
Вдруг с печи свешиваются старческие ноги и показывается седая голова. Это отец лесничего. Тихим, дрожащим голосом он говорит:
— Мне, барин, восемьдесят лет. Много я кой-чего повидал и пережил на своем веку. Уж больно ты горячишься! Ты, барин, еще не знаешь, что такое банда Зверева. С волками да ведмедями легче справиться, они не так хитры.
— А что же нам еще остается делать? — восклицает Элкснитис.
— Уезжайте отсюда,— шамкает беззубым ртом старик.— Иначе быть беде.
— Нет, мы этого не сделаем. Нас послала революция. Старик невесело усмехается.
— Революция! Это вещь хорошая, ничего не скажешь, но жизнь-то дороже. Уезжайте, а то и моего сына застрелят. Он тоже такой, что лезет на рожон.
— Никуда мы, отец, не поедем,— резко бросает Элкснитис.— Лучше скажите, где нам на ночлег устроиться.
— Можно бы и здесь, да только я по ночам сильно храплю и разговариваю во сне. Лучше ложитесь там,— он указывает на соседнюю комнату.
Пока Элкснитис с бойцами вносит солому и устраивает постели, со склада возвращается Черепов с известием, что кулаки вернули большую часть расхищенных продуктов. Если и завтра пойдет так же, то к вечеру все будет в порядке. Нет только продуктов, увезенных бандитами.
Чтобы не тревожить людей, Элкснитис никому ничего не сказал о разговоре со стариком, а с наступлением темноты выставил секретные посты — один в деревне, другой у наружных дверей. Остальные легли спать вдоль наружной стены под окнами, чтобы не достала пуля в случае обстрела. У каждого бойца винтовка или револьвер в полной боевой готовности. Укрывшись тулупами, люди вскоре заснули.
Около полуночи всех будит истошный крик: «Ой! Спа- сите! Спасите! На по-омощь!»
Кто-то бежит в соседнюю комнату. Черепов, дрожа как осиновый лист, хватает в темноте руку Элкснитиса и втискивает в нее наган: <ъ\ — Возьмите, возьмите! Я ведь... не умею... ч5ч. Элкснитис, сжимая в каждой руке по нагану, кидается гсч в соседнюю комнату. У дверей стоит караульный с горя-{ щей лучиной в руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187
Аким Никитич не настолько глуп, чтобы не почувствовать раздражение попутчика. Он умолкает, и его певучей речи не слышно до тех пор, пока из вьюжной мглы не начинают вырисовываться рыхлые горбы предгорий Алтая. Тут у него вновь развязывается язык.
Теперь он уже не красуется своим голосом, а говорит совершенно естественно:
— Ян Янович, что за банда здесь орудует?
— Какой-то белогвардейский капитан Зверев.
— А если они нападут на нас?
— Будем драться,— нехотя отвечает Элкснитис.
— Но я же говорил, что не умею стрелять. Ей-богу, никогда не стрелял.
— Тогда пристрелят тебя.
— Меня? Нет, я еще хочу жить. Я хочу поступить в консерваторию, хочу учиться и петь в опере.
Ян смотрит на этого чудака и добродушно говорит:
— Тогда тебе придется стрелять. Ничего не поделаешь, за победу революции надо бороться.
За холмистыми предгорьями начинались могучие Алтайские хребты. Обнаженные южные склоны покрыты толстым слоем снега, северные — заросли темной непроходимой тайгой. До лесничества остается всего верст пятнадцать. Элкснитис дает команду зарядить винтовки.
Черепов вынимает из кармана наган и осматривает его.
— Уже заряжен.— Элкснитис берет оружие и показывает, как с ним обращаться.— Чтобы выстрелить, нужно снять предохранитель, прицелиться и нажать курок.
— Тяжелый, черт! — усмехается Черепов и сует наган за пазуху.
По узкой речной долине отряд поднимается в горы. Здесь ветра нет, но снежный покров еще толще, и лошади вязнут чуть не по брюхо. Их мокрые спины дымятся, с морд хлопьями валит пена. Опустив головы, они с трудом перебирают ногами, изредка оглядываясь и как бы спрашивая, далеко ли еще до цели.
Наконец на краю тайги, на высоком берегу реки, возникает небольшая деревенька. Из труб тянутся вверх синие струйки дыма. В долине царят мир и покой. Лишь в глубине тайги горит гигантский костер. Там, вероятно,
работают лесорубы, которые спиливают стройные высокоствольные ели могучие кедры и лиственницы.
Навстречу приезжим бегут из домов полуодетые, обо рванные дети, с любопытством разглядывают вооруженных людей.
Кто вы? — спрашивает курносый мальчишка.-Зверевцы?
Лучше покажи-ка дом лесничего! — кривит ему Элкснитис.
И вся ватага ребятишек вперед, к дому лес ничего.
Кони останавливаются у жердяной изгороди, на пороге дома появляется седой старик и, бросив тревожный взгляд на приехавших, говорит:
Никого нет дома. Сам уже несколько дней назад выехал на участок.
Элкснитис вылезает из саней, улыбаясь, подает ему руку.
Не бойся, свои. Если нет дома, подождем.
Свои? — недоверчиво спрашивает старик.— Теперь ничего не поймешь, где свои, а где лесные братья. Все одинаково одеты.
— Свои, свои,— успокаивает Элкснитис.— Иди зови пусть принимает подкрепление.
Старик еще колеблется с минуту, затем поворачивается, входит в дом и запирает дверь на засов. Вскоре по глинобитному полу сеней слышатся нерешительные мужские шаги, и в дверях появляется седой мужчина лет пятидесяти, с широкими густыми бровями и усами. Он внимательно оглядывает приезжих и наконец спрашивает:
— Откуда?
Элкснитис подает командировочное удостоверение. Мужчина читает его, возвращает и подает руку:
— Хорошо, что приехали. Жить стало совсем невозможно. Зверевцы три дня пировали с местными кулаками, расстреляли активистов, все разграбили и растащили. Рабочие умирают с голоду. Третьего дня послал им из своих запасов пять мешков кедровых орехов. Больше ничего нет.
— Скоро наведем порядок,— уверенно заявляет Элкснитис, стараясь не показать своей тревоги.— Поставим коней, вызовем сторожей и начнем действовать. Со мной приехал бухгалтер. Где бы нам расположиться?
— Милости просим! — указывает лесничий на дверь.— Хватит места и для работы, и для отдыха.
Мужчины выпрягают лошадей, отводят их в конюшню и, сбив с валенок снег, входят в дом. Полчаса спустя два вооруженных бойца приводят кулаков, грабивших заодно с бандитами.
— Керосин брали? — спрашивает Ян Элкснитис. Все молчат.
— Картофель воровали?
— Это не мы, это зверевцы,— отвечает кто-то.
— Муку растащили? Опять все молчат.
— Значит, так.— Элкснитис кладет на стол наган.— Здесь находится бухгалтер из уезда,— и он указывает на Акима Никитича.— Чтобы сегодня и завтра все до последнего зернышка было возвращено на склад. Кто не подчинится, того будем считать участником банды Зверева и станем судить революционным судом.
Кулаки, тревожно переглядываясь, молча уходят. Аким Никитич, забрав учетные документы и счеты, в сопровождении лесничего и одного из караульных отправляется на склад.
Вдруг с печи свешиваются старческие ноги и показывается седая голова. Это отец лесничего. Тихим, дрожащим голосом он говорит:
— Мне, барин, восемьдесят лет. Много я кой-чего повидал и пережил на своем веку. Уж больно ты горячишься! Ты, барин, еще не знаешь, что такое банда Зверева. С волками да ведмедями легче справиться, они не так хитры.
— А что же нам еще остается делать? — восклицает Элкснитис.
— Уезжайте отсюда,— шамкает беззубым ртом старик.— Иначе быть беде.
— Нет, мы этого не сделаем. Нас послала революция. Старик невесело усмехается.
— Революция! Это вещь хорошая, ничего не скажешь, но жизнь-то дороже. Уезжайте, а то и моего сына застрелят. Он тоже такой, что лезет на рожон.
— Никуда мы, отец, не поедем,— резко бросает Элкснитис.— Лучше скажите, где нам на ночлег устроиться.
— Можно бы и здесь, да только я по ночам сильно храплю и разговариваю во сне. Лучше ложитесь там,— он указывает на соседнюю комнату.
Пока Элкснитис с бойцами вносит солому и устраивает постели, со склада возвращается Черепов с известием, что кулаки вернули большую часть расхищенных продуктов. Если и завтра пойдет так же, то к вечеру все будет в порядке. Нет только продуктов, увезенных бандитами.
Чтобы не тревожить людей, Элкснитис никому ничего не сказал о разговоре со стариком, а с наступлением темноты выставил секретные посты — один в деревне, другой у наружных дверей. Остальные легли спать вдоль наружной стены под окнами, чтобы не достала пуля в случае обстрела. У каждого бойца винтовка или револьвер в полной боевой готовности. Укрывшись тулупами, люди вскоре заснули.
Около полуночи всех будит истошный крик: «Ой! Спа- сите! Спасите! На по-омощь!»
Кто-то бежит в соседнюю комнату. Черепов, дрожа как осиновый лист, хватает в темноте руку Элкснитиса и втискивает в нее наган: <ъ\ — Возьмите, возьмите! Я ведь... не умею... ч5ч. Элкснитис, сжимая в каждой руке по нагану, кидается гсч в соседнюю комнату. У дверей стоит караульный с горя-{ щей лучиной в руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187