ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Он представлял собой узкую полоску земли, вдававшуюся далеко в океан.
Судно, взяв курс на север, село на высокую волну, которую гнал встречный ветер. Штормило. К шторму прибавился холодный и густой туман. Все окутала мягкая непроницаемая вата. Задул порывистый, шквальный ветер. Палубу захлестывали волны. Временами они достигали даже иллюминаторов штурманской рубки.
Казалось, во тьме среди тумана рядом с кораблем шагает сказочный Атлант и единым взмахом огромного ведра заплескивает на палубу десятки тонн воды. Отстоявшим вахту матросам, чтобы попасть в кубрики, нужно было пересечь палубу, а для этого проявить немалую ловкость и проворство. Мощные потоки угрожали смыть всех в океанскую пучину.
У штурвала, как и всегда в момент опасности, стоял Миезитис, при нем неотлучно находился капитан Заринын.
Миезитис непрерывно подавал сигналы, чтобы предупредить столкновение их судна с другими судами. Моторы работали вполсилы.
— Сорвем все графики, но что делать? — досадовал Зари ныл.
— Рига — не заяц, не убежит,— с обычной своей
резкостью высказался радист и, зайдя в радиорубку, включил Лисабон, транслировавший умопомрачительную джазовую музыку. Во время шторма, чтобы не слышать рев моря и прогнать мрачные мысли, Виртманис включал громкую музыку. А сегодня у него с самого утра на сердце кошки скребли, хотя вообще-то этому парню вполне хватало выдержки и умения сохранять внешнее спокойствие и безразличие. В разговоре с товарищами он частенько изображал, будто ему на все наплевать: и на шторм, и на график, и на прочее.
В течение двух ночей команда боролась со штормом, туманом и взбесившимся океаном. Другие суда, очевидно, имели возможность укрыться в каких-либо портах, так как за все время пути «Мемеле» встретила лишь один океанский лайнер и небольшое норвежское транспортное судно с изрядно потрепанным грузом крепежного леса.
В Бискайском заливе туман рассеялся, однако буря продолжала свирепствовать.
«Мемеле» окружала необозримая, вздыбившаяся стихия, подобно тому как одинокий караван терзает буран в пустыне.
Ветер, тучи, встающие стеной волны — вода, вода, вода!
Моряки понимали, что не могут, не должны сдаваться, что никто им не поможет, если судно станет тонуть. Они одолеют шторм, эту не знающую жалости стихию, ибо только стойкость и мужество способны спасти их самих и маленькую морскую красавицу «Мемеле», в трюмах которой драгоценный груз для родной Риги.
К вечеру третьего дня ветер стал понемногу ослабевать и вскоре утих совсем. Однако расходившийся океан по-прежнему продолжал буйствовать. Редкие и не слишком высокие зеркально-гладкие волны все еще перелетали через борт и' ударялись в стены кают. Корпус корабля, вихляясь из стороны в сторону, то и дело взлетал высоко на гребень волны, чтобы в следующее мгновение снова ринуться в образовавшуюся между волнами глубокую пропасть.
Около полуночи в ярком лунном свете капитан Зариньш заметил, что с крышки люка, закрывавшего вход в трюмы, волной сорвало часть брезента. Дело не шуточное — в трюмы могла попасть вода!
— Спущусь проверю,— сказал капитан смертельно
уставшему Миезитису, который снова стоял у штурва ла.— Будет нужно, кликнем.
Едва капитан покинул штурманскую рубку, как в но совую часть судна ударила десятиметровая волна; разбившись, она залила белой пеной палубу и понеслась к штурманской рубке, стекло одного из иллюминаторов не выдержало и с хрустом вылетело, Миезитиса обдало струей холодной воды. В то же мгновенье раздался громкий крик. Миезитис узнал голос Заринына. Он рванул дверь рубки, но капитана нигде не увидел, его смыло в океан.
Миезитис замедлил ход судна и подал сигнал тревоги. Открыв каюту Виртманиса и крикнув: «Капитан за бортом!» — он кинулся на палубу, схватил спасательный круг. Приглядевшись, метрах в десяти за кормой он увидел на гребне большой волны что-то темное — это был капитан Зариньш. Миезитис размахнулся и швырнул спасательный круг, но тот упал где-то в стороне от потерпевшего. Не раздумывая, штурман в полном смысле слова сорвал с себя сапоги, рывком скинул бушлат и прыгнул за борт...
Виртманис меж тем возился в своей каюте. Он еще не вполне осознавал всю серьезность происшедшего и мешкал умышленно. Ему вовсе не улыбалось очутиться за бортом: «Пусть капитанский любимчик Миезитис поусердствует. Ничего не случится». Виртманис вышел из рубки в тот момент, когда матросы втащили капитана на палубу. Он был без сознания и только-только начал приходить в себя.
Миезитис все еще оставался в воде. Подоспевшая тем временем новая волна подхватила его в свои объятия и с чудовищной силой ударила о борт. Когда матросы бросили спасательный круг, Миезитиса на поверхности видно не было.
До рассвета бороздила «Мемеле» безмолвные воды, но штурмана так и не обнаружили, он исчез навсегда.
Целый день просидел Виртманис в рубке, носа не высовывал. «Чего тебе стыдиться, чего бояться? — шептал ему на ухо чей-то голос.— Никто ведь не знает, что Миезитис тебе первому сообщил о случившемся и ты нарочно, только бы самому не прыгать за борт, волынил. Никто не знает об этом..» Но совесть все-таки заговорила, ее суд был честен и справедлив: «Негодяй ты, негодяй! Из-за тебя погиб человек, какой человек...»
Виртманис больше не мог выдержать суда своей со-
вести. Он встал и как побитый, шатаясь, спустился вниз, постучал в дверь капитанской каюты, несмело ее открыл. Зариныи спал; радист с минуту стоял молча, вслушиваясь в прерывистое дыхание спящего. Наконец капитан открыл глаза и, увидев радиста, спросил:
— Прогноз?
— Нет, товарищ капитан,— необычным, чужим голосом произнес Виртманис.— Товарищ капитан... Миези-тис погиб... Миезитис...
Горло у него перехватило, слова давались с трудом, но не говорить он тоже не мог.
— Товарищ капитан!
— Не скули! — прикрикнул на него Заринын, явно не понимая сути того, что ему пытался рассказать Виртманис.— Прекрати, моряки слез не льют. Моряки... должны стиснуть зубы...
Радист провел ладонью по мокрым щекам и замолк.
Там, за кормой, шумели воды Бикайского залива, те самые воды, которые навсегда поглотили штурмана Миезитиса.
Буря кончилась, но в душе Виртманиса она только начиналась. Как ни бодрился он, как ни старался держаться, мучила совесть. Она обращалась к нему, как следователь к подсудимому, на ясном, однако суровом языке, не упуская ни одной, даже самой незначительной подробности, ни одной тайной мысли.
«Кто ты такой? — спрашивала она много раз.— Кто ты такой? Человек или дерьмо? Отвечай! Отвечай!»
Капитан снова задремал, и Виртманис тихо вышел. Он поднялся к себе в каюту и тяжело, как якорь, упал на койку. «Бесчестье, позор! Лучше бы я потонул, а не он!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187