Какая я бесстрашная? Боюсь смерти, как и все. Но если я вас не задерживаю, с удовольствием погреюсь у вашего огня. На улице холод. А у вас так хорошо...
Я смотрел на пляшущие языки пламени, и в душе моей происходило что-то необычное. «Неужели это любовь? — думал я.— Или просто наплыв чувств?» С тех пор как я увидел ее, она не выходила у меня из головы.
Взглянув на меня в упор, Снегурочка спросила:
— Товарищ старший лейтенант, обещайте мне откровенно ответить на один вопрос.
— Обещаю. У меня от вас нет секретов.
— Скажите, но только откровенно, хорошо? После того как вы узнали о моем прошлом, ваше отношение ко мне не изменилось?
Я в недоумении пожал плечами.
— Отчего же?
— Мне показалось, вы стали со мной более сдержанна. Почему?
— Почему?.. — повторил я в смущении.
В самом деле: почему? Не мог же я сразу признаться, что влюблен как мальчищка. А что еще я мог сказать? Ведь я обещал ей быть откровенным. Снегурочка смотрела мне прямо в глаза, и я начал, запинаясь:
— Не то чтобы я стал с вами более сдержан... Но даже есш это так... Поверьте, ваша профессия к этому не имеет никакого отношения. Вы наш лучший снайпер. Вы самая красивая...
— Вы так считаете? — тихо спросила она.
— Так оно и есть.
Наступило молчание. На улице мела метель, ветер яростно бился в тонкую дверь.
Она была так близко, что я чувствовал на щеке ее дыхание. Темные блестящие глаза надвигались на меня, и я уже не отдавал себе отчета в том, что делаю. Я обнял ее и крепко прижал к себе.
06
В печурке рассыпались сгоревшие поленья. Выл ветер, поблизости загрохотали орудия. Точно дятел по сухой сосне, застучал пулемет. А мы, две былинки, в этой кровавой, заснеженной пустыне были счастливы...
По глубоким сугробам я проводил ее до землянки. Мы еще не раз бывали вместе, но в одном из боев ее тяжело ранило. Снегурочку вывезли в тыл. До сих пор не могу поверить в то, что мне рассказывали друзья: по дороге в госпиталь состав бомбили фашистские самолеты, Снегурочка погибла...
НА ВОЕННОЙ ДОРОГЕ
Взломав оборону противника, войска стремительно продвигались на Запад, но к вечеру третьего дня наступления смолкла артиллерийская канонада и вся округа, припорошенная свежим пушистым снегом, объятая едким дымом пожарищ, погрузилась в гнетущую тишину.
По истерзанной гусеницами танков дороге еще время от времени двигались запоздавшие автоколонны тыловых частей. Местных жителей гитлеровцы по большей части угнали с собой, а те, кто успел укрыться в непроходимых болотах и лесных чащобах, не спешили пока возвращаться домой. На разоренной врагом земле теперь не было никого, если не считать регулировщиц на перекрестке да волчьих стай, в поисках поживы кочевавших вслед за фронтом. Днем волки отсиживались в бору, а ночью шныряли по опустевшим окопам, забирались в брошенные землянки, обнюхивали все, что попадалось на пути, разрывали в поле каждый подозрительный снежный бугорок. В лунные ночи они давали о себе знать зловещим воем, а иногда, остервенев от голода, затевали между собой отчаянную грызню, и в тех местах, обычно под окопами, тогда вздымалось снежное облако, постепенно смещавшееся к бору. Затем оттуда доносился душераздирающий вой. Растерзав кого-то из своих собратьев, хищники вновь отправлялись в набег на заброшенные окопы.
Для девушек регулировщиц, с флажками в руках и автоматами за плечами поочередно дежуривших на перекрестке, у опушки бора, самыми трудными были ночные часы — тянулись медленно, как раненые в медсанбат. Зато короткие зимние деньки проносились самолетами-штурмовиками: вот они над тобою, не успеешь оглянуться — а их уж след простыл. И опять призрачный лунный свет да ночь, оглашаемая волчьим воем.
В свободное время девушки отдыхали в натопленной бане, оставшейся от разрушенной усадьбы. Несколько дней тому назад в ней, очевидно, жили связисты — под лавкой лежала забытая катушка телефонного провода. А еще после связистов остались заготовленные дрова, сухие смолистые поленья. Хотя печка дымила и у девушек частенько слезились глаза, топили, не жалея дров. Через день-другой, как только передислоцируются последние тыловые части, за ними должен был приехать комвзвода лейтенант Андрей Скворцов и на своей машине перебросить регулировщиц в другое место.
От бани до перекрестка было меньше километра, но в морозные зимние ночи каждой из них приходилось по нескольку раз вставать с теплого полка, надевать непросохшие валенки, облачаться в овчинный полушубок, кроличью ушанку — иначе попробуй высунись на тридцатиградусный мороз! — и топать к перекрестку. Ночное одиночество на развилке дорог! Когда много машин, еще ничего, всегда найдется с кем словом или шуткой переброситься. А иногда за все дежурство ни одной машины! Лес шумит, да волки воют. И тогда зубы начинали стучать не только от холода. Кто знает, возможно, в окрестных лесах, подобно волкам, рыщут и гитлеровцы, по тем или иным причинам оставшиеся в тылу Советской Армии. А потому Даже в свободное от дежурства время девушки держали под рукой автоматы.
Их было трое — Мария, Светлана и Ольга. Три подружки, давно и со всеми подробностями пересказавшие друг другу незамысловатые истории своих жизней. Они были, как сестры, похожи, но в то же время у каждой что-то свое — во внешнем облике, в душевном складе.
Мария была статная, рыжеволосая, с такой прозрачной, нежной, шелковистой кожей, что на морозе ее лицо, как наливное яблоко, покрывалось густым румянцем. Мария была хороша собой, хотя ей не всегда хватало чисто женского уменья позаботиться о своей внешности. Да и условий для этого не было. И лишь когда к перекрестку приближалась машина комвзвода лейтенанта Андрея Скворцова, Мария спешила достать из кармана полушубка заветное зеркальце с видом Кремля на обороте и наскоро поправляла выбившиеся из-под ушанки рыжие кудряшки. Смущенная улыбка и рдеющие щеки
Марии наводили Андрея на мысль, что Мария к нему неравнодушна. И ему она нравилась, иначе бы не заводил с ней долгие разговоры, как и на этот раз.
— Что тут у вас нового, Мария?
— Все по-старому, товарищ лейтенант. Ничего нового.
— Ну зачем же так официально? Зови меня просто Андрюшей.
— Все по-старому, Андрюша.
— Мороз-то какой! Не замерзла?
— В бане отогреюсь.
— Щеки — прямо розы пунцовые.
Мария не ответила, только еще больше покраснела.
— Скоро увезу вас отсюда в чудесный польский городок.
— А как он называется? — оживилась Мария, как будто название городка могло обрисовать ей их будущее место нахождения.
Но Андрей ответил с лукавой улыбкой:
— Военная тайна. Но будь спокойна, вам понравится4.
Потом он по привычке пригладил свою бороду, поправил съехавшие на нос очки, простился и укатил по своим делам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187
Я смотрел на пляшущие языки пламени, и в душе моей происходило что-то необычное. «Неужели это любовь? — думал я.— Или просто наплыв чувств?» С тех пор как я увидел ее, она не выходила у меня из головы.
Взглянув на меня в упор, Снегурочка спросила:
— Товарищ старший лейтенант, обещайте мне откровенно ответить на один вопрос.
— Обещаю. У меня от вас нет секретов.
— Скажите, но только откровенно, хорошо? После того как вы узнали о моем прошлом, ваше отношение ко мне не изменилось?
Я в недоумении пожал плечами.
— Отчего же?
— Мне показалось, вы стали со мной более сдержанна. Почему?
— Почему?.. — повторил я в смущении.
В самом деле: почему? Не мог же я сразу признаться, что влюблен как мальчищка. А что еще я мог сказать? Ведь я обещал ей быть откровенным. Снегурочка смотрела мне прямо в глаза, и я начал, запинаясь:
— Не то чтобы я стал с вами более сдержан... Но даже есш это так... Поверьте, ваша профессия к этому не имеет никакого отношения. Вы наш лучший снайпер. Вы самая красивая...
— Вы так считаете? — тихо спросила она.
— Так оно и есть.
Наступило молчание. На улице мела метель, ветер яростно бился в тонкую дверь.
Она была так близко, что я чувствовал на щеке ее дыхание. Темные блестящие глаза надвигались на меня, и я уже не отдавал себе отчета в том, что делаю. Я обнял ее и крепко прижал к себе.
06
В печурке рассыпались сгоревшие поленья. Выл ветер, поблизости загрохотали орудия. Точно дятел по сухой сосне, застучал пулемет. А мы, две былинки, в этой кровавой, заснеженной пустыне были счастливы...
По глубоким сугробам я проводил ее до землянки. Мы еще не раз бывали вместе, но в одном из боев ее тяжело ранило. Снегурочку вывезли в тыл. До сих пор не могу поверить в то, что мне рассказывали друзья: по дороге в госпиталь состав бомбили фашистские самолеты, Снегурочка погибла...
НА ВОЕННОЙ ДОРОГЕ
Взломав оборону противника, войска стремительно продвигались на Запад, но к вечеру третьего дня наступления смолкла артиллерийская канонада и вся округа, припорошенная свежим пушистым снегом, объятая едким дымом пожарищ, погрузилась в гнетущую тишину.
По истерзанной гусеницами танков дороге еще время от времени двигались запоздавшие автоколонны тыловых частей. Местных жителей гитлеровцы по большей части угнали с собой, а те, кто успел укрыться в непроходимых болотах и лесных чащобах, не спешили пока возвращаться домой. На разоренной врагом земле теперь не было никого, если не считать регулировщиц на перекрестке да волчьих стай, в поисках поживы кочевавших вслед за фронтом. Днем волки отсиживались в бору, а ночью шныряли по опустевшим окопам, забирались в брошенные землянки, обнюхивали все, что попадалось на пути, разрывали в поле каждый подозрительный снежный бугорок. В лунные ночи они давали о себе знать зловещим воем, а иногда, остервенев от голода, затевали между собой отчаянную грызню, и в тех местах, обычно под окопами, тогда вздымалось снежное облако, постепенно смещавшееся к бору. Затем оттуда доносился душераздирающий вой. Растерзав кого-то из своих собратьев, хищники вновь отправлялись в набег на заброшенные окопы.
Для девушек регулировщиц, с флажками в руках и автоматами за плечами поочередно дежуривших на перекрестке, у опушки бора, самыми трудными были ночные часы — тянулись медленно, как раненые в медсанбат. Зато короткие зимние деньки проносились самолетами-штурмовиками: вот они над тобою, не успеешь оглянуться — а их уж след простыл. И опять призрачный лунный свет да ночь, оглашаемая волчьим воем.
В свободное время девушки отдыхали в натопленной бане, оставшейся от разрушенной усадьбы. Несколько дней тому назад в ней, очевидно, жили связисты — под лавкой лежала забытая катушка телефонного провода. А еще после связистов остались заготовленные дрова, сухие смолистые поленья. Хотя печка дымила и у девушек частенько слезились глаза, топили, не жалея дров. Через день-другой, как только передислоцируются последние тыловые части, за ними должен был приехать комвзвода лейтенант Андрей Скворцов и на своей машине перебросить регулировщиц в другое место.
От бани до перекрестка было меньше километра, но в морозные зимние ночи каждой из них приходилось по нескольку раз вставать с теплого полка, надевать непросохшие валенки, облачаться в овчинный полушубок, кроличью ушанку — иначе попробуй высунись на тридцатиградусный мороз! — и топать к перекрестку. Ночное одиночество на развилке дорог! Когда много машин, еще ничего, всегда найдется с кем словом или шуткой переброситься. А иногда за все дежурство ни одной машины! Лес шумит, да волки воют. И тогда зубы начинали стучать не только от холода. Кто знает, возможно, в окрестных лесах, подобно волкам, рыщут и гитлеровцы, по тем или иным причинам оставшиеся в тылу Советской Армии. А потому Даже в свободное от дежурства время девушки держали под рукой автоматы.
Их было трое — Мария, Светлана и Ольга. Три подружки, давно и со всеми подробностями пересказавшие друг другу незамысловатые истории своих жизней. Они были, как сестры, похожи, но в то же время у каждой что-то свое — во внешнем облике, в душевном складе.
Мария была статная, рыжеволосая, с такой прозрачной, нежной, шелковистой кожей, что на морозе ее лицо, как наливное яблоко, покрывалось густым румянцем. Мария была хороша собой, хотя ей не всегда хватало чисто женского уменья позаботиться о своей внешности. Да и условий для этого не было. И лишь когда к перекрестку приближалась машина комвзвода лейтенанта Андрея Скворцова, Мария спешила достать из кармана полушубка заветное зеркальце с видом Кремля на обороте и наскоро поправляла выбившиеся из-под ушанки рыжие кудряшки. Смущенная улыбка и рдеющие щеки
Марии наводили Андрея на мысль, что Мария к нему неравнодушна. И ему она нравилась, иначе бы не заводил с ней долгие разговоры, как и на этот раз.
— Что тут у вас нового, Мария?
— Все по-старому, товарищ лейтенант. Ничего нового.
— Ну зачем же так официально? Зови меня просто Андрюшей.
— Все по-старому, Андрюша.
— Мороз-то какой! Не замерзла?
— В бане отогреюсь.
— Щеки — прямо розы пунцовые.
Мария не ответила, только еще больше покраснела.
— Скоро увезу вас отсюда в чудесный польский городок.
— А как он называется? — оживилась Мария, как будто название городка могло обрисовать ей их будущее место нахождения.
Но Андрей ответил с лукавой улыбкой:
— Военная тайна. Но будь спокойна, вам понравится4.
Потом он по привычке пригладил свою бороду, поправил съехавшие на нос очки, простился и укатил по своим делам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187