— Запоздалый путник, сейчас у меня в обученье находятся дети и я готовлю их к конфирмации. Каждый уголок в доме занят. Уж лучше вы ступайте к причетнику, он живет у кладбища. У него для вас наверняка найдется местечко.
— Я как раз оттуда, святой отец,— отвечал я.— Причетник-то и направил меня к вам.
— Ко мне? — недовольно переспросил пастор.— Куда же я вас дену? Разве что на сеновал. Да вы еще пожар устроите.
— Ноя не курю и динамита в сумке не ношу,— отшутился я.
— Нет-нет, сын мой, на сеновал нельзя! — Подумав немного, он продолжал: — Постойте! Тут за лужком еще одно кладбище, а рядом сарайчик. Если не боитесь привидений...
— Привидений?
— Да, сын мой,— помрачнев, отвечал святой отец.— Их тут видимо-невидимо. Мне-то, слава богу, не попадались, но в округе слушок ходит. Да что там удивляться: ведь кладбища по обеим сторонам дороги.
— И что же, по ночам покойники являются?
— Как вам сказать, не совсем покойники,— пояснил он.— Привидения, призраки и прочая нечисть. В том сарайчике до рассвета никто не выдерживал, потому как от привидений отбою не было.
— Привидений я не боюсь,— заверил я, хотя мне и стало не по себе.— А как туда добраться?
— Я провожу вас, путник,— вызвался святой отец.— В темноте не найдете.
Сараю тому без долгих раздумий можно было дать лет сто. Крыша дырявая, доски в стене выломаны, во все дыры и щели ветер свищет, хороводы с мякиной водит.
Святой отец следил за выражением моего лица.
— Ну что ж, раз не нашлось другого места, спасибо и на этом,— проговорил я.— По крайней мере, крыша над головой.
— А вы правда не боитесь? — допрашивал меня он.
— Нисколько,— соврал я.— Это даже интересно. Ведь моя работа — только предлог поглубже заглянуть в людские души, узнать местные нравы, обычаи. Я собираю материалы о разных уголках нашей родины, потом пишу путевые очерки.
— Так вы журналист! И собираете материал о нашем крае? — воскликнул пастор.
— Вот именно!
— В таком случае я вас тут не оставлю. Не думал, что все изменилось к худшему. Давно сюда не заглядывал. Вон как ветер мякину метет. Какой уж тут сон. Замерзнете. Пойдемте ко мне, что-нибудь сообразим.
— Спасибо, святой отец,— воскликнул я.— У вас в округе, как я успел заметить, люди добрые. Повсюду меня принимали с радушием, кормили досыта, спать укладывали на мягкие перины, на белые простыни. Я уверен, что преотличный получится очерк. Ведь таких людей встречаешь редко. Я много ездил, много перевидал, но чтоб такие!..
— Да-да,— особенно среди моих прихожан,— вставил пастор.— Любовь к ближнему у них прежде всего. Я своих питомцев, которых готовлю к конфирмации, денно и нощно наставляю в человеколюбии и сострадании.
За беседой мы не заметили как подошли к дому. По знакомой уже мне лестнице святой отец провел меня на второй этаж, в просторный зал.
— Ну вот, тут вы сможете заночевать. Сейчас втащим сюда кровать. Здесь я занимаюсь с детьми. Вечером они расходятся по домам, а утром чуть свет снова тут. Поначалу мне было как-то неудобно вас приглашать: вдруг, думаю, кто-нибудь заявится ни свет ни заря, сон ваш потревожит.
Он ушел, но вскоре вернулся с женой — они внесли в зал железную кровать, застеленную чистыми простынями. В изголовье, словно распустивший хвост павлин, красовалась подушка.
— Спать будете как в раю,— молвила хозяйка. Уж не голодны ли вы? Пожалуйте с нами отужинать.
В гостиной, обставленной мягкой мебелью, был накрыт стол. Масло, мед, молоко, белый хлеб...
— Медок-то свой,— говорила хозяйка, угощая меня.— Святой отец — большой любитель пчел. У нас в саду тридцать ульев.
— Чудесный мед,— похвалил я.— Липовый?
— Совершенно верно, липовый,— самодовольно подтвердил хозяин.— Вы сначала хлеб-то маслом намажьте, а сверху меду, да побольше кладите, не стесняйтесь! У нас ведь так едят.
Я не заставил себя долго упрашивать. И в самом деле было очень вкусно, особенно с молоком. После ужина святой отец проводил меня обратно в зал и, осведомившись, когда меня будить, пожелал спокойной ночи. Я задул лампу и улегся. Денек выдался на редкость тяжелый, и потому я сразу заснул.
Однако вскоре проснулся. Мне показалось, что скрипнула дверь. «Неужели привидение?» — ужаснулся я. В темноте я разглядел, что к моей кровати движется нечто длинное, белое. Потом я сообразил, что это нечто — человек в ночной рубашке. Он был бос и крался на цыпочках.
Что делать? Вскочить, поднять крик? Но не успел я решиться, как странное существо остановилось и уставилось на меня в полном молчании. В руках оно держало что-то белое, круглое. «Сейчас пристукнет!» — мелькнуло у меня в голове, но выйти из оцепенения я не мог. Меж тем белая фигура наклонилась, что-то звякнуло об пол, фигура выпрямилась и бесшумно скрылась за дверью.
Я приподнялся на кровати и принялся шарить по полу. И вдруг едва не покатился со смеху. Под кроватью стояла эмалированная посудина с ручкой на боку. «Слава тебе, господи!» — подумал я и, завернувшись в одеяло, заснул крепким сном.
Утром хозяева накормили меня оладьями, напоили ароматным кофе. Святой отец провел меня по усадьбе, показал и сад, и своих пчел. А на прощанье долго жал РУку.
— Теперь, надо думать, у вас останутся хорошие воспоминания. Славные здесь люди. Недаром говорится: каков пастырь, таково и стадо.
— Уж это верно,— ответил я.
У НАС В КУРЗЕМЕ
Со времен стародавних моровых поветрий, когда люди гибли, точно мухи осенью, у нас в Курземе сохранился один неплохой обычай — с легким сердцем ^провожать человека в его последний путь. Еще ребенком я усвоил истину, что в жизни взрослого бывают два больших, веселых и шумных праздника — свадьба и похороны. Уж тут и скотину режут, и пиво варят, жарят, парят, пьют, балагурят, песни поют. А чтоб смерть никого не застигла врасплох, всякий человек в летах запасался загодя гробом — местом грядущего отдохновения. Вроде как костюмом, шитым волостным портняжкой по мерке в длину и в ширину. Вот и приходилось каждому хотя бы раза два еще при жизни заглянуть к гробовщику. Заказчик на свой собственный вкус, точно материю на костюм, подбирал и породу дерева и цвет, как правило,— черный, белый или коричневый. Мой дед, по рассказам матери, прежде чем отправиться на тот свет, успел пропить целых три гроба в волостном кабаке, а когда в одночасье решился уйти от нас, гроб ему, словно каравай ржаного хлеба, пришлось занимать у соседей.
Не мешает добавить, что в гробу, как в сундуке с приданым, хранилась пересыпанная нафталином одежда, в которой человек собирался покинуть эту юдоль печали. Из всего сказанного, по-моему, ясно, что смерть у нас в Курземе никого не могла удивить. И, видно, по этой причине у нас похороны превращались в беспечное празднество, в котором участвовали все знавшие и не знавшие покойника, любившие его и ненавидевшие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187