— А что может быть подозрительного в вашем ресторане?
— Да ведь это же не простой ресторан, сеньор комендант, а клуб анархистов. Мы обсуждаем вопросы большой важности: о войне, о мире, о свободной любви...
— И о любви?! — усмехнулся я и с интересом взглянул на сморщенное лицо старикашки, пытаясь определить его возраст. Во всяком случае, уж не больше семидесяти пяти...
— А то как же! — не моргнув глазом, отвечал он.— И о любви!
— Ну хорошо,— согласился я.— Подсядьте к ним поближе за какой-нибудь столик...
— Все столы заняты,— сообщил старик.— Пришли девочки апельсинщицы после работы... Скоро начнутся танцы. Но я встану где-нибудь поблизости и подам вам знак. Тогда хватайте этих типов и тащите. Нечего с ними церемониться. Ясное дело, шпионы. Глаза у них так и бегают...
— Ладно, ладно, возвращайтесь и продолжайте вести наблюдение,— сказал я ему.— Будем действовать сообразно обстановке.
Как только старикашка, пошатываясь, вышел, я собрал своих людей на военный совет. Как можно ни с того ни с сего арестовать людей? Где у нас доказательства, что они шпионы?
Тут один бывалый солдат предложил свой план действия:
— Спровоцируем их, задержим за хулиганство, а там разберемся. Шпион по доброй воле в руки не дастся. Шпионов самим приходится обнаруживать. А иначе как к ним подступишься? Только так — спровоцировать.
Я решил еще раз как следует обдумать, прежде чем
что-либо предпринять. Сначала надо было увидеть их, этих шпионов. И вот, приготовившись к самому худшему, мы втроем вошли через вращающуюся дверь храма. С амвона хрипел патефон, кружились в танце девчонки-апельсинщицы. Неподалеку от стойки за мраморным столиком сидело двое прилично одетых мужчин. Наш старикан стоял почти вплотную к ним, подавая недвусмысленные знаки. Все смотрели на нас, выпучив глаза: старый черт, наверное, успел растрезвонить, и люди с интересом ожидали событий. «Шпионы» тоже смотрели на нас, но больше с любопытством, чем с опаской. Наш анархист, подойдя ко мне, зашептал на ухо:
— Чего ждете, хватайте, пока не поздно... Отстранив его, я со своими солдатами подошел к
стойке, заказал три вермута. Между тем танец кончился, нас окружили девочки-апельсинщицы. Взоры всех скользнули от стойки, где стояли мы, к столику, за которым сидели незнакомцы. Им, видно, стало не по себе. Они поднялись, намереваясь расплатиться и уйти, но тут наш старик анархист закричал:
— Вы — шпионы! — И, кивнув на меня, продолжал: — Вот комендант. Сейчас он вас арестует!
Незнакомцы, не поняв его, обратились к буфетчику, чтобы тот перевел. Не успел буфетчик перевести до конца, как один из них сильнейшим ударом отправил старика через весь зал к двери, где тот и рухнул, задрав кверху ноги. Мои солдаты, не дожидаясь приказаний, кинулись к нарушителю и ловко завернули ему руки за спину. Второй шпион, не желая разделить участь первого, поспешил ретироваться, а мы вместе с арестованным благополучно возвратились в комендатуру. Поскольку наш арестант изъяснялся только по-английски и по-шведски, я велел держать его в камере, пока не найдем переводчика. Буфетчик отказался: ему, дескать, не до того — церковь полна народу.
Словом, к тому времени, когда у дверей комендатуры остановилось несколько легковых автомобилей, мы еще не успели снять допрос. Было поздно, и солдат, стоявший в карауле, запер дверь на замок, а сам расположился в прихожей. С улицы доносились крики, ходуном ходила дверь.
— Что там такое? — спросил я караульного.
— Коменданта требуют,— отвечал он.— Грозятся разорвать на части. Это моряки. Приехали товарища освобождать.
— Ну и дела! — воскликнул я в отчаянии.— Как же нам теперь быть? Впускать их нельзя. А то и впрямь разорвут. Моряки есть моряки.
— Они ломают дверь. Не впустим — все равно ворвутся.
— Хорошо, сказал я.— Запри меня в камеру, а им скажи, что коменданта нет.
Велев арестовать самого себя, я забрался в вонючую камеру, и солдат запер меня на замок. «Проклятый анархист! — досадовал я.— В бараний рог бы тебя свернуть, в порошок стереть...» Но мне недолго пришлось обличать виновника этой истории. Грохот возвестил о том, что входная дверь взломана. В коридор с дикими криками ворвались разъяренные моряки.
— Где комендант? — кто-то кричал по-немецки.— Сейчас мы из него кастрата сделаем!
— Коменданта! — присоединился к нему другой, крича по-испански.
— На мыло его!
— Коменданта нет! — во все горло заорал мой солдат, но голос его потонул в общем шуме.
В моем кабинете с треском ломались стулья, сыпались стекла, с грохотом и звоном рухнула с потолка старинная люстра. Когда моя резиденция была полностью разрушена, разъяренная толпа устремилась к камерам.
— Коменданта нет! — снова вскрикнул солдат. Теперь сквозь шум и треск я различал мольбу и писк своих остальных подчиненных.
— Ну-ка, давай ключи! — последовал громоподобный окрик.
Зазвенела связка ключей. В ржавой замочной скважине моей камеры заскрипел ключ, и дверь отлетела в сторону. В дверном проеме черной массой сгрудились моряки.
— Вот гады! — раскрыв глаза от удивления, воскликнул один из них, тот, который открыл дверь.— Своего посадили! Ты свободен! Выходи, не бойся, мы тебя не тронем. Только скажи, куда этот подлюга комендант нашего посадил?
Я махнул в конец коридора, не в си чах выдавить ич себя ни звука. Снова заскрежетал ключ, и в коридор выскочил задержанный нами моряк.
— По машинам! — скомандовал старший.— В порт... Очутившись ня свободе, наш арестант без с до вы
бежал во двор. Пятерых моих солдат рассовали по камерам, заперли на замок, а ключи вручили мне.
— Присмотри, чтобы эти мерзавцы просидели до утра! Будут знать, как трогать наших. А коменданту скажи, пусть нам не попадается — кастрата сделаем...
На другой день за нарушение общественного порядка и арест мирных граждан без достаточных на то оснований меня лишили комендантского поста. Я так и не сумел рассчитаться за поломанную мебель и нанесенные городской казне убытки. Зато после всей этой истории я взял себе за правило ни в чем не перебарщивать.
ДВА ЗАЙЦА
Если из Марселя вы поедете автострадой № 559 по направлению к Каннам, то за возвышенностью Щен де Сен Сир, слева от дороги, увидите просторную, каменистую, поросшую кустарником низину. Там расположены полигоны французской армии. А чуть дальше на покатом склоне стоят длинные угрюмые постройки — летние армейские казармы. Марсель-цы зовут это место Карпианой.
Осенью 1949 года в бараках этой самой Карпианы, как и в окрестностях других городов Южной Франции, был концлагерь с несколькими сотнями заключенных. Одним из узников был я.
Южная Франция тогда была известна как зона Петена. Название свое она получила по фамилии пресловутого маршала, который еще в начале войны отдал гитлеровцам Северную Францию, а потом и юг страны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187