Забудьте прошлое, живите сегодняшним днем!
— Ты соображаешь, что говоришь? — накинулся на нее Август.— Забыть прошлое, жить сегодняшним днем.,. Да разве мы не боролись за день сегодняшний? Возьми хоть наш поселок. Дотла был сожжен! Ты-то не знаешь, а я своими глазами видел. Весь заново отстроен. Только кузница с грехом пополам уцелела, и ту своими руками восстанавливал. Твои сады, теплицы — все заново отстроено. Или, по-твоему, мы это делали не ради дня сегодняшнего? — горячился Август.— Кто в колхозе ремонтирует технику? Наша бригада. У нас образцовая мастерская. А ведь первые станки когда-то со свалки вытаскивали, чинили, латали... Тоже, скажешь, не для сегодняшнего дня старались? Удивляюсь тебе, дочь, как ты можешь говорить такие глупости!
— Ну чего ты кипятишься, папочка! Так и знай, глинтвейна тебе больше не дам, ты захмелел.
— Какое там захмелел! Неужто правду-матку режут только во хмелю? А ну плесни по третьей, чтобы как следует пробрало!
Мне этот семейный диалог пришелся по душе, но принимать участие в нем остерегался, хотя был полностью на стороне Августа. Ведь я тут только гость, да и разговор серьезный. Отец с дочерью * могли поспорить, а чужому вмешиваться не пристало.
Лйма обняла отца за шею, поцеловала его в нахмуренный лоб и, несмотря на свои угрозы, до краев наполнила кружку.
— Пей на здоровье, папочка! Может, тогда твое сердце ко мне подобреет.
— Сдается мне, я и так с тобой был слишком мягок, иначе бы ты с большим уважением относилась к поколению, которое столько страданий вынесло, столько крови пролило, все ради того, чтобы разбить врага и дать тебе то, что ты называешь сегодняшним днем!
— Все это так, папочка! — ласково сказала Лайма.— Только мне кажется, об этом не следует постоянно напоминать. Пойми меня правильно: надоедает.
— Надоедает?! — опять взорвался Август.— Работа временами тоже надоедает, но это не значит, что можно ее не делать. Не то мир превратится в джунгли, а мы — в дикарей. Человек лишь потому и стал человеком, что изобрел орудия труда и взялся за работу.
— Вот я и работаю в меру своих сил! Или ты можешь меня в чем-то упрекнуть?
— Нет, дочка, работаешь ты хорошо, я тобой доволен. Скажу больше — горжусь тобой. Не нравится только, когда ты начинаешь чудить. Например...
— Папочка, давай не будем! — взмолилась Лайма.— У нас гость, ему наш спор совсем неинтересен.
— Нет, почему же,— вмешался я.— Да это вовсе и не спор, а разговор о жизни.
— И что скажете вы? — обратилась Лайма, очевидно, рассчитывая на мою поддержку.-
Но я сказал совсем не то, что ей хотелось услышать.
— Я полагаю, отец прав. Человек должен помнить о прошлом, тем более о недавнем прошлом. Мы с Августом от вас, молодых, никаких особых почестей не требуем. И сами работаем сколько хватает сил... Но о погибших на войне, об оставшихся вдовами и сиротами забывать нельзя. И меня очень растрогало, Лайма, что вы в своем миндалевом саду поставили памятник. Да и сам цветущий сад — тоже памятник погибшим. За это вам огромное спасибо!
— Вот о том я как раз и хотел сказать,— подхватил отец.— А Лайме, представляешь, памятник напоминает кладбище. Ну и пусть напоминает! Или они, герои, того не заслужили?
— Памятник можно было поставить на братской могиле,— не очень уверенно проговорила Лайма.
— И на братской могиле стоит памятник! Но погибли они там, где сейчас твой сад. Это же прекрасно! Каждую весну, когда на перепаханном снарядами склоне зацветает миндаль, как бы вновь оживает легенда' о бесстрашных богатырях...
Лайма нахмурилась. Уронив в ладони голову, молча смотрела в одну точку. В тот момент она мне показалась зрелой женщиной, много повидавшей, много пережившей. Я решил перевести разговор в другое русло и, наполнив кружки, сказал:
— Август, давай выпьем за твою трудолюбивую дочь! За ее миндалевый сад!
— Ты еще теплиц и плодовых садов ее не видел! — сказал Август.— Дочь у меня хорошая, не жалуюсь. Знаю, родителям обычно кажется, будто дети у них гении. Я этим никогда не грешил. Но Лайму, поверишь, все хвалят, с кем ни поговори. Твое здоровье, дочка!
— Ваши успехи, Лайма!
Но Лайма не притронулась к своей кружке. Молча встала. Повернулась и выбежала из комнаты.
— Нехорошо получилось,— проговорил я после неловкой паузы.— Должно быть, обиделась.
— Не беда, отойдет,— обронил Август.
— Зайти бы к ней, успокоить. Ведь мы же из лучших побуждений...
— Ладно, пускай сама поразмыслит. Подчас она ведет себя как маленькая девочка.
— Мне это как раз нравится в твоей дочери. Она говорит то, что думает, от чистого сердца,— заметил я.— Может, с ней не стоит так резко?.. Жизнь ей подскажет, научит.
— Жизнь — лучший учитель,— почти торжественно произнес Август, а потом вдруг посмотрел на меня просительно: — В самом деле, Роберт, будь добр, зайди к ней, успокой. Она тебя очень уважает, я знаю. Так обрадовалась, когда пришла телеграмма. Зайди, утешь, скажи что-нибудь ласковое, ты это умеешь. А то правда неловко получилось...
Я вышел в коридор и постучал в дверь соседнего номера. Не получив ответа, вошел. Закрыв лицо руками и всхлипывая, Лайма лежала на кровати.
— Лайма,— сказал я, осторожно присаживаясь на край кровати.— Напрасно вы, Лайма... Не надо. В жизни часто возникают споры, разногласия... Не стоит принимать так близко к сердцу. Я к вам очень хорошо.
Она вытерла платком заплаканные глаза и щеки, оправила платье и села на кровати.
— Не из-за споров я... Вы оба правы,—- сказала она.— Но почему вы, лично вы со мной так сдержанны? Вы не считаете меня взрослым, самостоятельным человеком. Разговариваете со мной как с ребенком. Я понимаю, отец... Для него я всегда останусь ребенком. А вы-то почему?..
Я смутился, не зная, что ответить.
— Знаю,, вы так ко мне относитесь,— продолжала Лайма,— потому что в ваших глазах я все та же глупая девчонка, у которой единственным дружком когда-то был ягненок по кличке Белячок. А с тех пор прошло десять лет. За эти годы я не только училась, работала, но и столько глупостей наделала, столько выстрадала. Я не терплю желторотых юнцов. Но почему же вы, человек бывалый, умудренный жизнью, относитесь ко мне как к маленькой девочке, с которой всерьез и говорить не стоит, а можно лишь читать нравоучения? Я ведь тоже человек, и у меня есть сердце...
Горящими глазами она смотрела на меня с таким укором, что я сам растерялся, оробел как мальчишка.
— Выше голову, Лайма! — наконец сказал я с улыбкой.— Не ищите недостатков, которых во мне нет. Вы милая, добрая, прекрасная женщина. Будь я годков на десять помоложе и не будь ваш отец моим другом, я бы вас умыкнул. Посадил бы на коня и — в горы.
— Меня?
— Да-да, вас!
— Ну уж умыкнули бы! Мужчины моего возраста не столь решительны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187
— Ты соображаешь, что говоришь? — накинулся на нее Август.— Забыть прошлое, жить сегодняшним днем.,. Да разве мы не боролись за день сегодняшний? Возьми хоть наш поселок. Дотла был сожжен! Ты-то не знаешь, а я своими глазами видел. Весь заново отстроен. Только кузница с грехом пополам уцелела, и ту своими руками восстанавливал. Твои сады, теплицы — все заново отстроено. Или, по-твоему, мы это делали не ради дня сегодняшнего? — горячился Август.— Кто в колхозе ремонтирует технику? Наша бригада. У нас образцовая мастерская. А ведь первые станки когда-то со свалки вытаскивали, чинили, латали... Тоже, скажешь, не для сегодняшнего дня старались? Удивляюсь тебе, дочь, как ты можешь говорить такие глупости!
— Ну чего ты кипятишься, папочка! Так и знай, глинтвейна тебе больше не дам, ты захмелел.
— Какое там захмелел! Неужто правду-матку режут только во хмелю? А ну плесни по третьей, чтобы как следует пробрало!
Мне этот семейный диалог пришелся по душе, но принимать участие в нем остерегался, хотя был полностью на стороне Августа. Ведь я тут только гость, да и разговор серьезный. Отец с дочерью * могли поспорить, а чужому вмешиваться не пристало.
Лйма обняла отца за шею, поцеловала его в нахмуренный лоб и, несмотря на свои угрозы, до краев наполнила кружку.
— Пей на здоровье, папочка! Может, тогда твое сердце ко мне подобреет.
— Сдается мне, я и так с тобой был слишком мягок, иначе бы ты с большим уважением относилась к поколению, которое столько страданий вынесло, столько крови пролило, все ради того, чтобы разбить врага и дать тебе то, что ты называешь сегодняшним днем!
— Все это так, папочка! — ласково сказала Лайма.— Только мне кажется, об этом не следует постоянно напоминать. Пойми меня правильно: надоедает.
— Надоедает?! — опять взорвался Август.— Работа временами тоже надоедает, но это не значит, что можно ее не делать. Не то мир превратится в джунгли, а мы — в дикарей. Человек лишь потому и стал человеком, что изобрел орудия труда и взялся за работу.
— Вот я и работаю в меру своих сил! Или ты можешь меня в чем-то упрекнуть?
— Нет, дочка, работаешь ты хорошо, я тобой доволен. Скажу больше — горжусь тобой. Не нравится только, когда ты начинаешь чудить. Например...
— Папочка, давай не будем! — взмолилась Лайма.— У нас гость, ему наш спор совсем неинтересен.
— Нет, почему же,— вмешался я.— Да это вовсе и не спор, а разговор о жизни.
— И что скажете вы? — обратилась Лайма, очевидно, рассчитывая на мою поддержку.-
Но я сказал совсем не то, что ей хотелось услышать.
— Я полагаю, отец прав. Человек должен помнить о прошлом, тем более о недавнем прошлом. Мы с Августом от вас, молодых, никаких особых почестей не требуем. И сами работаем сколько хватает сил... Но о погибших на войне, об оставшихся вдовами и сиротами забывать нельзя. И меня очень растрогало, Лайма, что вы в своем миндалевом саду поставили памятник. Да и сам цветущий сад — тоже памятник погибшим. За это вам огромное спасибо!
— Вот о том я как раз и хотел сказать,— подхватил отец.— А Лайме, представляешь, памятник напоминает кладбище. Ну и пусть напоминает! Или они, герои, того не заслужили?
— Памятник можно было поставить на братской могиле,— не очень уверенно проговорила Лайма.
— И на братской могиле стоит памятник! Но погибли они там, где сейчас твой сад. Это же прекрасно! Каждую весну, когда на перепаханном снарядами склоне зацветает миндаль, как бы вновь оживает легенда' о бесстрашных богатырях...
Лайма нахмурилась. Уронив в ладони голову, молча смотрела в одну точку. В тот момент она мне показалась зрелой женщиной, много повидавшей, много пережившей. Я решил перевести разговор в другое русло и, наполнив кружки, сказал:
— Август, давай выпьем за твою трудолюбивую дочь! За ее миндалевый сад!
— Ты еще теплиц и плодовых садов ее не видел! — сказал Август.— Дочь у меня хорошая, не жалуюсь. Знаю, родителям обычно кажется, будто дети у них гении. Я этим никогда не грешил. Но Лайму, поверишь, все хвалят, с кем ни поговори. Твое здоровье, дочка!
— Ваши успехи, Лайма!
Но Лайма не притронулась к своей кружке. Молча встала. Повернулась и выбежала из комнаты.
— Нехорошо получилось,— проговорил я после неловкой паузы.— Должно быть, обиделась.
— Не беда, отойдет,— обронил Август.
— Зайти бы к ней, успокоить. Ведь мы же из лучших побуждений...
— Ладно, пускай сама поразмыслит. Подчас она ведет себя как маленькая девочка.
— Мне это как раз нравится в твоей дочери. Она говорит то, что думает, от чистого сердца,— заметил я.— Может, с ней не стоит так резко?.. Жизнь ей подскажет, научит.
— Жизнь — лучший учитель,— почти торжественно произнес Август, а потом вдруг посмотрел на меня просительно: — В самом деле, Роберт, будь добр, зайди к ней, успокой. Она тебя очень уважает, я знаю. Так обрадовалась, когда пришла телеграмма. Зайди, утешь, скажи что-нибудь ласковое, ты это умеешь. А то правда неловко получилось...
Я вышел в коридор и постучал в дверь соседнего номера. Не получив ответа, вошел. Закрыв лицо руками и всхлипывая, Лайма лежала на кровати.
— Лайма,— сказал я, осторожно присаживаясь на край кровати.— Напрасно вы, Лайма... Не надо. В жизни часто возникают споры, разногласия... Не стоит принимать так близко к сердцу. Я к вам очень хорошо.
Она вытерла платком заплаканные глаза и щеки, оправила платье и села на кровати.
— Не из-за споров я... Вы оба правы,—- сказала она.— Но почему вы, лично вы со мной так сдержанны? Вы не считаете меня взрослым, самостоятельным человеком. Разговариваете со мной как с ребенком. Я понимаю, отец... Для него я всегда останусь ребенком. А вы-то почему?..
Я смутился, не зная, что ответить.
— Знаю,, вы так ко мне относитесь,— продолжала Лайма,— потому что в ваших глазах я все та же глупая девчонка, у которой единственным дружком когда-то был ягненок по кличке Белячок. А с тех пор прошло десять лет. За эти годы я не только училась, работала, но и столько глупостей наделала, столько выстрадала. Я не терплю желторотых юнцов. Но почему же вы, человек бывалый, умудренный жизнью, относитесь ко мне как к маленькой девочке, с которой всерьез и говорить не стоит, а можно лишь читать нравоучения? Я ведь тоже человек, и у меня есть сердце...
Горящими глазами она смотрела на меня с таким укором, что я сам растерялся, оробел как мальчишка.
— Выше голову, Лайма! — наконец сказал я с улыбкой.— Не ищите недостатков, которых во мне нет. Вы милая, добрая, прекрасная женщина. Будь я годков на десять помоложе и не будь ваш отец моим другом, я бы вас умыкнул. Посадил бы на коня и — в горы.
— Меня?
— Да-да, вас!
— Ну уж умыкнули бы! Мужчины моего возраста не столь решительны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187