ЛЮБОВЬ И ШПАГА
Еще с мальчишеских лет я чувствовал неодолимое влечение к раскопкам и всяким древностям вообще. При виде кургана и даже просто кладбища у меня чесались руки по лопате. Моя необузданная фантазия мне часто рисовала таинственные ходы, ведущие в подземелье, где таятся несметные сокровища седой старины. Чего там только не было! Брошенные как попало сабли, пики, латы, щиты, горшки с монетами, поясные бляхи племенных вождей, ожерелья... Боже мой, там было столько добра, что пришлось бы расширить проход, чтобы вызволить все это из подземелья.
Год-другой спустя, когда мои мускулы заметно окрепли (чего, к сожалению, нельзя было сказать о моих мозгах), я стал всерьез подумывать о лопате. За этим, конечно, дело не стало — у колхозного садовника лопат было сколько угодно.
Но как и где копать?
Свои планы я под большим секретом доверил сыну садовника — Янке.
— Янка,— сказал я,— ты слыхал, что в земле запрятаны огромные сокровища?
— А место знаешь? — оживился Янка.
— Точно не знаю, но где-то должны быть.
— Что значит — где-то! — усмехнулся Янка.
— Ну, под курганами, на старых кладбищах.
— А как заберешься под курган?
— Очень просто — сроем курган!
Янка рассмеялся.
— Бери лопату и рой на здоровье! Когда борода у тебя поседеет, я приду подсоблю.
— А, что с тобой говорить! — рассердился я, и на том мы расстались.
Казалось бы, конец моим мечтаниям, но вскоре после этого садовник позвал нас с Янкой раков ловить. А раками у нас особенно ставились излучины речушки Личупе, возле заброшенного кладбища. И вот на закате расставили мы несколько дюжин раковин с приманкой, разожгли костер...
— А знаете, ребятки, что схоронено на старом кладбище? — ни с того ни с сего сказал отец Янки, подбросив в огонь ветвь валежника.
Я от волнения чуть не свалился в костер.
— Что, дядя, что там?
— Значит, не знаете! — загадочно произнес садовник и, не спеша прикурив папиросу от горящего прутика, встал.— А теперь пошли, проверим раковины. Вроде пора.
Меня трясло, как в лихорадке. Вытаскивая раковины, я окунулся по самый пояс. Раки, щелкая хвостами, плюхнулись обратно в реку. С досады я вскрикнул так громко, что сосны старого кладбища отозвались эхом.
— Ты что раскричался,— заворчал садовник.— Всех раков распугаешь.
Да, не везло мне: ни одного рака не вынул. Зато Янка при свете костра так и сиял. У него в мешочке барахталось семь увесистых самцов. У отца было штук десять, если не больше.
— А ну-ка, ставьте котелок! — скомандовал садовник.
Когда вода закипела, ее приправили укропом, тмином, затем туда лее вылили бутылку пива.
— Совсем другой вкус теперь будет,— заметил садовник.
— Дядя, вы собирались рассказать про старое кладбище,— напомнил я, теряя терпение.
— Про старое кладбище? — переспросил садовник таким тоном, будто он был удивлен.
— Что за тайна такая, дядя? Расскажите!
— Мы будем раков варить, а ты рассказывай,— поддержал меня и Янка.
— Ну, ладно,— согласился Янкин отец, доставая вторую сигарету. Я поспешил протянуть ему горящий
прутик, чтобы поскорей услышать долгожданный рассказ.
— Так вот! — начал он, пустив пышное облако дыма.— На старом кладбище у жертвенного дуба хоронили еще в начале того столетья. Была у нас тогда война с французами. Наполеон, значит, с армией шел на Москву. А у здешнего барона имелся сын, состоявший при царе в Петербурге, и был он послан самим императором в Литву, с каким-то там важным донесением. Поручение тот выполнил исправно, и когда прогнали французов, царь ему пожаловал за верную службу золотую шпагу. Ну, а когда помер баронов сын, схоронили его на этом самом кладбище вместе со шпагой. Под какой плитой он покоится, того никто не знает, потому что погребенье в большой тайне проходило. Крепостных, которые рыли могилу, потом продали в отдаленную губернию, чтобы те не вздумали тайну разгласить. И так по сей день никто не ведает, под какой плитой лежит та шпага из чистого золота. Вскоре кладбище закрыли, и оно понемногу заросло травой. Вот и вся история.
Котелок над костром бурлил вовсю. Мы положили в него раков, и тут же сняли с огня, а сами пошли еще раз проведать раковины. На этот раз и мне кое-что досталось, но особой радости я не испытывал. То и дело поглядывал я туда, где из ночного сумрака смутно выступали кладбищенские сосны. Я представлял себе, как мы с Ян-кой, отодвинув одну из тяжелых каменных плит, извлекаем из подземелья золотую шпагу. Она вся так и горит, так и переливается. Конечно, мы преподносим ее в дар музею, про нас с Янкой пишут в газетах, на все лады расхваливают неутомимых следопытов древности...
На другой же день под вечер, взяв с собой лопаты и сказав домашним, что идем на реку ставить переметы, мы с Янкой отправились на старое кладбище. Янка предусмотрительно захватил с собой отцовский электрический фонарик.
В дороге долго хранили молчание — все наши мысли вращались вокруг легендарной шпаги. Янка первым заговорил. Толкнув меня в бок, Янка таинственно прошептал:
— Только смотри — копать осторожно! А то, чего доброго, шпагу покорежишь!
— Сам знаю! — тоже шепотом отозвался я.— Я где-то читал, что настоящие кладоискатели работают филигранно, понял? Может, там не только шпага, но и кое-что похлестче.
— Уж это как пить дать,— согласился Янка.— Раньше, говорят, в могилу клали все ценное, что было у покойника при жизни. Вот бы только отыскать ту самую плиту.
Словно два привидения, мы поднялись на кладбищенский холм. И вдруг моя лопата, задев за какой-то куст, так громко звякнула, что мы с перепугу упали в густую траву и довольно долго лежали ни живы, ни мертвы.
— Что там такое? — спросил, поеживаясь, Янка.
— Нечаянно, лопатой,— насилу выдавил я.
— Так ты в два счета сломаешь шпагу! — набросился на меня Янка.
Мы встали, отерли ладонями пот со лбов и отправились дальше.
Наконец, добрались до кладбищенского вала, сложенного из крупных замшелых камней, каких по сей день немало в нашей округе. Перемахнув через вал, остановились у первой попавшейся могилы с массивной гранитной плитой.
— Может, здесь? — сказал я.
— Сначала все как следует изучим,— деловито бросил Янка. Осторожно положив в траву лопату и засветив фонарик, он опустился на колени.
— Здесь какая-то надпись.
— Надпись надо было днем изучать,— сказал я.
— Какой умник нашелся! — обиделся Янка.— А сам что раньше думал? — Ощупав поверхность плиты, он добавил: — Все мохом поросло, ничего не разобрать.
Подняв с земли сухой сосновый сук, я тоже склонился над плитой и попытался соскоблить мох. Действительно, там было что-то написано, но такими странными буквами, что я ничего не понял.
— Готический шрифт, не иначе,— важно изрек Янка, стараясь опознать буквы при свете фонаря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187