Смеялся так, что вся церковь гудела. Он допытывался у меня, не собирается ли Иисус предать его.
— Что же вы ответили?
— Я сказал, что позову врача. Но он и слышать не хотел об этом. Он сказал, что в тот день, когда я приглашу врача, он застрелит нас обоих. Потом он начал пить. Когда он напивался, ему становилось легче. Он тогда мог спать без бредовых сновидений.
— Следовательно, посуда, обнаруженная нами в тот вечер в ризнице, была ваша? — спросил Айвар.
— Да, посуда была моя. За два часа до страшного события я принес ему ужин. Последний ужин...
— И бутылку водки?
— И бутылку водки,— подтвердил старый Витум.
— Значит, вы говорите, что он заболел манией преследования? — спросил Айвар, но Витум отрицательно затряс головой.
— Нет. Бог лишил его рассудка. Он боялся всего: птиц, залетавших на колокольню, галок, стрижей и летучих мышей. Под конец он стал бояться колокола. Как-то однажды Аугуст хотел вырвать у колокола язык, чтобы он не выдал его убежище. Затем он срезал веревку колокола, якобы напоминавшую ему виселицу. Я привязал веревку вновь, чтобы кто-нибудь не заметил. И тогда...
Старик умолк и начал всхлипывать. Айвар подал ему стакан воды. Выпив ее, он с трудом продолжал:
— И тогда наступил страшный вечер. Аугуст попросил у меня топор, чтобы наколоть дров. Я дал ему. Он разбил топором распятие на алтаре, а сам забрался на колокольню и... повесился...
— Ясно,— проговорил Айвар.— Благодарю вас! Теперь пойдем дальше. Вам было что-нибудь известно о злодеяниях сына Аугуста во времена гитлеровской оккупации?
На этот раз старый Витум ответил коротко и ясно:
— Нет. Он нам ничего не рассказывал.
— Откуда ваши сыновья доставали деньги на постройку домов?
— Они построены моими трудами и моим потом.
— Они построены на деньги, заплаченные за кровь расстрелянных людей. Ведь сыновья вам давали деньги? Откуда они их брали?
— Я не знаю. Вероятно, зарабатывали.
— Они заработали их пулями и автоматами. Где Аугуст хранил оружие?
— Не знаю.
— В потайной комнате в церкви найдено два автомата.
— У него был только отдан,— заметил старик.
— Мы нашли два,— сказал Айвар.— Два автомата и пять ручных гранат. Не спрятано ли было у него в лесу оружие?
— Он все принес домой.
Наступило минутное молчание. Решив, видимо, что допрос окончен, Витум с облегчением вздохнул и спросил:
— Я могу идти? Дома меня ждет жена.
— Пусть подождет,— сказал Айвар.— Вы мне еще ничего не сказали о другом вашем сыне.
— О Вилнисе? — спросил Витум.
— Да. Расскажите, что вы знаете о нем.
— Что я могу знать! — воскликнул Витум.— Живет за границей.
— Ведь вы переписываетесь?
— Изредка переписываемся, кое-когда посылку пришлет. Вначале он работал на ферме агрономом, а теперь... Большим человеком стал, служит в эмигрантском совете, хорошо зарабатывает. Вилнису повезло, он стал одним из главных...
— А чем этот «главный» в гитлеровские времена занимался? — спросил Айвар.— Он и тогда был здесь одним из главных?
Витум развел руками.
— Всем приходилось как-то цепляться за жизнь.
— Он многих лишил ее. Находясь на службе в гитлеровской тайной полиции, ваш Вилнис, ваш теперешний видный, хорошо зарабатывающий деятель, уже давно заработал виселицу. На его совести сотни убитых людей.
— Не может быть! — удивился старый Витум.— Он был славным парнем.
Айвар усмехнулся.
— Ваш «славный парень» долгое время руководил карательным отрядом здесь, в нашей местности. В ямах старого песчаного карьера расстреляно триста восемьдесят пять человек по его приказанию. Это латыши, поляки, русские, чехи. Когда приближалась Советская Армия,
1 11
он велел вырыть трупы и сжечь, чтобы скрыть следы своих кровавых злодеяний. Вам известно об этом?
— Впервые слышу! — воскликнул старый Витум.— Это ложь, я не верю этому.
— Ложь? Вы не верите этому? — глядя в упор на старого Витума, спросил Айвар.— Хорошо. Мы вам докажем.
Айвар встал и, приоткрыв дверь, попросил секретаря вызвать машину. Старый Витум тоже поднялся. Пальцы его правой руки нервно перебирали пуговицы поношенной куртки, точно клавиши органа, когда он играл хоралы своему безумному сыну Аугусту.
В кабинете Айвара Лициса наступила продолжительная, гнетущая тишина. Наконец сообщили, что машина подана.
— Идемте! — сказал Айвар и, надевая шляпу, обратился к старому Витуму: — Я хочу, чтобы вы все увидели собственными глазами. Возможно, это рассеет ваше неверие.
Буркнув в густую бороду что-то непонятное, Витум последовал за Айваром. Миновав городок, мы свернули на церковную дорогу, которая дальше вела в Мелн-силс — там и находился песчаный карьер. Я все время наблюдал за старым Витумом, неподвижным и застывшим, как соляной столб. Только когда проезжали мимо церкви, он взглянул на колокольню. Лицо старика было угрюмым, взгляд — холодным и безжизненным, а если в нем и остались какие-то человеческие чувства, то это было упрямство, непреклонное, неугасимое упрямство, и слепая ненависть к Айвару, ко мне, чужому и незнакомому человеку, и, кто знает, может быть, ко всему миру и кипевшей кругом жизни, бесконечно чуждой ему, ненавистной и враждебной.
Посреди Мелнсилса мы свернули на проселочную дорогу и вскоре очутились среди невысоких, покрытых деревьями холмов. Дорога, круто извиваясь между глубоких ям, заросших кустарником и молодым ельником, служивших когда-то картофелехранилищами немецкому барону, вывела на обширную поляну к вершине холма.
— Остановите! — приказал Айвар, и шофер резко затормозил.
Неожиданно поляна закончилась обрывом, и перед нашими глазами открылся огромный песчаный карьер,
Мелнсилс — Черный бор.
на дне которого человек десять с лопатами в руках рыли длинные прямоугольные ямы. Мы остановились на краю карьера и молча смотрели на работающих внизу людей.
— Это могилы жертв, расстрелянных гитлеровцами,— сказал прокурор.— Карательной экспедицией руководил ваш старший сын, тогдашний эсэсовец и теперешний, как вы говорите, важный работник в эмиграции Вилнис Витум.
— Впервые слышу,— злобно проворчал сквозь зубы старый Витум.— Это явно неправдоподобная выдумка.
— Это доказано,— спокойно и твердо возразил Айвар.— Недавно мы получили письмо из Чехословакии. Его пишет чех, бывший заключенный концлагеря. Вы припоминаете концлагерь, гражданин Витум?
— Он был расположен здесь, на краю Милнсилса,— ответил Витум.— Но мой Вилнис не имел с ним никакой связи.
— Лагерь создал ваш Вилнис, продолжительное время он был комендантом этого лагеря. По его распоряжению зверски расстреляны и здесь же зарыты сотни невинных людей. Написавшему письмо, как и многим другим, была дана лопата и приказано рыть общую могилу в старом карьере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187
— Что же вы ответили?
— Я сказал, что позову врача. Но он и слышать не хотел об этом. Он сказал, что в тот день, когда я приглашу врача, он застрелит нас обоих. Потом он начал пить. Когда он напивался, ему становилось легче. Он тогда мог спать без бредовых сновидений.
— Следовательно, посуда, обнаруженная нами в тот вечер в ризнице, была ваша? — спросил Айвар.
— Да, посуда была моя. За два часа до страшного события я принес ему ужин. Последний ужин...
— И бутылку водки?
— И бутылку водки,— подтвердил старый Витум.
— Значит, вы говорите, что он заболел манией преследования? — спросил Айвар, но Витум отрицательно затряс головой.
— Нет. Бог лишил его рассудка. Он боялся всего: птиц, залетавших на колокольню, галок, стрижей и летучих мышей. Под конец он стал бояться колокола. Как-то однажды Аугуст хотел вырвать у колокола язык, чтобы он не выдал его убежище. Затем он срезал веревку колокола, якобы напоминавшую ему виселицу. Я привязал веревку вновь, чтобы кто-нибудь не заметил. И тогда...
Старик умолк и начал всхлипывать. Айвар подал ему стакан воды. Выпив ее, он с трудом продолжал:
— И тогда наступил страшный вечер. Аугуст попросил у меня топор, чтобы наколоть дров. Я дал ему. Он разбил топором распятие на алтаре, а сам забрался на колокольню и... повесился...
— Ясно,— проговорил Айвар.— Благодарю вас! Теперь пойдем дальше. Вам было что-нибудь известно о злодеяниях сына Аугуста во времена гитлеровской оккупации?
На этот раз старый Витум ответил коротко и ясно:
— Нет. Он нам ничего не рассказывал.
— Откуда ваши сыновья доставали деньги на постройку домов?
— Они построены моими трудами и моим потом.
— Они построены на деньги, заплаченные за кровь расстрелянных людей. Ведь сыновья вам давали деньги? Откуда они их брали?
— Я не знаю. Вероятно, зарабатывали.
— Они заработали их пулями и автоматами. Где Аугуст хранил оружие?
— Не знаю.
— В потайной комнате в церкви найдено два автомата.
— У него был только отдан,— заметил старик.
— Мы нашли два,— сказал Айвар.— Два автомата и пять ручных гранат. Не спрятано ли было у него в лесу оружие?
— Он все принес домой.
Наступило минутное молчание. Решив, видимо, что допрос окончен, Витум с облегчением вздохнул и спросил:
— Я могу идти? Дома меня ждет жена.
— Пусть подождет,— сказал Айвар.— Вы мне еще ничего не сказали о другом вашем сыне.
— О Вилнисе? — спросил Витум.
— Да. Расскажите, что вы знаете о нем.
— Что я могу знать! — воскликнул Витум.— Живет за границей.
— Ведь вы переписываетесь?
— Изредка переписываемся, кое-когда посылку пришлет. Вначале он работал на ферме агрономом, а теперь... Большим человеком стал, служит в эмигрантском совете, хорошо зарабатывает. Вилнису повезло, он стал одним из главных...
— А чем этот «главный» в гитлеровские времена занимался? — спросил Айвар.— Он и тогда был здесь одним из главных?
Витум развел руками.
— Всем приходилось как-то цепляться за жизнь.
— Он многих лишил ее. Находясь на службе в гитлеровской тайной полиции, ваш Вилнис, ваш теперешний видный, хорошо зарабатывающий деятель, уже давно заработал виселицу. На его совести сотни убитых людей.
— Не может быть! — удивился старый Витум.— Он был славным парнем.
Айвар усмехнулся.
— Ваш «славный парень» долгое время руководил карательным отрядом здесь, в нашей местности. В ямах старого песчаного карьера расстреляно триста восемьдесят пять человек по его приказанию. Это латыши, поляки, русские, чехи. Когда приближалась Советская Армия,
1 11
он велел вырыть трупы и сжечь, чтобы скрыть следы своих кровавых злодеяний. Вам известно об этом?
— Впервые слышу! — воскликнул старый Витум.— Это ложь, я не верю этому.
— Ложь? Вы не верите этому? — глядя в упор на старого Витума, спросил Айвар.— Хорошо. Мы вам докажем.
Айвар встал и, приоткрыв дверь, попросил секретаря вызвать машину. Старый Витум тоже поднялся. Пальцы его правой руки нервно перебирали пуговицы поношенной куртки, точно клавиши органа, когда он играл хоралы своему безумному сыну Аугусту.
В кабинете Айвара Лициса наступила продолжительная, гнетущая тишина. Наконец сообщили, что машина подана.
— Идемте! — сказал Айвар и, надевая шляпу, обратился к старому Витуму: — Я хочу, чтобы вы все увидели собственными глазами. Возможно, это рассеет ваше неверие.
Буркнув в густую бороду что-то непонятное, Витум последовал за Айваром. Миновав городок, мы свернули на церковную дорогу, которая дальше вела в Мелн-силс — там и находился песчаный карьер. Я все время наблюдал за старым Витумом, неподвижным и застывшим, как соляной столб. Только когда проезжали мимо церкви, он взглянул на колокольню. Лицо старика было угрюмым, взгляд — холодным и безжизненным, а если в нем и остались какие-то человеческие чувства, то это было упрямство, непреклонное, неугасимое упрямство, и слепая ненависть к Айвару, ко мне, чужому и незнакомому человеку, и, кто знает, может быть, ко всему миру и кипевшей кругом жизни, бесконечно чуждой ему, ненавистной и враждебной.
Посреди Мелнсилса мы свернули на проселочную дорогу и вскоре очутились среди невысоких, покрытых деревьями холмов. Дорога, круто извиваясь между глубоких ям, заросших кустарником и молодым ельником, служивших когда-то картофелехранилищами немецкому барону, вывела на обширную поляну к вершине холма.
— Остановите! — приказал Айвар, и шофер резко затормозил.
Неожиданно поляна закончилась обрывом, и перед нашими глазами открылся огромный песчаный карьер,
Мелнсилс — Черный бор.
на дне которого человек десять с лопатами в руках рыли длинные прямоугольные ямы. Мы остановились на краю карьера и молча смотрели на работающих внизу людей.
— Это могилы жертв, расстрелянных гитлеровцами,— сказал прокурор.— Карательной экспедицией руководил ваш старший сын, тогдашний эсэсовец и теперешний, как вы говорите, важный работник в эмиграции Вилнис Витум.
— Впервые слышу,— злобно проворчал сквозь зубы старый Витум.— Это явно неправдоподобная выдумка.
— Это доказано,— спокойно и твердо возразил Айвар.— Недавно мы получили письмо из Чехословакии. Его пишет чех, бывший заключенный концлагеря. Вы припоминаете концлагерь, гражданин Витум?
— Он был расположен здесь, на краю Милнсилса,— ответил Витум.— Но мой Вилнис не имел с ним никакой связи.
— Лагерь создал ваш Вилнис, продолжительное время он был комендантом этого лагеря. По его распоряжению зверски расстреляны и здесь же зарыты сотни невинных людей. Написавшему письмо, как и многим другим, была дана лопата и приказано рыть общую могилу в старом карьере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187