Однако Лорка остался при своем мнении: для него тот случай предвещал беду. Это было не суеверие,
а, пожалуй, прозрение надвигавшихся событий. Была у Лорки одна особенность: он мог оцепенеть от недоброго взгляда какого-нибудь ничтожного человека и потом долгие дни терзать свое впечатлительное сердце, отыскивая объяснение случайно брошенному недружелюбному взгляду случайного прохожего. Что бы это могло значить? Быть может, он в чем-то провинился перед людьми, перед друзьями, перед читателями? Так и теперь: он терзал себя, вспоминая поездку на вокзал с Мартинесом Надальей. Зачем пугал его грозящими бедами, говоря, что скоро улицы и площади Мадрида покроются трупами? Зачем сказал, чтобы уничтожил пьесу, если с ним случится что-то недоброе? Зачем? А увидав Алонсо, зачем шепнул на ухо Мартинесу непонятные ему слова: «Ящер, ящер!»
«Должно быть, я переутомился, нервы пошаливают,— решил он.— Так, чего доброго, я сделаюсь посмешищем в глазах людей, меня сочтут сумасшедшим. Главное сейчас — хорошо отдохнуть! Всю вторую половину лета проведу в Гранаде, можно будет побродить в окрестностях родного Фуэнтевакероса, полазить по тропинкам Сьерра-Морены, погулять по лестницам и тенистым аллеям Альгамбры. Насладиться соловьиным пением, послушать мелодичную музыку фонтанов в саду Райских Зодчих. Подышать пьянящим ароматом тысяч и тысяч роз Альгамбры, где можно разговаривать с водой, ветрами, птицами, пчелами. Многолюдный и шумный Мадрид со своей духотой и накалом политических страстей не для моих утомленных нервов. Надо остаться в Гранаде! Я пишу уже не так, как раньше, когда жил в деревне среди простых людей, когда каждая строка находила отклик в их душах. Даже всеми отверженные, загнанные в пещеры Сакрамонте цыгане почитали меня своим поэтом. Почему я больше не могу так писать? Потому что соты души моей опустели, нет в них больше душистого меда жизни. Я должен остаться в Гранаде, какое-то время непременно нужно пожить в Гранаде!»
За дверью купе послышался смех. Тонкий слух Федерико уловил в нем что-то знакомое,— так мог смеяться лишь друг его детства, поэт Луис Росалес, отпрыск одной из богатейших семей Гранады. Луис приветливо беседовал с фашистским ящером Алонсо. Очевидно, они ехали в одном купе. Луис Росалес, как и его братья, недавно стал членом фашистской фаланги.
«Почему Луис не зашел ко мне хотя бы просто поздороваться? Ведь Алонсо наверняка сказал ему, что я еду в этом вагоне. Конечно, я не могу писать стихи вместо Луиса, но я так много помогал ему советами, подбадривал его, даже позаботился о том, чтобы увидела свет его первая книжица стихов».
Федерико давно почувствовал, что Луис Росалес постепенно отдаляется от него. Но почему? Очевидно, тут дело не только в зависти, имеется немало и других причин: должно быть, Луису не по душе вольнолюбивые мысли друга детства, как и то, что муж сестры Федерико, Мануэль Монтесино, не только мэр Гранады, но к тому же и социалист, активный сторонник Народного фронта. Не одни Росалесы, но и богатый фашист Алонсо давно точит зубы на мэра Гранады. Алонсо, пожалуй, считает, что лишь он, первейший богач в Гранаде и бывший депутат кортесов, лишь он был достоин стать мэром, но, увы, «темные массы народа» на этот пост избрали зятя «красного поэта» Лорки Мануэля Монтесино, социалиста, который имеет смелость открыто ненавидеть фалангистов, истинных борцов за возрожденную Испанию. И Монтесино где только может старается помешать их «праведной националистической борьбе», повсюду ставит им рогатки...
Внезапно до слуха Федерико долетели и ранили, словно горячая дробь, слова Алонсо:
— Будь проклят этот Монтесино и вся семья твоего приятеля! И ты, Луис, держись от них подальше! Чего путаешься с социалистами? Ты теперь фалангист, твой брат — вожак нашей организации. Мы накануне больших событий! А чего они, социалисты, добиваются? Всех подровнять под одну гребенку, отнять накопленные нашими предками и нами преумноженные богатства. Народный фронт, социалисты! Я бы выстроил их в ряд и дал очередь из пулемета... Да патронов жалко. Лучше на суку повесить, а затем использовать как удобрение. Хоть будет польза для нашей земли. Ты меня понял?
— Понял,— тихо отозвался Луис, так тихо, что слова его были едва слышны.— Что касается социалистов, я не возражаю, а вот Федерико...
— Такой же негодяй, вольнодумец, радикал. Что написал про наших стражей порядка жандармов! Я бы
давно его повесил или всадил пулю в грудь. Поэт, го воришь? Смутьян и мерзавец — вот он кто. Предупреж даю тебя, не путайся с ним!
Врожденный такт не дозволял Лорке подслушивать чужой разговор, но поскольку речь шла о нем, к тому же фашистский прихвостень Рамон Луис Алонсо говорил в повышенном тоне, Федерико наклонился к двери, чтобы лучше расслышать, особенно негромкие ответы Луиса. В соседнем купе собеседники, очевидно, настолько увлеклись, что позабыли о Лорке.
— У нас с вами, Росалесами,— продолжал Рамон Алонсо,— с давних пор ссоры и распри. По правде сказать, первоначальные причины мне неизвестны. Знаю только, что это не кровавая вражда, а потому сегодня, накануне великих событий, все мелкое, несущественное должно быть забыто, мы должны объединиться в общей борьбе против красной нечисти. Для этого и возвращаюсь в Гранаду. Полагаю, ты едешь за тем же.
— Меня вызвал брат Хосе.
— Хорошо, что откликнулся,— похвалил Луиса Рамон Алонсо.— Ты ведь тоже фалангист. Сегодня каждый из нас должен быть на своем посту, что бы там ни случилось.
Лорка с омерзением отпрянул от двери. Так вот каким оказался друг его детства Луис! «Ящер ящеру в глотку не вцепится»,— вспомнил Федерико еще в детстве, в родном Фуэнтевакеросе услышанную поговорку. И еще он вспомнил, как Луис Росалес совсем недавно оправдывался в своей принадлежности к фалангистам. «Это так, одна видимость»,— смущаясь, говорил тогда Луис.
«А начнись в Испании фашистский путч, неужели Луис Росалес поднял бы руку на меня и на мою семью?» —задался вопросом Федерико и тут же ответил на него отрицательно. Нет, на такое Луис неспособен, хотя бы во имя их старой дружбы, пусть даже с годами пришло охлаждение. У поэта Луиса Росалеса теперь есть повод завидовать поэту Федерико Гарсиа Лорке, его известности; возможно, он даже ненавидит его. Фаланга, влияние брата-фашиста испортили Луиса. И стоит ли удивляться, что сегодня в поезде но едет вместе с Алонсо? Пожалуй, от Луиса Росалеса можно ожидать чего угодно.
Такие и тому подобные мысли всю дорогу преследовали Федерико, не позволив ему ни на минуту закрыть
глаза. Не столько он сожалел об охлаждении к нему друга детства, сколько о том, что тот избрал неверный путь: чего не смог достичь по своей ограниченности, теперь, побуждаемый братом, Луис надеялся наверстать, примкнув к фалангистам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187
а, пожалуй, прозрение надвигавшихся событий. Была у Лорки одна особенность: он мог оцепенеть от недоброго взгляда какого-нибудь ничтожного человека и потом долгие дни терзать свое впечатлительное сердце, отыскивая объяснение случайно брошенному недружелюбному взгляду случайного прохожего. Что бы это могло значить? Быть может, он в чем-то провинился перед людьми, перед друзьями, перед читателями? Так и теперь: он терзал себя, вспоминая поездку на вокзал с Мартинесом Надальей. Зачем пугал его грозящими бедами, говоря, что скоро улицы и площади Мадрида покроются трупами? Зачем сказал, чтобы уничтожил пьесу, если с ним случится что-то недоброе? Зачем? А увидав Алонсо, зачем шепнул на ухо Мартинесу непонятные ему слова: «Ящер, ящер!»
«Должно быть, я переутомился, нервы пошаливают,— решил он.— Так, чего доброго, я сделаюсь посмешищем в глазах людей, меня сочтут сумасшедшим. Главное сейчас — хорошо отдохнуть! Всю вторую половину лета проведу в Гранаде, можно будет побродить в окрестностях родного Фуэнтевакероса, полазить по тропинкам Сьерра-Морены, погулять по лестницам и тенистым аллеям Альгамбры. Насладиться соловьиным пением, послушать мелодичную музыку фонтанов в саду Райских Зодчих. Подышать пьянящим ароматом тысяч и тысяч роз Альгамбры, где можно разговаривать с водой, ветрами, птицами, пчелами. Многолюдный и шумный Мадрид со своей духотой и накалом политических страстей не для моих утомленных нервов. Надо остаться в Гранаде! Я пишу уже не так, как раньше, когда жил в деревне среди простых людей, когда каждая строка находила отклик в их душах. Даже всеми отверженные, загнанные в пещеры Сакрамонте цыгане почитали меня своим поэтом. Почему я больше не могу так писать? Потому что соты души моей опустели, нет в них больше душистого меда жизни. Я должен остаться в Гранаде, какое-то время непременно нужно пожить в Гранаде!»
За дверью купе послышался смех. Тонкий слух Федерико уловил в нем что-то знакомое,— так мог смеяться лишь друг его детства, поэт Луис Росалес, отпрыск одной из богатейших семей Гранады. Луис приветливо беседовал с фашистским ящером Алонсо. Очевидно, они ехали в одном купе. Луис Росалес, как и его братья, недавно стал членом фашистской фаланги.
«Почему Луис не зашел ко мне хотя бы просто поздороваться? Ведь Алонсо наверняка сказал ему, что я еду в этом вагоне. Конечно, я не могу писать стихи вместо Луиса, но я так много помогал ему советами, подбадривал его, даже позаботился о том, чтобы увидела свет его первая книжица стихов».
Федерико давно почувствовал, что Луис Росалес постепенно отдаляется от него. Но почему? Очевидно, тут дело не только в зависти, имеется немало и других причин: должно быть, Луису не по душе вольнолюбивые мысли друга детства, как и то, что муж сестры Федерико, Мануэль Монтесино, не только мэр Гранады, но к тому же и социалист, активный сторонник Народного фронта. Не одни Росалесы, но и богатый фашист Алонсо давно точит зубы на мэра Гранады. Алонсо, пожалуй, считает, что лишь он, первейший богач в Гранаде и бывший депутат кортесов, лишь он был достоин стать мэром, но, увы, «темные массы народа» на этот пост избрали зятя «красного поэта» Лорки Мануэля Монтесино, социалиста, который имеет смелость открыто ненавидеть фалангистов, истинных борцов за возрожденную Испанию. И Монтесино где только может старается помешать их «праведной националистической борьбе», повсюду ставит им рогатки...
Внезапно до слуха Федерико долетели и ранили, словно горячая дробь, слова Алонсо:
— Будь проклят этот Монтесино и вся семья твоего приятеля! И ты, Луис, держись от них подальше! Чего путаешься с социалистами? Ты теперь фалангист, твой брат — вожак нашей организации. Мы накануне больших событий! А чего они, социалисты, добиваются? Всех подровнять под одну гребенку, отнять накопленные нашими предками и нами преумноженные богатства. Народный фронт, социалисты! Я бы выстроил их в ряд и дал очередь из пулемета... Да патронов жалко. Лучше на суку повесить, а затем использовать как удобрение. Хоть будет польза для нашей земли. Ты меня понял?
— Понял,— тихо отозвался Луис, так тихо, что слова его были едва слышны.— Что касается социалистов, я не возражаю, а вот Федерико...
— Такой же негодяй, вольнодумец, радикал. Что написал про наших стражей порядка жандармов! Я бы
давно его повесил или всадил пулю в грудь. Поэт, го воришь? Смутьян и мерзавец — вот он кто. Предупреж даю тебя, не путайся с ним!
Врожденный такт не дозволял Лорке подслушивать чужой разговор, но поскольку речь шла о нем, к тому же фашистский прихвостень Рамон Луис Алонсо говорил в повышенном тоне, Федерико наклонился к двери, чтобы лучше расслышать, особенно негромкие ответы Луиса. В соседнем купе собеседники, очевидно, настолько увлеклись, что позабыли о Лорке.
— У нас с вами, Росалесами,— продолжал Рамон Алонсо,— с давних пор ссоры и распри. По правде сказать, первоначальные причины мне неизвестны. Знаю только, что это не кровавая вражда, а потому сегодня, накануне великих событий, все мелкое, несущественное должно быть забыто, мы должны объединиться в общей борьбе против красной нечисти. Для этого и возвращаюсь в Гранаду. Полагаю, ты едешь за тем же.
— Меня вызвал брат Хосе.
— Хорошо, что откликнулся,— похвалил Луиса Рамон Алонсо.— Ты ведь тоже фалангист. Сегодня каждый из нас должен быть на своем посту, что бы там ни случилось.
Лорка с омерзением отпрянул от двери. Так вот каким оказался друг его детства Луис! «Ящер ящеру в глотку не вцепится»,— вспомнил Федерико еще в детстве, в родном Фуэнтевакеросе услышанную поговорку. И еще он вспомнил, как Луис Росалес совсем недавно оправдывался в своей принадлежности к фалангистам. «Это так, одна видимость»,— смущаясь, говорил тогда Луис.
«А начнись в Испании фашистский путч, неужели Луис Росалес поднял бы руку на меня и на мою семью?» —задался вопросом Федерико и тут же ответил на него отрицательно. Нет, на такое Луис неспособен, хотя бы во имя их старой дружбы, пусть даже с годами пришло охлаждение. У поэта Луиса Росалеса теперь есть повод завидовать поэту Федерико Гарсиа Лорке, его известности; возможно, он даже ненавидит его. Фаланга, влияние брата-фашиста испортили Луиса. И стоит ли удивляться, что сегодня в поезде но едет вместе с Алонсо? Пожалуй, от Луиса Росалеса можно ожидать чего угодно.
Такие и тому подобные мысли всю дорогу преследовали Федерико, не позволив ему ни на минуту закрыть
глаза. Не столько он сожалел об охлаждении к нему друга детства, сколько о том, что тот избрал неверный путь: чего не смог достичь по своей ограниченности, теперь, побуждаемый братом, Луис надеялся наверстать, примкнув к фалангистам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187