— спросила Иветта.
— Надо разыскать свою часть. Один из попутчиков усмехнулся.
— Вот как бывает на войне: найдешь себе жену, глядишь — свою часть потерял.
Мы с Иветтой переглянулись, но промолчали. Я совсем окоченел. Стиснув зубы, старался держаться. Иветта тоже дрожала как осиновый листок, и я крепче обнимал ее. Я с сожалением вспоминал свою теплую испанскую шубу, которую забыл в машине и потопил в реке. В ботинках хлюпала вода, икры сводило судорогой. Когда стало совсем невмоготу, я поставил гранату на предохранитель, присел на обочину и, засучив штанины, принялся растирать заледеневшие ноги.
Иветта опустилась рядом со мной:
— Позволь мне.
От ее массажа сразу стало легче.
— Тишина-то гробовая,— сказал один из попутчиков. Он достал из кармана сигарету и прикурил от висевшей на поясе большой зажигалки фронтового образца.— Вы как считаете, товарищ, мы не в окружении? Своими здесь что-то и не пахнет.
Дым сигареты был такой вкусный, что у меня засосало под ложечкой.
— Наши под прикрытием ночи занимают новый рубеж обороны,— ответил я.
— А мне тоже сдается, мы в окружении,— усомнился и второй часовой.
— Что за вздор! — воскликнула Иветта, продолжая растирать мои ноги.
— Конечно, вздор,— поддержал я, сам не очень-то веря в это. Просто хотелось успокоить Иветту.— Мы сейчас в нейтральной зоне и скоро придем к своим.
Часовой передал мне свою сигарету. Я затянулся, и у меня приятно закружилась голова.
— Ну, как табачок? — спросил он.
— Давно не курил. Голова кружится.
— Это от любви,— усмехнулся второй попутчик, и я со злостью сплюнул.
На дороге что-то звякнуло. Иветта привстала, напряженно вслушиваясь. Теперь, помимо бряцания металла, доносился мерный топот, будто по дороге от реки шагал целый батальон.
— Может, наши? — прошептала Иветта.
— Едва ли. Давайте спрячемся! — сказал я, и мы укрылись за скалой недалеко от дороги.
Их было много. Шли строем, неся на плечах какое-то оружие. У некоторых головы были повязаны чалмами.
— Марокканцы! — с дрожью в голосе сказала Иветта.
Теперь я заметил, что на плечах у них не винтовки, а лопаты.
— Это саперы,— сказал я и, поднявшись из укрытия, крикнул: — Ойга! Вы куда?
Разом лязгнули сотни лопат, толпа остановилась.
— Мы идем к республиканцам,— ответил вожак.
— Кто вы такие?
— Мы пленные.
— Где же ваш конвой?
— У нас нет конвоя.
— А где фашисты?
— На том берегу. Мы не хотим с ними. Мы хотим с республиканцами.
— Идите прямо, никуда не сворачивая! — крикнул я. Снова послышался топот, марокканцы двинулись
дальше. Теперь было ясно, что мы в нейтральной зоне. Следовало поторопиться, чтобы затемно добраться до своих.
На ближайшем пригорке мы встретили передовые посты республиканцев.
— Скажите, где Славянский батальон?
— Это поляки, чехи, болгары?
— Да.
— Они дальше, в резерве.
Здесь мы расстались со своими попутчиками. Теперь N0)1 были вдвоем с Иветтой. Она все еще дрожала от холода, и мне было больно смотреть на нее.
— Боюсь за тебя, Иветта,— сказал я, обнимая ее.— Ты очень замерзла?
— Нет, мне теперь хорошо,— отвечала она, прижимаясь своей прохладной щекой к моему лицу. Щека была мокрая, наверное от слез.
— Не плачь,— утешал я ее.— Теперь мы в безопасности. И все будет хорошо.
— Нет, не будет,— говорила она и еще крепче при» жималась ко мне, будто искала защиты от надвигав* шейся беды.— Мы все потеряли. Все, все. Нет больше Испании, Вон там, в горах, французская граница, а за
нею ночь, долгая, может бесконечная. Дождемся ли мы утра в этих горах?
— Дождемся, Иветта! Даже после самой долгой ночи наступает утро.
— А ты сам в это веришь?
— Верю.
Она высвободилась из моих объятий, и мы продолжали путь.
Вдалеке, в стороне Средиземного моря, по небу разлилось багровое зарево, и оттуда донеслись раскаты взрыва.
— Саперы взрывают мосты,— сказал я.— За ночь наши займут оборону, а завтра перейдем в наступление. Еще не все потеряно.
— Если б это было так! — с детским простодушием воскликнула Иветта.
На холме, по обе стороны дороги, саперы-марокканцы, которых мы недавно встретили, уже рыли окопы. Мы прошли мимо них и стали спускаться в небольшую долину, мерцавшую огнями костров. Вокруг них теснились солдаты.
— Пойдем погреемся! — сказала Иветта.
— Идем.
Это был мой батальон. Товарищи решили, что я попал в плен, и теперь были рады увидеть меня целым и невредимым. Правда, к радости примешивалась горечь — известие о смерти Антанаса Маркова. Когда я сообщил, что за ним ухаживала Иветта, они обступили ее, усадили у огня, наперебой предлагая чай. А я тем временем отправился доложить обо всем командиру.
— Да, жаль Маркова,— сказал командир, выслушав меня.— В Болгарии мы вместе работали в подполье. Чудесный парень. А насчет машины не горюй. Все равно не там, так здесь ее пришлось бы взорвать или уничтожить. Иди отдыхай. Завтра бой.
Я понял, что положение серьезное, и спросил командира, как быть с Иветтой. Подумав, он сказал:
— Пускай пока остается у нас. В батальоне нет ни одного медика.
На обратном пути мне попалась брошенная повозка. Возле нее на веревке дергался голодный ослик. Я пустил его пастись на заиндевевший лужок. Повозка была пуста, но рядом, на земле, между двух камней лежала пуховая перина. Я взвалил ее на плечи и, довольный, зашагал к нашему костру.
— Это тебе, Иветта!
Под шуточки товарищей я положил около нее перину, а потом сообщил о решении командира.
—- Как хорошо, что я останусь с вами! — обрадовалась Иветта.
Стали устраиваться на ночлег. Друзья дали мне одеяло. Я нагрел перину над костром, расстелил ее и предложил Иветте отправляться на боковую.
— Нет, на перине ляжешь ты. Смотри, ведь насквозь мокрый.
—т Как только ты ляжешь, я разденусь и высушусь.
— Раздевайся, я не смотрю,— сказала Иветта.
— Я разденусь, когда ты уснешь.
— Тогда не стану тебя задерживать,— усмехнулась Иветта и юркнула под одеяло.
— Как здорово ты нагрел постель! Я чувствую себя совсем как дома.
— Вот и хорошо,— сказал я.— Только ты не оборачивайся, я раздеваюсь.
— Не простудись, милый!
Милый... Мне хотелось сказать в ответ что-нибудь очень ласковое, но я смутился, а Иветта все говорила из-под одеяла:
— С этого дня я медсестра без медикаментов. Все забыла в госпитале. А ты тоже хорош — не напомнил!
— Я не думал, что все так... обернется. А главное, у нас не было времени. В Кабанелью ворвались фашисты.
— И ты мне ничего не сказал?
— Не хотел тебя волновать.
Иветта молчала. Я развесил вокруг огня одежду на вбитых в землю колышках. От нее валил пар, как из кипящего котла.
— Хорхе! — вдруг раздался голос Иветты.
Я даже вздрогнул от неожиданности. Я думал, она давно спит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187
— Надо разыскать свою часть. Один из попутчиков усмехнулся.
— Вот как бывает на войне: найдешь себе жену, глядишь — свою часть потерял.
Мы с Иветтой переглянулись, но промолчали. Я совсем окоченел. Стиснув зубы, старался держаться. Иветта тоже дрожала как осиновый листок, и я крепче обнимал ее. Я с сожалением вспоминал свою теплую испанскую шубу, которую забыл в машине и потопил в реке. В ботинках хлюпала вода, икры сводило судорогой. Когда стало совсем невмоготу, я поставил гранату на предохранитель, присел на обочину и, засучив штанины, принялся растирать заледеневшие ноги.
Иветта опустилась рядом со мной:
— Позволь мне.
От ее массажа сразу стало легче.
— Тишина-то гробовая,— сказал один из попутчиков. Он достал из кармана сигарету и прикурил от висевшей на поясе большой зажигалки фронтового образца.— Вы как считаете, товарищ, мы не в окружении? Своими здесь что-то и не пахнет.
Дым сигареты был такой вкусный, что у меня засосало под ложечкой.
— Наши под прикрытием ночи занимают новый рубеж обороны,— ответил я.
— А мне тоже сдается, мы в окружении,— усомнился и второй часовой.
— Что за вздор! — воскликнула Иветта, продолжая растирать мои ноги.
— Конечно, вздор,— поддержал я, сам не очень-то веря в это. Просто хотелось успокоить Иветту.— Мы сейчас в нейтральной зоне и скоро придем к своим.
Часовой передал мне свою сигарету. Я затянулся, и у меня приятно закружилась голова.
— Ну, как табачок? — спросил он.
— Давно не курил. Голова кружится.
— Это от любви,— усмехнулся второй попутчик, и я со злостью сплюнул.
На дороге что-то звякнуло. Иветта привстала, напряженно вслушиваясь. Теперь, помимо бряцания металла, доносился мерный топот, будто по дороге от реки шагал целый батальон.
— Может, наши? — прошептала Иветта.
— Едва ли. Давайте спрячемся! — сказал я, и мы укрылись за скалой недалеко от дороги.
Их было много. Шли строем, неся на плечах какое-то оружие. У некоторых головы были повязаны чалмами.
— Марокканцы! — с дрожью в голосе сказала Иветта.
Теперь я заметил, что на плечах у них не винтовки, а лопаты.
— Это саперы,— сказал я и, поднявшись из укрытия, крикнул: — Ойга! Вы куда?
Разом лязгнули сотни лопат, толпа остановилась.
— Мы идем к республиканцам,— ответил вожак.
— Кто вы такие?
— Мы пленные.
— Где же ваш конвой?
— У нас нет конвоя.
— А где фашисты?
— На том берегу. Мы не хотим с ними. Мы хотим с республиканцами.
— Идите прямо, никуда не сворачивая! — крикнул я. Снова послышался топот, марокканцы двинулись
дальше. Теперь было ясно, что мы в нейтральной зоне. Следовало поторопиться, чтобы затемно добраться до своих.
На ближайшем пригорке мы встретили передовые посты республиканцев.
— Скажите, где Славянский батальон?
— Это поляки, чехи, болгары?
— Да.
— Они дальше, в резерве.
Здесь мы расстались со своими попутчиками. Теперь N0)1 были вдвоем с Иветтой. Она все еще дрожала от холода, и мне было больно смотреть на нее.
— Боюсь за тебя, Иветта,— сказал я, обнимая ее.— Ты очень замерзла?
— Нет, мне теперь хорошо,— отвечала она, прижимаясь своей прохладной щекой к моему лицу. Щека была мокрая, наверное от слез.
— Не плачь,— утешал я ее.— Теперь мы в безопасности. И все будет хорошо.
— Нет, не будет,— говорила она и еще крепче при» жималась ко мне, будто искала защиты от надвигав* шейся беды.— Мы все потеряли. Все, все. Нет больше Испании, Вон там, в горах, французская граница, а за
нею ночь, долгая, может бесконечная. Дождемся ли мы утра в этих горах?
— Дождемся, Иветта! Даже после самой долгой ночи наступает утро.
— А ты сам в это веришь?
— Верю.
Она высвободилась из моих объятий, и мы продолжали путь.
Вдалеке, в стороне Средиземного моря, по небу разлилось багровое зарево, и оттуда донеслись раскаты взрыва.
— Саперы взрывают мосты,— сказал я.— За ночь наши займут оборону, а завтра перейдем в наступление. Еще не все потеряно.
— Если б это было так! — с детским простодушием воскликнула Иветта.
На холме, по обе стороны дороги, саперы-марокканцы, которых мы недавно встретили, уже рыли окопы. Мы прошли мимо них и стали спускаться в небольшую долину, мерцавшую огнями костров. Вокруг них теснились солдаты.
— Пойдем погреемся! — сказала Иветта.
— Идем.
Это был мой батальон. Товарищи решили, что я попал в плен, и теперь были рады увидеть меня целым и невредимым. Правда, к радости примешивалась горечь — известие о смерти Антанаса Маркова. Когда я сообщил, что за ним ухаживала Иветта, они обступили ее, усадили у огня, наперебой предлагая чай. А я тем временем отправился доложить обо всем командиру.
— Да, жаль Маркова,— сказал командир, выслушав меня.— В Болгарии мы вместе работали в подполье. Чудесный парень. А насчет машины не горюй. Все равно не там, так здесь ее пришлось бы взорвать или уничтожить. Иди отдыхай. Завтра бой.
Я понял, что положение серьезное, и спросил командира, как быть с Иветтой. Подумав, он сказал:
— Пускай пока остается у нас. В батальоне нет ни одного медика.
На обратном пути мне попалась брошенная повозка. Возле нее на веревке дергался голодный ослик. Я пустил его пастись на заиндевевший лужок. Повозка была пуста, но рядом, на земле, между двух камней лежала пуховая перина. Я взвалил ее на плечи и, довольный, зашагал к нашему костру.
— Это тебе, Иветта!
Под шуточки товарищей я положил около нее перину, а потом сообщил о решении командира.
—- Как хорошо, что я останусь с вами! — обрадовалась Иветта.
Стали устраиваться на ночлег. Друзья дали мне одеяло. Я нагрел перину над костром, расстелил ее и предложил Иветте отправляться на боковую.
— Нет, на перине ляжешь ты. Смотри, ведь насквозь мокрый.
—т Как только ты ляжешь, я разденусь и высушусь.
— Раздевайся, я не смотрю,— сказала Иветта.
— Я разденусь, когда ты уснешь.
— Тогда не стану тебя задерживать,— усмехнулась Иветта и юркнула под одеяло.
— Как здорово ты нагрел постель! Я чувствую себя совсем как дома.
— Вот и хорошо,— сказал я.— Только ты не оборачивайся, я раздеваюсь.
— Не простудись, милый!
Милый... Мне хотелось сказать в ответ что-нибудь очень ласковое, но я смутился, а Иветта все говорила из-под одеяла:
— С этого дня я медсестра без медикаментов. Все забыла в госпитале. А ты тоже хорош — не напомнил!
— Я не думал, что все так... обернется. А главное, у нас не было времени. В Кабанелью ворвались фашисты.
— И ты мне ничего не сказал?
— Не хотел тебя волновать.
Иветта молчала. Я развесил вокруг огня одежду на вбитых в землю колышках. От нее валил пар, как из кипящего котла.
— Хорхе! — вдруг раздался голос Иветты.
Я даже вздрогнул от неожиданности. Я думал, она давно спит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187