до Франции рукой подать. Патронов нет, снарядов нет.
— Может, на Мадридском фронте перейдут в наступление,— сказал я.
— Если нас здесь разобьют, то и там конец,— сказала Иветта и кольнула меня иглой.— У вас чудесная вена.
— Мне совсем не больно.
— Вы просто притворяетесь.
— Нет, правда не больно.
Она положила на колени граненую склянку, куда стекала моя кровь.
— Как ваше имя? — вдруг спросила она.
— Жорж,— ответил я.
— По-испански Хорхе, да? Откуда вы знаете группу вашей крови?
— У меня и раньше брали кровь. Иветта усмехнулась.
— И у меня. Был даже случай, два раза в день. Но тогда очень кружилась голова, во рту все пересыхало и страшно хотелось пить.
— А мне не хочется пить. И голова не кружится.
— Вы очень сильный,— сказала Иветта.— Вы спортсмен?
— Нет.
— Да! Ведь вы артиллерист! Потому-то у вас такие сильные мышцы.
— Раньше я был шофером. Возил боеприпасы. Каждый снаряд весит сорок три килограмма.
Где-то близко, вероятно в самом городе, рвались бомбы. Был даже слышен их свист при падении. Дрожали земля и кушетка, на которой я лежал. Струйка крови, стекая в склянку, слегка трепетала, и я понял, что у Иветты трясутся руки.
— Опять бомбят! — воскликнула она.— С ума можно сойти!
— А нам нечем ответить,— проворчал я.
— Да, нам нечем ответить,— повторила она, взглянув на склянку.— Еще немного — и хватит.
— Берите больше! — сказал я.— Может, еще понадобится.
— Больше нельзя.
— Я прекрасно себя чувствую. У меня масса крови.
— Все равно больше нельзя. Пятьсот кубиков, не больше... Хорошая у вас вена! — восхищалась Иветта.— Чудная вена! Ну вот, пожалуй, довольно... Скажите, вы кто по национальности?
— Латыш.
— Латыш! — воскликнула Иветта.— Одному латышу мы ампутировали ногу. Давно уже, правда, после боев под Гвадалахарой. Моя подружка за ним ухаживала и даже влюбилась в него.
Она говорила без умолку, стараясь заставить меня забыть про боль. Но мне было не больно, и я даже решил пошутить:
— Я согласен и на ранение, если вы не откажетесь ухаживать за мной!
Иветта погрозила мне пальцем:
— Такими вещами не шутят. Вот накличете беду!
— Напротив, это было бы счастьем, если б вы за мной ухаживали.
Иветта зарделась.
— Довольно,— сказала она, вытаскивая иглу из вены. Она распутала резиновый жгут и, приложив к проколу кусочек ваты, смоченной йодом, деловито бросила: — Подержите и не вставайте! Я скоро вернусь.
Она поспешила к в раненому, я остался один. Опять бомбили, но теперь бомбы ложились где-то в стороне. Наверное, на аэродроме. Над плитой бренчала посуда, на пол с шумом упала алюминиевая поварешка. Хозяева, видно, бросили все на произвол судьбы — и дом, и миндалевый сад — и бежали к французской границе, чтобы только не попасть в лапы фашистам.
Иветта вернулась минут через двадцать. Ее смуглое лицо светилось улыбкой, глаза сияли.
— Все хорошо, будет жить! Крови он и в самом деле потерял уйму.
— У нас не было бинтов. Все израсходовали.
— Шеф разрешил выдать вам бинты. Врач у вас есть?
— Нет. В медпункт попал снаряд, все погибли.
— Что ж, придется самим перевязывать. Идемте, я дам бинты.
Иветта проверила мою руку, и мы отправились в перевязочную. Там лежали несколько раненых. Вокруг них суетились сестры. Иветта протянула мне сверток:
— Здесь пакеты первой помощи. Берите и отправляйтесь назад, вас, наверное, ждут. Никак не запомню имени вашего товарища. Как его?..
— Антанас Марков.
— Передайте командиру, что Антанас Марков будет жить.
— К нему можно зайти?
— Только не сейчас,— строго сказала Иветта.— Может, к вечеру, но не сейчас
Делать было нечего, я возвращался в надежде, что все обойдется... Антанас Марков поправится, и мы опять увидимся.
К вечеру фашисты, подтянув свежие силы, перешли в наступление. Ходили слухи, будто бы на побережье они уже подступили к границе и теперь собираются нас окружить. Я дежурил в своем грузовике под прикрытием большого дома, в котором размещался штаб батальона. На закате меня послали в соседнюю крепость
Фигуэро за боеприпасами. Только я приблизился к ней, как она взлетела на воздух. Навстречу шли колонны солдат, и меня повернули обратно.
Был получен приказ отступать. Батальон отходил к Пиренеям. По пути я должен был заехать в госпиталь и забрать Антанаса Маркова.
Там меня встретила опечаленная Иветта:
— Ваш товарищ умер. Мы похоронили его на городском кладбище.
Я не нашелся, что сказать. Мне хотелось сходить на могилу, но Иветта отговорила меня.
— Уже темнеет. Одному вам не найти. А проводить некому. Все уехали. Мы эвакуируемся к границе.
Иветта всхлипнула.
— Все погибло! — вырвалось у нее.— Сейчас мы все уедем. Только шеф остается. У него в Барселоне больная жена.
— А где ваши родители? — спросил я.
— Отец во Франции,— ответила Иветта.— Он живет недалеко от Марселя. Я люблю Испанию, и мне жаль ее.
— А я думал, вы испанка.
— У меня отец испанец, а мать француженка. Она умерла.
— Значит, вы здесь добровольцем?
— Так же, как и вы.
Пока мы говорили, завязалась сильная перестрелка. Наверное, фашисты ворвались в город. Было самое время садиться за руль.
— Чего же вы мешкаете? — спросил я Иветту.
— Все машины уехали, осталась одна. Но у нее неисправен мотор. Как только шофер...
— Где машина? Я исправлю.
Мы вошли во двор. Под навесом, где должна была стоять машина, ее не оказалось.
— Удрал, мерзавец! — крикнула Иветта.— Шеф со своим шофером. Оба удрали... к фашистам.
— Собирайтесь скорее, поедете со мной! — сказал я.
Иветта вбежала в дом, а я тем временем вывел грузовик на дорогу. Перестрелка приближалась. Просвистели первые шальные пули. В стороне, бросая в небо трепетные вспышки, грохотала артиллерия. Снаряды рвались в центре города, а некоторые пролетали надо мной дальше в тыл.
Подбежала Иветта с чемоданчиком в руке и села
со мной рядом в кабину. Мы понеслись вверх по косо" гору. Было темновато, но я не включал фар.
Шоссе начали обстреливать. Наверное, нас обнаружили. Снаряды рвались слева и справа, а я гнал, не сбавляя скорости. Решил рисковать: если перевалим через холм, мы спасены. Вперед, только вперед!
Кузов и кабину трепало осколками, а я гнал вовсю, не сбавляя скорости. Еще одно мгновение, ^еще одно, еще! Мотор рычал, как разъяренный зверь. Потом, вздохнув с облегчением, машина стрелой пронеслась по ровной спине холма и легко покатила вниз по отлогому спуску в долину. В темноте я нащупал руку Иветты. Она ответила мне крепким пожатием. Я поднес ее прохладные пальцы к губам.
— Мы спасены, Иветта!
Она дотронулась до моего локтя.
— Спасибо! Но Марков умер, а шеф удрал к фашистам. Мерзавец!
Теперь я включил фары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187
— Может, на Мадридском фронте перейдут в наступление,— сказал я.
— Если нас здесь разобьют, то и там конец,— сказала Иветта и кольнула меня иглой.— У вас чудесная вена.
— Мне совсем не больно.
— Вы просто притворяетесь.
— Нет, правда не больно.
Она положила на колени граненую склянку, куда стекала моя кровь.
— Как ваше имя? — вдруг спросила она.
— Жорж,— ответил я.
— По-испански Хорхе, да? Откуда вы знаете группу вашей крови?
— У меня и раньше брали кровь. Иветта усмехнулась.
— И у меня. Был даже случай, два раза в день. Но тогда очень кружилась голова, во рту все пересыхало и страшно хотелось пить.
— А мне не хочется пить. И голова не кружится.
— Вы очень сильный,— сказала Иветта.— Вы спортсмен?
— Нет.
— Да! Ведь вы артиллерист! Потому-то у вас такие сильные мышцы.
— Раньше я был шофером. Возил боеприпасы. Каждый снаряд весит сорок три килограмма.
Где-то близко, вероятно в самом городе, рвались бомбы. Был даже слышен их свист при падении. Дрожали земля и кушетка, на которой я лежал. Струйка крови, стекая в склянку, слегка трепетала, и я понял, что у Иветты трясутся руки.
— Опять бомбят! — воскликнула она.— С ума можно сойти!
— А нам нечем ответить,— проворчал я.
— Да, нам нечем ответить,— повторила она, взглянув на склянку.— Еще немного — и хватит.
— Берите больше! — сказал я.— Может, еще понадобится.
— Больше нельзя.
— Я прекрасно себя чувствую. У меня масса крови.
— Все равно больше нельзя. Пятьсот кубиков, не больше... Хорошая у вас вена! — восхищалась Иветта.— Чудная вена! Ну вот, пожалуй, довольно... Скажите, вы кто по национальности?
— Латыш.
— Латыш! — воскликнула Иветта.— Одному латышу мы ампутировали ногу. Давно уже, правда, после боев под Гвадалахарой. Моя подружка за ним ухаживала и даже влюбилась в него.
Она говорила без умолку, стараясь заставить меня забыть про боль. Но мне было не больно, и я даже решил пошутить:
— Я согласен и на ранение, если вы не откажетесь ухаживать за мной!
Иветта погрозила мне пальцем:
— Такими вещами не шутят. Вот накличете беду!
— Напротив, это было бы счастьем, если б вы за мной ухаживали.
Иветта зарделась.
— Довольно,— сказала она, вытаскивая иглу из вены. Она распутала резиновый жгут и, приложив к проколу кусочек ваты, смоченной йодом, деловито бросила: — Подержите и не вставайте! Я скоро вернусь.
Она поспешила к в раненому, я остался один. Опять бомбили, но теперь бомбы ложились где-то в стороне. Наверное, на аэродроме. Над плитой бренчала посуда, на пол с шумом упала алюминиевая поварешка. Хозяева, видно, бросили все на произвол судьбы — и дом, и миндалевый сад — и бежали к французской границе, чтобы только не попасть в лапы фашистам.
Иветта вернулась минут через двадцать. Ее смуглое лицо светилось улыбкой, глаза сияли.
— Все хорошо, будет жить! Крови он и в самом деле потерял уйму.
— У нас не было бинтов. Все израсходовали.
— Шеф разрешил выдать вам бинты. Врач у вас есть?
— Нет. В медпункт попал снаряд, все погибли.
— Что ж, придется самим перевязывать. Идемте, я дам бинты.
Иветта проверила мою руку, и мы отправились в перевязочную. Там лежали несколько раненых. Вокруг них суетились сестры. Иветта протянула мне сверток:
— Здесь пакеты первой помощи. Берите и отправляйтесь назад, вас, наверное, ждут. Никак не запомню имени вашего товарища. Как его?..
— Антанас Марков.
— Передайте командиру, что Антанас Марков будет жить.
— К нему можно зайти?
— Только не сейчас,— строго сказала Иветта.— Может, к вечеру, но не сейчас
Делать было нечего, я возвращался в надежде, что все обойдется... Антанас Марков поправится, и мы опять увидимся.
К вечеру фашисты, подтянув свежие силы, перешли в наступление. Ходили слухи, будто бы на побережье они уже подступили к границе и теперь собираются нас окружить. Я дежурил в своем грузовике под прикрытием большого дома, в котором размещался штаб батальона. На закате меня послали в соседнюю крепость
Фигуэро за боеприпасами. Только я приблизился к ней, как она взлетела на воздух. Навстречу шли колонны солдат, и меня повернули обратно.
Был получен приказ отступать. Батальон отходил к Пиренеям. По пути я должен был заехать в госпиталь и забрать Антанаса Маркова.
Там меня встретила опечаленная Иветта:
— Ваш товарищ умер. Мы похоронили его на городском кладбище.
Я не нашелся, что сказать. Мне хотелось сходить на могилу, но Иветта отговорила меня.
— Уже темнеет. Одному вам не найти. А проводить некому. Все уехали. Мы эвакуируемся к границе.
Иветта всхлипнула.
— Все погибло! — вырвалось у нее.— Сейчас мы все уедем. Только шеф остается. У него в Барселоне больная жена.
— А где ваши родители? — спросил я.
— Отец во Франции,— ответила Иветта.— Он живет недалеко от Марселя. Я люблю Испанию, и мне жаль ее.
— А я думал, вы испанка.
— У меня отец испанец, а мать француженка. Она умерла.
— Значит, вы здесь добровольцем?
— Так же, как и вы.
Пока мы говорили, завязалась сильная перестрелка. Наверное, фашисты ворвались в город. Было самое время садиться за руль.
— Чего же вы мешкаете? — спросил я Иветту.
— Все машины уехали, осталась одна. Но у нее неисправен мотор. Как только шофер...
— Где машина? Я исправлю.
Мы вошли во двор. Под навесом, где должна была стоять машина, ее не оказалось.
— Удрал, мерзавец! — крикнула Иветта.— Шеф со своим шофером. Оба удрали... к фашистам.
— Собирайтесь скорее, поедете со мной! — сказал я.
Иветта вбежала в дом, а я тем временем вывел грузовик на дорогу. Перестрелка приближалась. Просвистели первые шальные пули. В стороне, бросая в небо трепетные вспышки, грохотала артиллерия. Снаряды рвались в центре города, а некоторые пролетали надо мной дальше в тыл.
Подбежала Иветта с чемоданчиком в руке и села
со мной рядом в кабину. Мы понеслись вверх по косо" гору. Было темновато, но я не включал фар.
Шоссе начали обстреливать. Наверное, нас обнаружили. Снаряды рвались слева и справа, а я гнал, не сбавляя скорости. Решил рисковать: если перевалим через холм, мы спасены. Вперед, только вперед!
Кузов и кабину трепало осколками, а я гнал вовсю, не сбавляя скорости. Еще одно мгновение, ^еще одно, еще! Мотор рычал, как разъяренный зверь. Потом, вздохнув с облегчением, машина стрелой пронеслась по ровной спине холма и легко покатила вниз по отлогому спуску в долину. В темноте я нащупал руку Иветты. Она ответила мне крепким пожатием. Я поднес ее прохладные пальцы к губам.
— Мы спасены, Иветта!
Она дотронулась до моего локтя.
— Спасибо! Но Марков умер, а шеф удрал к фашистам. Мерзавец!
Теперь я включил фары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187