В расходящейся серебристыми кругами воде отражалось багряное утреннее небо, и по нему змеями извивались темные тени минаретов Голубой мечети.
ЗАПАХ ЗЕМЛИ
Пока Советская Армия на севере Кореи громила японских захватчиков, Лим Бен Чан служил в батраках у одного хозяина на юге страны. Чан жил тихо и замкнуто, с первыми лучами солнца был уже в поле и работал дотемна. На завтрак поест немного рису, рисом пообедает, на ужин опять все тот же рис. Лишь за едой и мог он немного дух перевести, спину разогнуть. Даже после ужина Лим Бен Чан еще час-другой работал и только тогда отправлялся на боковую, зато спал как убитый до рассвета, а там все начиналось сначала.
В это серое однообразие будней разгром японской армии внес некоторое беспокойство и радостное оживление. Забеспокоились крупные землевладельцы, фабриканты, богатые торговцы; радостно оживились рабочие, крестьяне, батраки. И только Лим Бен Чан не знал, как ему быть — беспокоиться или радоваться. От батрака по имени Но он узнал, что на севере страны утвердилось народное правительство, что японцев скоро прогонят и тогда власть возьмут в свои руки корейцы. Однако хозяин охладил радость Чана, сказав, что в этом случае ему, Лим Бен Чану, придется туго, он лишится работы, потому как народная власть покончит с богачами и помещиками, и тогда ему не на кого будет работать.
И вот беспокойство хозяина передалось понемногу и его батраку. Лим Бен Чан не умел ни читать, ни писать,
он не знал, о чем пишут в газетах, жил слухами да рассказами окружающих.
Однажды под вечер хозяин пришел к нему в поле и сказал:
— Лим Бен Чан, с этого дня ты, пожалуй, не работай допоздна! Уж лучше днем поднажми. Утром вставай позже и вечером пораньше ложись. А то, смотрю, уж очень ты надрываешься.
Ничего подобного Лим Бен Чану от своего хозяина слышать не приходилось.
— Да что вы, хозяин! — возразил Чан.— Кто ж тогда землю обработает? Для меня это дело привычное. Всю жизнь трудился от зари до зари. И не я один... С чего бы теперь я стал отдыхать?
— Нет-нет! Ты и так много делаешь. А ведь ты мне не чужой, я тебя место брата почитаю. Другого такого поискать... И потому кончай работу, пошли домой.
«Не чужой... место брата...» — слова эти так растрогали Лим Бен Чана, что он чуть не прослезился. Как ослушаться хозяина? И потому, прервав работу, Чан направился к дому, хотя солнце стояло еще высоко. На этот раз они, батрак и хозяин, шли плечом к плечу, как равный с равным. «Какой добрый у меня хозяин! — подумал Лим Бен Чан.— Какой добрый!..»
Хозяин привел батрака в гостиную, усадил его за стол, уставленный яствами. Жареная курица, свежеразваренный рис. В бутылке, как кровь, алело вишневое вино. Хозяин вздохнул глубоко и сказал:
— Угощайся, Чан! Сейчас мы закусим с тобою и выпьем! Вино доброе, из нашей вишни. Пей, не стесняйся. Нынче такие времена, что и не знаешь, чего ждать завтра. Говорят, русские приближаются. А уж если они придут, все у нас отнимут, вконец обнищаем.
У Лим Бен Чана отнимать было нечего, разве что соломенный тюфяк, на котором спал в прихожей, но по своей доброте он стал сочувствовать хозяину.
— Где это видано — все отнять! — возмущался он.— Да навряд ли они станут это делать! Соседский батрак Но мне говорил, что русские никого не тронут. Только прогонят японцев. А еще он говорил, будто в Пхеньяне утвердилось народное правительство и оно всех наделяет землей. Быть может, и вам присудит тот участок, из-за которого вы долгие годы вели тяжбу с соседом. Тогда у вас будет большое поместье.
— Большое поместье — как бы не так! — сказал хозяин, лукаво поглядывая на своего батрака.— Я вот что, Чан, давно хотел тебе сказать. Знай, это я ради тебя затеял тяжбу с соседом. Я рассудил: ты человек покладистый, живем мы с тобой душа в душу. Вот, думаю, отсужу тот участок и отдам Чану, чтоб и у него была своя земля. А мне-то он на что? Мне земли хватает. Так вот, Чан, когда придут русские, я тебе отдам какой-нибудь участок. Будем трудиться сообща. И лошадей дам, инвентарь, сможешь косить, пахать, сеять... Что скажешь? Согласен?
— Да на что мне, хозяин, ваша земля! — запротестовал Лим Бен Чан.— Земли-то вокруг много. Хватит на всех.
— Ну ладно, там будет видно,— буркнул хозяин, подливая вина.— А теперь ешь и пей, не стесняйся! Но если они в самом деле сюда придут и станут расспрашивать, ты им всю правду расскажи. Мол, жили как братья, душа в душу... И теперь уж не выходи на работу так рано и допоздна в поле не задерживайся. Ты всю жизнь спину гнул на чужих полях. Передохни, пожалуй... Ну, выпьем! Я со своими людьми всегда умел ладить. Твое здоровье, Чан!
Они чокнулись и выпили. После солнечного пекла и дневной усталости вино показалось необыкновенно вкусным. По телу Чана разлилась истома, зато язык так и чесался — хотелось говорить и говорить с хозяином. Чан никогда не был с ним так близок, никогда не относился к нему так хорошо, как сегодня. Где это видано, чтобы хозяин своему батраку землю посулил! И могло ли такое прийти в голову, что хозяин тяжбу с соседом затеял ради него, Чана! У богатого землю вздумал отсудить, чтобы отдать бедняку... Да, на такое способен лишь редкой души человек! И Лим Бен Чан уж было раскрыл рот, чтобы сказать похвалу хозяину, но тот поднялся из-за стола со словами:
— Ну, Чан, а теперь ложись-ка спать! Завтра много дел. Да не забудь, о чем тут говорили. Кто их знает, когда эти русские появятся. У них танки, самолеты. В день по сотне километров отмахать им ничего не стоит...
Лим Бен Чан не смел ослушаться. Встал, попятился к двери, кланяясь хозяину.
Чан добрался до прихожей, лег на жесткий соломенный тюфяк. Но этой ночью, самому на удивленье, ему не спалось. Все думал и думал о земле, о теплом тучном
красноземе. Хорошенький участочек стоял перед глазами, так и хотелось руки протянуть, набрать в ладони плодородную почву, припасть к ней губами... Немного погодя Чан потихоньку поднялся и вышел в сад. Было тепло и тихо, небо ясное лучистое, как зеркала в хозяйских комнатах, а в синей вышине мерцали звезды, вспыхивая, как угольки жаровни. Чан усмехнулся про себя. Странно, как это раньше ему никогда не приходило такое в голову, но ведь и впрямь как угольки жаровни, когда на ней зажаривают курицу! Земля источала запах, и это он тоже почувствовал впервые в жизни. Раньше не раз проклинал в душе землю, отнимавшую столько сил, а этой ночью вдруг полюбил ее всем сердцем.
Лим Бен Чан остановился под ветвистой вишней, которую он своими руками обкопал по весне. Опустился на корточки и, набрав полные пригоршни мягкой и влажной земли, поднес ее к губам. Земля была такая душистая! И вдруг Чану подумалось, что не так уж много ему и надо земли. Маленький участочек, в половину, нет, даже в четверть хозяйского сада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187