Особенно беспокоило родителей то, что в числе громил оказался и жандарм. Никто не сомневался, что эти изуверы не простят Федерико облетевший страну «Романс об испанской жандармерии». И на семейном совете единогласно было решено: Федерико должен где-то укрыться. Но где?
Опять вспомнили о композиторе Фалье, давнем друге Федерико; их обоих связывала страстная любовь к музыке. Фалья своей музыкой завоевал всемирную славу, в Гранаде его чуть ли не на руках носили. И все же Федерико, не желая компрометировать и беспокоить друга, от этой мысли отказался. Свою роль тут сыграло и тревожное известие, о котором он узнал от приятелей. На днях маэстро Фалья обратился к новому гражданскому губернатору Гранады майору Хосе Вальдесу с просьбой освободить из тюрьмы соседку, портниху. Когда губернатору доложили о маэстро Фалье, он, впервые слыша это имя, воскликнул: «Что? Он маэстро? («Маэстро» в Испании называют также учителей.) Все маэстро красные, не мешает и этого упрятать за решетку». Когда же у него в кабинете появился сам композитор, губернатор сказал в присутствии всех: «Женщина, за которую вы просите, задержана как красная. И какой бы вы там ни были, Фалья, убирайтесь подобру-поздорову, пока вас не посадили туда же, куда и вашу соседку».
После такого известия не могло быть и речи о том,
чтобы искать убежище в доме Фальи. Требовался человек, который был бы у фашистов вне подозрений. Но где такого найти? Думали, гадали, наконец сошлись на том, что ничего другого не остается, как обратиться за помощью к Росалесам. Глава семьи Росалесов — один из богатейших людей в Гранаде. Все пятеро сыновей — члены фашистской фаланги, а Хосе даже ходит у них в главарях. Лорка их всех знает с детства. С Луисом Росалесом Федерико был дружен, оба поэты; в свое время вместе отправились в Мадрид искать признания своим талантам. Росалесы не откажутся укрыть их сына. В тот момент на семейном совете не придали значения многозначительному совпадению, что Луис вернулся из Мадрида как раз накануне фашистского путча. Хотя всем было известно, что Луис недавно стал членом фаланги, однако считали, что он по-прежнему далек от политики, а к фалангистам примкнул лишь под давлением отца и братьев, продолжая держаться в стороне от политических страстей.
Жребий был брошен. Федерико снял трубку, набрал номер Луиса Росалеса и высказал свою просьбу. Луис, не мешкая, переговорил с братом Хосе и ответил, что двери их дома всегда открыты для Федерико. Вскоре Луис Росалес подкатил на своей машине к усадьбе Сан-Висента и забрал Федерико к себе.
Федерико не покидал своего убежища, но по вечерам в доме Росалесов собиралось много народа, а он имел неосторожность жить вполне открыто. Поэт надеялся, что общественное положение Росалесов само по себе послужит надежной гарантией его безопасности. Вскоре в Гранаде многим стало известно, где укрывается Федерико Гарсиа Лорка.
Луис писал для местной газеты военные корреспонденции, дома появлялся только вечерами. Дни Федерико проводил в библиотеке. Как-то вечером, вернувшись с передовой, Луис поднялся к нему в библиотеку:
— Федерико, ты не мог бы мне уделить немного времени?
— Сколько тебе будет угодно!
— Ты, как всегда, по-рыцарски великодушен! — со смехом сказал Луис и, заметно смущаясь, продолжал: — Вот какое деликатное дело. Не согласился бы ты написать слова и музыку для фалангистского гимна?
— Фалангистского гимна? — не веря своим ушам,
переспросил Федерико.— Но ты же знаешь, я не занимаюсь политикой!
— Об этом никто не узнает, абсолютно никто.
— Почему с подобной просьбой ты обращаешься ко мне?
— Мой брат Хосе уверен, это укрепило бы твое положение.
— Мое положение? У вас в доме мне пока живется хорошо.
— Пока! — повторил Луис, рассмеявшись деланным смехом.— Ты думаешь, что мы, Росалесы, всемогущи? Нет, Федерико. Есть тузы и поважнее, и они прекрасно помнят о твоем «Романсе об испанской жандармерии», не терпится тебе отомстить. Как ты этого не понимаешь, Федерико! Есть люди, которые и нас ненавидят за то, что мы дружим с тобой и укрываем тебя в своем доме. Ну хорошо: что, если я напишу слова фалангистского гимна, а ты только музыку?
— Ничего из этого, друг, не выйдет, ничего! — воскликнул Федерико.
— Почему не выйдет?
— Потому что музыка, как и стихи, пишется сердцем, иначе ничего не получится. Не могу я этого, Луис, пойми меня правильно! Не могу самого себя пересилить. Не могу! Ничего из этого не выйдет. Извини, Луис, ничем не смогу тебе помочь,— с ноткой сожаления в голосе ответил Федерико.
Некоторое время Луис угрюмо молчал, затем с жаром воскликнул:
— Помощь нужна не мне, Федерико, а тебе. Тем самым ты бы утвердил свое политическое положение, свою безопасность. Но раз не желаешь, тогда... Пойми, тебе хочу помочь. Тебе! Взгляни без предвзятости на происходящее. Ты плывешь против течения. Тебе не хватает здравого смысла. Ты висишь на волоске, и он может оборваться. Я желаю тебе добра, Федерико, но ты должен понять: предоставив тебе убежище, наша семья пошла на риск.
— Пошла на риск? — простодушно удивился Федерико.— Но ведь вы, фалангисты, пока хозяева положения здесь, в Гранаде. Неужели ты, Луис, всерьез считаешь, что, укрываясь у вас в доме, я могу на вас навлечь неприятности?
— Да, Федерико, так оно и есть,— холодно ответил Луис Росалес.— Но если бы ты согласился исполнить
мою просьбу, это изменило бы положение и никто и приверженцев нового порядка в Испании не посмел бы тебя считать нежелательным элементом.
— Если я правильно тебя понял,— ответил Федерико,— ты от меня требуешь духовного самоубийства.
Луис вспылил:
— Ничего я от тебя не требую, а прошу. Выполнение моей просьбы оградило бы от неприятности не только тебя, но и всех нас. Не понимаю, при чем тут духовное самоубийство? Об этом никто не узнает. Мы обещаем держать это в тайне. Подумай о своем будущем! Опомнись, ДНИ республики сочтены. Испания вступает в новую фазу. Каудильо железной метлой выметет из страны всех красных, мешающих национальному возрождению Испании, ее возвращению к богу и порядку. Это единственно верный путь, Федерико, иначе мы окажемся меж жерновами истории или на свалке.
— С каких это пор, Луис, ты стал говорить языком генерала Кейпо де-Льяно, вещающего по севильскому радио? — улыбаясь, сказал Федерико.— За многие годы нашей дружбы я не замечал в тебе пристрастия к политике. Всегда полагал, что тебя, как и меня, занимает только поэзия.
Луис усмехнулся.
— А ты забыл свой романс о жандармерии? И свои интервью? Я тебя ни в чем не упрекаю, просто хочу, чтобы ты верно оценил свое шаткое положение. Время требует перемены курса. Иначе почва уйдет из-под ног, и мы окажемся в пропасти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187
Опять вспомнили о композиторе Фалье, давнем друге Федерико; их обоих связывала страстная любовь к музыке. Фалья своей музыкой завоевал всемирную славу, в Гранаде его чуть ли не на руках носили. И все же Федерико, не желая компрометировать и беспокоить друга, от этой мысли отказался. Свою роль тут сыграло и тревожное известие, о котором он узнал от приятелей. На днях маэстро Фалья обратился к новому гражданскому губернатору Гранады майору Хосе Вальдесу с просьбой освободить из тюрьмы соседку, портниху. Когда губернатору доложили о маэстро Фалье, он, впервые слыша это имя, воскликнул: «Что? Он маэстро? («Маэстро» в Испании называют также учителей.) Все маэстро красные, не мешает и этого упрятать за решетку». Когда же у него в кабинете появился сам композитор, губернатор сказал в присутствии всех: «Женщина, за которую вы просите, задержана как красная. И какой бы вы там ни были, Фалья, убирайтесь подобру-поздорову, пока вас не посадили туда же, куда и вашу соседку».
После такого известия не могло быть и речи о том,
чтобы искать убежище в доме Фальи. Требовался человек, который был бы у фашистов вне подозрений. Но где такого найти? Думали, гадали, наконец сошлись на том, что ничего другого не остается, как обратиться за помощью к Росалесам. Глава семьи Росалесов — один из богатейших людей в Гранаде. Все пятеро сыновей — члены фашистской фаланги, а Хосе даже ходит у них в главарях. Лорка их всех знает с детства. С Луисом Росалесом Федерико был дружен, оба поэты; в свое время вместе отправились в Мадрид искать признания своим талантам. Росалесы не откажутся укрыть их сына. В тот момент на семейном совете не придали значения многозначительному совпадению, что Луис вернулся из Мадрида как раз накануне фашистского путча. Хотя всем было известно, что Луис недавно стал членом фаланги, однако считали, что он по-прежнему далек от политики, а к фалангистам примкнул лишь под давлением отца и братьев, продолжая держаться в стороне от политических страстей.
Жребий был брошен. Федерико снял трубку, набрал номер Луиса Росалеса и высказал свою просьбу. Луис, не мешкая, переговорил с братом Хосе и ответил, что двери их дома всегда открыты для Федерико. Вскоре Луис Росалес подкатил на своей машине к усадьбе Сан-Висента и забрал Федерико к себе.
Федерико не покидал своего убежища, но по вечерам в доме Росалесов собиралось много народа, а он имел неосторожность жить вполне открыто. Поэт надеялся, что общественное положение Росалесов само по себе послужит надежной гарантией его безопасности. Вскоре в Гранаде многим стало известно, где укрывается Федерико Гарсиа Лорка.
Луис писал для местной газеты военные корреспонденции, дома появлялся только вечерами. Дни Федерико проводил в библиотеке. Как-то вечером, вернувшись с передовой, Луис поднялся к нему в библиотеку:
— Федерико, ты не мог бы мне уделить немного времени?
— Сколько тебе будет угодно!
— Ты, как всегда, по-рыцарски великодушен! — со смехом сказал Луис и, заметно смущаясь, продолжал: — Вот какое деликатное дело. Не согласился бы ты написать слова и музыку для фалангистского гимна?
— Фалангистского гимна? — не веря своим ушам,
переспросил Федерико.— Но ты же знаешь, я не занимаюсь политикой!
— Об этом никто не узнает, абсолютно никто.
— Почему с подобной просьбой ты обращаешься ко мне?
— Мой брат Хосе уверен, это укрепило бы твое положение.
— Мое положение? У вас в доме мне пока живется хорошо.
— Пока! — повторил Луис, рассмеявшись деланным смехом.— Ты думаешь, что мы, Росалесы, всемогущи? Нет, Федерико. Есть тузы и поважнее, и они прекрасно помнят о твоем «Романсе об испанской жандармерии», не терпится тебе отомстить. Как ты этого не понимаешь, Федерико! Есть люди, которые и нас ненавидят за то, что мы дружим с тобой и укрываем тебя в своем доме. Ну хорошо: что, если я напишу слова фалангистского гимна, а ты только музыку?
— Ничего из этого, друг, не выйдет, ничего! — воскликнул Федерико.
— Почему не выйдет?
— Потому что музыка, как и стихи, пишется сердцем, иначе ничего не получится. Не могу я этого, Луис, пойми меня правильно! Не могу самого себя пересилить. Не могу! Ничего из этого не выйдет. Извини, Луис, ничем не смогу тебе помочь,— с ноткой сожаления в голосе ответил Федерико.
Некоторое время Луис угрюмо молчал, затем с жаром воскликнул:
— Помощь нужна не мне, Федерико, а тебе. Тем самым ты бы утвердил свое политическое положение, свою безопасность. Но раз не желаешь, тогда... Пойми, тебе хочу помочь. Тебе! Взгляни без предвзятости на происходящее. Ты плывешь против течения. Тебе не хватает здравого смысла. Ты висишь на волоске, и он может оборваться. Я желаю тебе добра, Федерико, но ты должен понять: предоставив тебе убежище, наша семья пошла на риск.
— Пошла на риск? — простодушно удивился Федерико.— Но ведь вы, фалангисты, пока хозяева положения здесь, в Гранаде. Неужели ты, Луис, всерьез считаешь, что, укрываясь у вас в доме, я могу на вас навлечь неприятности?
— Да, Федерико, так оно и есть,— холодно ответил Луис Росалес.— Но если бы ты согласился исполнить
мою просьбу, это изменило бы положение и никто и приверженцев нового порядка в Испании не посмел бы тебя считать нежелательным элементом.
— Если я правильно тебя понял,— ответил Федерико,— ты от меня требуешь духовного самоубийства.
Луис вспылил:
— Ничего я от тебя не требую, а прошу. Выполнение моей просьбы оградило бы от неприятности не только тебя, но и всех нас. Не понимаю, при чем тут духовное самоубийство? Об этом никто не узнает. Мы обещаем держать это в тайне. Подумай о своем будущем! Опомнись, ДНИ республики сочтены. Испания вступает в новую фазу. Каудильо железной метлой выметет из страны всех красных, мешающих национальному возрождению Испании, ее возвращению к богу и порядку. Это единственно верный путь, Федерико, иначе мы окажемся меж жерновами истории или на свалке.
— С каких это пор, Луис, ты стал говорить языком генерала Кейпо де-Льяно, вещающего по севильскому радио? — улыбаясь, сказал Федерико.— За многие годы нашей дружбы я не замечал в тебе пристрастия к политике. Всегда полагал, что тебя, как и меня, занимает только поэзия.
Луис усмехнулся.
— А ты забыл свой романс о жандармерии? И свои интервью? Я тебя ни в чем не упрекаю, просто хочу, чтобы ты верно оценил свое шаткое положение. Время требует перемены курса. Иначе почва уйдет из-под ног, и мы окажемся в пропасти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187