Что будет, если победит фашизм? И паук-крестовик на тюремной решетке предстал символом кровавого фашизма. Сколько невинных людей сгноят они в тюрьмах, расстреляют под стенами кладбищ, как это сделали фашисты в Гранаде. Недавно Федерико слышал по радио речь генерала Кейпо де-Льяно из Севильи,
в которой тот разглагольствовал о национальном возрождении Испании. Что это за государство, которое собираются возродить на реках крови и грудах трупов? Велеречивый генерал призывал народ вернуться к богу, верой и правдой служить церкви, а сам будто начисто забыл заповедь «Не убий».
Сравнительно безразличное отношение к событиям общественной жизни прошло. Теперь, после жутких дней и ночей, у Федерико возникло множество вопросов, на которые не терпелось найти ответы. Ответы эти он искал так же старательно, как человек во тьме разыскивает иголку. Себя он упрекал за то, что раньше все происходящее воспринимал упрощенно, в романтической дымке. Сожалел, что не прислушался к мудрым и настойчивым словам Рафаэля Альберти о роли поэта в утверждении будущего своего народа, о долге бороться за это всеми силами своего таланта.
На рассвете 20 августа у мрачного здания в Виснаре остановился все тот же легковой автомобиль, за несколько дней до этого доставивший сюда Федерико Гарсиа Лорку и тореадора Галади. За рулем сидел хозяин машины, сеньор Фулано, назначенный новым гражданским губернатором развозить смертников. Той ночью Фулано впервые был недоволен возложенным на него поручением, потому как ему пришлось оставить дома ожидавшую родов жену. Сеньор Фулано молил бога, чтобы у него родился сын, который в будущем смог бы пополнить ряды борцов за националистическую Испанию, ряды тех, кто сейчас во главе с генералом Франко отважно сражался с красными извергами за возрождение отчизны.
В машине уже находились двое арестованных — хромой сельский учитель Диспаро Галиндо Гонзалес со своим пятнадцатилетним сыном. Их сопровождали конвоир по прозвищу Пахареро и помещик по имени Трес-кастро, известный своей жестокостью. Истязать и расстреливать людей для него было удовольствием. Оба они участвовали в аресте Лорки.
Поэта и тореадора вывели из школы. Подталкивая в спину стволами винтовок, конвоиры усадили пленников в машину вместе с только что привезенными. Сеньор Фулано с упреком поглядел на двух новых пассажиров: так вот кто помешал ему вовремя вернуться домой, где жена должна родить сына, преотличного сына!..
Сеньор Фулано включил двигатель и по ухабистой дороге, петлявшей через оливковую рощу, подкатил к каменистой круче.
В лучах заходящей луны серебрились верхушки олив, а на востоке уже лиловел горизонт, предвещая приближение нового дня.
Автомобиль остановился у крутой и холодной скалы, Федерико показалось, что она затянута фиолетовым полотном. В колючем кустарнике у подножия скалы с заступом в руке, стоял, горбясь от усталости, могильщик. И вдруг Федерико почудилось, будто тихо и скорбно заиграли трубы органа. Потом он вспомнил: где-то поблизости из глубин земли вырывается источник Слез; в свое время мавры отвели его воды по трубам в сады Альгамбры. Земля оплакивала боль и страдания испанского народа, источник Слез исполнял вековечную траурную мелодию.
Палачи Трескастро и Пахареро сначала выволокли из машины хромого учителя с сыном.
— Иди, не оглядывайся! — прикрикнул Трескастро, стукнув учителя прикладом по спине.— Не видишь, что ли, где стоит могильщик?
Учитель упал, сын поднял его, и они вместе, подгоняемые новыми ударами, потянулись туда, где под каменной кручей стоял сгорбленный могильщик. Там Пахареро поставил их на привычное место, затем палачи отступили на несколько шагов. Трескастро прицелился в учителя, но потом сплюнул, опустил винтовку.
— Что-то темновато, мушки не видно,— сказал он.— Надо подождать.
— Чего тут ждать! — проворчал Пахареро.— До рассвета еще далеко.
Он прицелился в мальчика и выстрелил. Пуля, ударившись о скалу, цокнула по камням.
— Проклятье! — сказал Пахареро.— Давай стрелять вместе, так оно вернее.
— Давай,— согласился Трескастро.— А с того, кто даст промашку, бутылка вина в «Пассаже».
— Идет,— согласился Пахареро и скомандовал: — Внимание! Раз... Два... Три!
Фиолетовый рассвет раскололи выстрелы. Хромой учитель упал. Сын вскинул руки, как бы собираясь броситься на помощь отцу, но затем с тихим стоном повалился рядом.
— Есть! — воскликнул Трескастро и, будто после тяжких трудов, утерся ладонью.— Пошли за остальными.
Пыжась от важности, они подошли к машине. Сеньор Фулано, должно быть, успел задремать, а может, ему изрядно надоели бессчетные убийства и он не желал на них смотреть. Трескастро распахнул дверцу и крикнул:
— Следующие! Да поживей!
Первым из машины вылез тореадор Галади. Он имел вид человека, давно смирившегося с неизбежностью судьбы. На корридах он укротил и заколол множество разъяренных быков, но здесь, перед лицом вооруженных людей, чувствовал полнейшее бессилие, и его трезвый, холодный рассудок подсказывал, что пуля — не рог быка, от нее не увернешься.
Затем из машины вытащили Федерико Гарсиа Лорку, все в той же полосатой серой пижаме. Только теперь до него дошло, что всему конец и спасения ждать уже неоткуда. Когда Трескастро ударил поэта по спине прикладом и стал подталкивать, Федерико ухватился за крыло машины. Трескастро изо всех сил оторвал от крыла его тонкие пальцы и снова ударил прикладом по спине.
— Что? Сопротивляться вздумал! Пошел, пошел, красный мерин! Могила по тебе стосковалась. Скоро будешь лежать в обнимку с червями, а мы сверху поплюем на твой могильный камень. Рифмоплет несчастный! Издеваться вздумал над нашими славными жандармами! Хоть перед смертью вызубри лозунг: «Долой интеллигенцию! Да здравствует смерть!»
Трескастро захихикал, а Федерико поднял склоненную голову и посмотрел на восток. Сказочной фиолетовой розой там распускалась заря: фиолетовый цвет — предвестие утра родной Андалусии — основной цвет республиканского флага. Скоро восток озарится золотистым и желтым, потом вспыхнет алой ой тореадора. День всегда начинается с цвета любви и жизни — алого. Цвета мужества и свободы...
Очередной удар приклада вернул поэта к действительности. Где-то своим нескончаемым плачем рыдал источник Слез. Подножие скалы, должно быть уже поглотившее тысячи невинных жизней, приоткрыло холодную пасть могилы. Наткнувшись на камень, лязгнула лопата могильщика, и, глянув на уготованное ему место, поэт содрогнулся...
— Встать! — скомандовал Трескастро.— Пахареро, приступай!
Пахареро послушно исполнил приказ: подвел обоих обреченных к скале, где лежали тела учителя и его сына, а сам отошел назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187
в которой тот разглагольствовал о национальном возрождении Испании. Что это за государство, которое собираются возродить на реках крови и грудах трупов? Велеречивый генерал призывал народ вернуться к богу, верой и правдой служить церкви, а сам будто начисто забыл заповедь «Не убий».
Сравнительно безразличное отношение к событиям общественной жизни прошло. Теперь, после жутких дней и ночей, у Федерико возникло множество вопросов, на которые не терпелось найти ответы. Ответы эти он искал так же старательно, как человек во тьме разыскивает иголку. Себя он упрекал за то, что раньше все происходящее воспринимал упрощенно, в романтической дымке. Сожалел, что не прислушался к мудрым и настойчивым словам Рафаэля Альберти о роли поэта в утверждении будущего своего народа, о долге бороться за это всеми силами своего таланта.
На рассвете 20 августа у мрачного здания в Виснаре остановился все тот же легковой автомобиль, за несколько дней до этого доставивший сюда Федерико Гарсиа Лорку и тореадора Галади. За рулем сидел хозяин машины, сеньор Фулано, назначенный новым гражданским губернатором развозить смертников. Той ночью Фулано впервые был недоволен возложенным на него поручением, потому как ему пришлось оставить дома ожидавшую родов жену. Сеньор Фулано молил бога, чтобы у него родился сын, который в будущем смог бы пополнить ряды борцов за националистическую Испанию, ряды тех, кто сейчас во главе с генералом Франко отважно сражался с красными извергами за возрождение отчизны.
В машине уже находились двое арестованных — хромой сельский учитель Диспаро Галиндо Гонзалес со своим пятнадцатилетним сыном. Их сопровождали конвоир по прозвищу Пахареро и помещик по имени Трес-кастро, известный своей жестокостью. Истязать и расстреливать людей для него было удовольствием. Оба они участвовали в аресте Лорки.
Поэта и тореадора вывели из школы. Подталкивая в спину стволами винтовок, конвоиры усадили пленников в машину вместе с только что привезенными. Сеньор Фулано с упреком поглядел на двух новых пассажиров: так вот кто помешал ему вовремя вернуться домой, где жена должна родить сына, преотличного сына!..
Сеньор Фулано включил двигатель и по ухабистой дороге, петлявшей через оливковую рощу, подкатил к каменистой круче.
В лучах заходящей луны серебрились верхушки олив, а на востоке уже лиловел горизонт, предвещая приближение нового дня.
Автомобиль остановился у крутой и холодной скалы, Федерико показалось, что она затянута фиолетовым полотном. В колючем кустарнике у подножия скалы с заступом в руке, стоял, горбясь от усталости, могильщик. И вдруг Федерико почудилось, будто тихо и скорбно заиграли трубы органа. Потом он вспомнил: где-то поблизости из глубин земли вырывается источник Слез; в свое время мавры отвели его воды по трубам в сады Альгамбры. Земля оплакивала боль и страдания испанского народа, источник Слез исполнял вековечную траурную мелодию.
Палачи Трескастро и Пахареро сначала выволокли из машины хромого учителя с сыном.
— Иди, не оглядывайся! — прикрикнул Трескастро, стукнув учителя прикладом по спине.— Не видишь, что ли, где стоит могильщик?
Учитель упал, сын поднял его, и они вместе, подгоняемые новыми ударами, потянулись туда, где под каменной кручей стоял сгорбленный могильщик. Там Пахареро поставил их на привычное место, затем палачи отступили на несколько шагов. Трескастро прицелился в учителя, но потом сплюнул, опустил винтовку.
— Что-то темновато, мушки не видно,— сказал он.— Надо подождать.
— Чего тут ждать! — проворчал Пахареро.— До рассвета еще далеко.
Он прицелился в мальчика и выстрелил. Пуля, ударившись о скалу, цокнула по камням.
— Проклятье! — сказал Пахареро.— Давай стрелять вместе, так оно вернее.
— Давай,— согласился Трескастро.— А с того, кто даст промашку, бутылка вина в «Пассаже».
— Идет,— согласился Пахареро и скомандовал: — Внимание! Раз... Два... Три!
Фиолетовый рассвет раскололи выстрелы. Хромой учитель упал. Сын вскинул руки, как бы собираясь броситься на помощь отцу, но затем с тихим стоном повалился рядом.
— Есть! — воскликнул Трескастро и, будто после тяжких трудов, утерся ладонью.— Пошли за остальными.
Пыжась от важности, они подошли к машине. Сеньор Фулано, должно быть, успел задремать, а может, ему изрядно надоели бессчетные убийства и он не желал на них смотреть. Трескастро распахнул дверцу и крикнул:
— Следующие! Да поживей!
Первым из машины вылез тореадор Галади. Он имел вид человека, давно смирившегося с неизбежностью судьбы. На корридах он укротил и заколол множество разъяренных быков, но здесь, перед лицом вооруженных людей, чувствовал полнейшее бессилие, и его трезвый, холодный рассудок подсказывал, что пуля — не рог быка, от нее не увернешься.
Затем из машины вытащили Федерико Гарсиа Лорку, все в той же полосатой серой пижаме. Только теперь до него дошло, что всему конец и спасения ждать уже неоткуда. Когда Трескастро ударил поэта по спине прикладом и стал подталкивать, Федерико ухватился за крыло машины. Трескастро изо всех сил оторвал от крыла его тонкие пальцы и снова ударил прикладом по спине.
— Что? Сопротивляться вздумал! Пошел, пошел, красный мерин! Могила по тебе стосковалась. Скоро будешь лежать в обнимку с червями, а мы сверху поплюем на твой могильный камень. Рифмоплет несчастный! Издеваться вздумал над нашими славными жандармами! Хоть перед смертью вызубри лозунг: «Долой интеллигенцию! Да здравствует смерть!»
Трескастро захихикал, а Федерико поднял склоненную голову и посмотрел на восток. Сказочной фиолетовой розой там распускалась заря: фиолетовый цвет — предвестие утра родной Андалусии — основной цвет республиканского флага. Скоро восток озарится золотистым и желтым, потом вспыхнет алой ой тореадора. День всегда начинается с цвета любви и жизни — алого. Цвета мужества и свободы...
Очередной удар приклада вернул поэта к действительности. Где-то своим нескончаемым плачем рыдал источник Слез. Подножие скалы, должно быть уже поглотившее тысячи невинных жизней, приоткрыло холодную пасть могилы. Наткнувшись на камень, лязгнула лопата могильщика, и, глянув на уготованное ему место, поэт содрогнулся...
— Встать! — скомандовал Трескастро.— Пахареро, приступай!
Пахареро послушно исполнил приказ: подвел обоих обреченных к скале, где лежали тела учителя и его сына, а сам отошел назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187