А Иветта, по-прежнему ничего не подозревая, принесла мне устрицы. Я поблагодарил ее. Она вернулась на свое место и включила приемник. Негромко заиграла музыка.
— Париж,— сказал лысый мужчина. Иветта вздохнула:
— Да, Париж...
Те двое, что сидели за столиком в другом конце бара, поднялись и вышли. Собеседник Иветты покосился в мою сторону и стал застегивать пальто.
— Мне пора,— пробурчал он, вставая.
— Привет друзьям, Жак! — сказала Иветта.— Не забывай нас!
Жак положил на стойку деньги, пожал руку Иветте и вышел. Мы остались вдвоем. Надо было спешить, пока никого не было. Иветта присела и, покачиваясь в такт музыке, задумчиво уставилась в потолок, предавшись воспоминаниям.
Я тихо встал и незаметно приблизился к стойке.
—- Я не задерживаю вас, Иветта?
Она посмотрела на меня настороженным, изумленным взглядом.
— С чего вы взяли?
— Вероятно, пора закрывать.
Она медленно приподнималась, не сводя с меня пристальных глаз. Я улыбался.
— Хорхе! — почти вскрикнула Иветта, потом тихо повторила: — Хорхе...
Я протянул ей руку, и она крепко сжала ее.
— Хорхе... Как ты отыскал меня?
— Мне надо поговорить с тобой, Иветта.
— Я закрою бар. Уже пора...
Она подбежала к двери, повернула ключ, погасила люстру и раздвинула красные портьеры за стойкой.
— Хорхе, иди сюда... ко мне.
Я вошел в комнату за стойкой. Некоторое время мы молча стояли друг против друга. Потом она прижалась ко мне. В баре тихо наигрывала музыка. В дверь стучал запоздалый посетитель, но мы не обращали внимания. Мир для нас перестал существовать. Были только она и я, я и она.
— Хорхе,— наконец прошептала Иветта,— откуда ты взялся?
— В твоем баре нет ушей? — спросил я.
— Можешь говорить спокойно, здесь никого нет,— ответила она.— Только выключу радио и погашу лампу над стойкой, чтобы никто не вздумал стучаться.
Вернувшись, она опустилась рядом со мной на кушетку, взяв мои руки в свои.
— Рассказывай, милый, рассказывай!
— Десять дней назад я совершил очередной побег из концентрационного лагеря.
— Что это был за лагерь?
— Под Экском, у Этандеберского озера.
— Недалеко от Марселя?
— Да, на каком-то кирпичном заводе. Это был мой пятый концентрационный чагерь.
— Бедненький! — сказала Иветта, поглаживая мои волосы.— Такие лагеря теперь под каждым городом.
— Полгода я просидел в печи для обжига кирпича за побег. Печь у нас заменяла карцер... Два года я шел от Бискайского залива через Южную Францию, пока не нашел тебя.
— Ты шел ко мне?
— Сначала я стремился к своим товарищам, но опоздал. Они уехали в Советский Союз. И тогда я... решил разыскать тебя.
— Ты же мог написать мне.
— Я боялся.
— И правильно сделал. Я должна быть вне подозрений.
— Я так и думал.
— Славный ты мой! — Иветта обняла меня.— Сколько ты выстрадал!
— Я видел людей, страдавших больше меня.
— Сейчас вся Франция страдает,— сказала Иветта.— Помнишь утро в Пиренеях?
— Помню.
— Когда ты уходил в окопы, мне казалось, ты уходишь на верную смерть, И я заплакала. За эти годы я много плакала.
— И теперь плачешь?
— Нет, теперь не плачу. Теперь я знаю, что делать.
— А тогда не знала?
— Тогда не знала.
Я с полуслова понял Иветту и был рад за нее: у нее есть дело, в которое она верит и которому отдает все свои силы.
— Послушай,— прервала Иветта мои размышления,— у тебя есть документы?
— Нет.
— Никаких?
— Никаких. Иветта задумалась,
— Я постараюсь достать. Сохранилась у тебя хоть какая-нибудь фотокарточка?
— Очень старая. К тому же промокшая.
Я достал из кармана фотографию и протянул ее Иветте.
— Вот таким ты был тогда в Испании! — воскликнула Иветта.— Мы ее переснимем. Дня через два, через три ты получишь паспорт.
— Где я смогу пробыть эти дни?
— У меня. Один моряк оставил мне в залог свои документы. Обещал зайти позже. Я тебе дам их. Он примерно твоих лет и даже слегка похож на тебя.
Иветта выдвинула ящик стола и достала удостоверение. Смеясь, сравнила меня с моряком:
— Ну, смотри, разве не похож?
У него была тяжелая челюсть боксера и крупный нос.
— Ну, челюсть я еще с грехом пополам могу выпятить, но где же я возьму такой нос?
Иветта смеялась.
— Запомни свою новую фамилию и прячь в карман. Жандармы наши туповаты. Для них главное — фотография и печать. Ну, пошли.
Я помог Иветте надеть пальто, и мы вышли на улицу. Было поздно. Огромный город спал. Иветта жила в двух шагах от бара. Я взял ее под руку, и мы стали спускаться по лестнице, ведущей к старому порту.
— Вот так мы шли тогда в Испании,— шепнула Иветта.
— Тогда нам было холодно,— сказал я.
— И ты насквозь был мокрый.
За спиной послышались шаги. За нами кто-то шел.
— Шпик,— прошептала Иветта. Я крепко обнял ее за талию.
— Милый,— громко сказала Иветта.— Какая ночь! * Поцелуй меня!
Шпик был уже рядом. Вспыхнул карманный фонарик, свет ослепил нас.
— Бессовестный! — воскликнула Иветта.
Я сжал кулаки, готовясь к удару. Но свет потух, и человек скрылся в темноте.
— Пронесло,— облегченно вздохнула Иветта.— Иногда мне становится жутко. Начинает казаться, что за мною следят.
— Простая случайность,— попытался я успокоить ее.
— Нет, Хорхе, нет. Товарищи меня предупреждали. Видно, придется менять работу.
— У меня есть одно предложение,— сказал я,— но о нем расскажу тебе дома.
Квартира Иветты с видом на море помещалась на чердачном этаже. Не зажигая огня, мы любовались марсельской бухтой, где на якоре стояли военные
корабли. Я обнял Иветту. Мы молчали. Потом она сказала:
— Уехать бы с тобой в какое-нибудь тихое, счастливое местечко. Хотя бы в Африку.
— Кругом война, блокада,— сказал я.— Некуда уехать.
— Если бы мы были птицами, улетели бы сегодня же ночью.
— И лететь некуда, Иветта. Повсюду война.
— И повсюду льется кровь. Когда только все это кончится!
— До конца далеко, Иветта,— сказал я, гладя ее густые волосы.— Нужно найти в себе силы и вынести.
— Так что у тебя за предложение?
— Я хочу пробраться в горы, к партизанам. У тебя есть там связи?
— У меня был друг, самый лучший друг... Иветта склонила голову ко мне на плечо и заплакала.
— Не плачь! Ты же сказала, что больше не плачешь.
— Это был мой лучший друг,— шептала она.— Фашисты отрубили ему голову.
— Когда это случилось?
— Недавно.
— Не плачь, мы отомстим за него.
Пытаясь отвлечь ее от горестных мыслей, я сказал:
— Привет тебе от отца.
Иветта радостно хлопнула в ладоши.
— Ты где его встретил?
— Я у него ночевал. У тебя чудесный отец.
— Сердит на меня. Но что делать — не могу же я ему все рассказать!
— У тебя чудесный отец,— повторил я.— Это он дал мне свою одежду.
Иветта задернула шторы, включила свет и с улыбкой разглядывала мой костюм:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187
— Париж,— сказал лысый мужчина. Иветта вздохнула:
— Да, Париж...
Те двое, что сидели за столиком в другом конце бара, поднялись и вышли. Собеседник Иветты покосился в мою сторону и стал застегивать пальто.
— Мне пора,— пробурчал он, вставая.
— Привет друзьям, Жак! — сказала Иветта.— Не забывай нас!
Жак положил на стойку деньги, пожал руку Иветте и вышел. Мы остались вдвоем. Надо было спешить, пока никого не было. Иветта присела и, покачиваясь в такт музыке, задумчиво уставилась в потолок, предавшись воспоминаниям.
Я тихо встал и незаметно приблизился к стойке.
—- Я не задерживаю вас, Иветта?
Она посмотрела на меня настороженным, изумленным взглядом.
— С чего вы взяли?
— Вероятно, пора закрывать.
Она медленно приподнималась, не сводя с меня пристальных глаз. Я улыбался.
— Хорхе! — почти вскрикнула Иветта, потом тихо повторила: — Хорхе...
Я протянул ей руку, и она крепко сжала ее.
— Хорхе... Как ты отыскал меня?
— Мне надо поговорить с тобой, Иветта.
— Я закрою бар. Уже пора...
Она подбежала к двери, повернула ключ, погасила люстру и раздвинула красные портьеры за стойкой.
— Хорхе, иди сюда... ко мне.
Я вошел в комнату за стойкой. Некоторое время мы молча стояли друг против друга. Потом она прижалась ко мне. В баре тихо наигрывала музыка. В дверь стучал запоздалый посетитель, но мы не обращали внимания. Мир для нас перестал существовать. Были только она и я, я и она.
— Хорхе,— наконец прошептала Иветта,— откуда ты взялся?
— В твоем баре нет ушей? — спросил я.
— Можешь говорить спокойно, здесь никого нет,— ответила она.— Только выключу радио и погашу лампу над стойкой, чтобы никто не вздумал стучаться.
Вернувшись, она опустилась рядом со мной на кушетку, взяв мои руки в свои.
— Рассказывай, милый, рассказывай!
— Десять дней назад я совершил очередной побег из концентрационного лагеря.
— Что это был за лагерь?
— Под Экском, у Этандеберского озера.
— Недалеко от Марселя?
— Да, на каком-то кирпичном заводе. Это был мой пятый концентрационный чагерь.
— Бедненький! — сказала Иветта, поглаживая мои волосы.— Такие лагеря теперь под каждым городом.
— Полгода я просидел в печи для обжига кирпича за побег. Печь у нас заменяла карцер... Два года я шел от Бискайского залива через Южную Францию, пока не нашел тебя.
— Ты шел ко мне?
— Сначала я стремился к своим товарищам, но опоздал. Они уехали в Советский Союз. И тогда я... решил разыскать тебя.
— Ты же мог написать мне.
— Я боялся.
— И правильно сделал. Я должна быть вне подозрений.
— Я так и думал.
— Славный ты мой! — Иветта обняла меня.— Сколько ты выстрадал!
— Я видел людей, страдавших больше меня.
— Сейчас вся Франция страдает,— сказала Иветта.— Помнишь утро в Пиренеях?
— Помню.
— Когда ты уходил в окопы, мне казалось, ты уходишь на верную смерть, И я заплакала. За эти годы я много плакала.
— И теперь плачешь?
— Нет, теперь не плачу. Теперь я знаю, что делать.
— А тогда не знала?
— Тогда не знала.
Я с полуслова понял Иветту и был рад за нее: у нее есть дело, в которое она верит и которому отдает все свои силы.
— Послушай,— прервала Иветта мои размышления,— у тебя есть документы?
— Нет.
— Никаких?
— Никаких. Иветта задумалась,
— Я постараюсь достать. Сохранилась у тебя хоть какая-нибудь фотокарточка?
— Очень старая. К тому же промокшая.
Я достал из кармана фотографию и протянул ее Иветте.
— Вот таким ты был тогда в Испании! — воскликнула Иветта.— Мы ее переснимем. Дня через два, через три ты получишь паспорт.
— Где я смогу пробыть эти дни?
— У меня. Один моряк оставил мне в залог свои документы. Обещал зайти позже. Я тебе дам их. Он примерно твоих лет и даже слегка похож на тебя.
Иветта выдвинула ящик стола и достала удостоверение. Смеясь, сравнила меня с моряком:
— Ну, смотри, разве не похож?
У него была тяжелая челюсть боксера и крупный нос.
— Ну, челюсть я еще с грехом пополам могу выпятить, но где же я возьму такой нос?
Иветта смеялась.
— Запомни свою новую фамилию и прячь в карман. Жандармы наши туповаты. Для них главное — фотография и печать. Ну, пошли.
Я помог Иветте надеть пальто, и мы вышли на улицу. Было поздно. Огромный город спал. Иветта жила в двух шагах от бара. Я взял ее под руку, и мы стали спускаться по лестнице, ведущей к старому порту.
— Вот так мы шли тогда в Испании,— шепнула Иветта.
— Тогда нам было холодно,— сказал я.
— И ты насквозь был мокрый.
За спиной послышались шаги. За нами кто-то шел.
— Шпик,— прошептала Иветта. Я крепко обнял ее за талию.
— Милый,— громко сказала Иветта.— Какая ночь! * Поцелуй меня!
Шпик был уже рядом. Вспыхнул карманный фонарик, свет ослепил нас.
— Бессовестный! — воскликнула Иветта.
Я сжал кулаки, готовясь к удару. Но свет потух, и человек скрылся в темноте.
— Пронесло,— облегченно вздохнула Иветта.— Иногда мне становится жутко. Начинает казаться, что за мною следят.
— Простая случайность,— попытался я успокоить ее.
— Нет, Хорхе, нет. Товарищи меня предупреждали. Видно, придется менять работу.
— У меня есть одно предложение,— сказал я,— но о нем расскажу тебе дома.
Квартира Иветты с видом на море помещалась на чердачном этаже. Не зажигая огня, мы любовались марсельской бухтой, где на якоре стояли военные
корабли. Я обнял Иветту. Мы молчали. Потом она сказала:
— Уехать бы с тобой в какое-нибудь тихое, счастливое местечко. Хотя бы в Африку.
— Кругом война, блокада,— сказал я.— Некуда уехать.
— Если бы мы были птицами, улетели бы сегодня же ночью.
— И лететь некуда, Иветта. Повсюду война.
— И повсюду льется кровь. Когда только все это кончится!
— До конца далеко, Иветта,— сказал я, гладя ее густые волосы.— Нужно найти в себе силы и вынести.
— Так что у тебя за предложение?
— Я хочу пробраться в горы, к партизанам. У тебя есть там связи?
— У меня был друг, самый лучший друг... Иветта склонила голову ко мне на плечо и заплакала.
— Не плачь! Ты же сказала, что больше не плачешь.
— Это был мой лучший друг,— шептала она.— Фашисты отрубили ему голову.
— Когда это случилось?
— Недавно.
— Не плачь, мы отомстим за него.
Пытаясь отвлечь ее от горестных мыслей, я сказал:
— Привет тебе от отца.
Иветта радостно хлопнула в ладоши.
— Ты где его встретил?
— Я у него ночевал. У тебя чудесный отец.
— Сердит на меня. Но что делать — не могу же я ему все рассказать!
— У тебя чудесный отец,— повторил я.— Это он дал мне свою одежду.
Иветта задернула шторы, включила свет и с улыбкой разглядывала мой костюм:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187