Был с нами один моряк, он
рассказывал, что орангутанга часто не отличишь от какого-нибудь
бородатого гражданина, потому что у орангутанга вся морда
заросла лохмами, как... "Ну, говорит, как у того вон, скажем,
господина за соседним столом". Мы все оглянулись, а бородатый
господин встал, подошел к моряку да как треснет его по морде.
Моряк взял бутылку из-под пива и разбил ему голову. Бородатый
господин остался лежать без памяти, и мы с моряком
распростились, потому что он сразу ушел, когда увидел, что
укокошил этого господина. Потом мы его воскресили и безусловно
глупо сделали, потому что он, воскреснув, немедленно позвал
полицию. Хотя мы-то были совсем тут ни при чем, полиция отвела
нас всех в участок. Там он твердил, что мы приняли его за
орангутанга и все время только о нем и говорили. И --
представьте -- настаивал на своем. Мы говорили, что ничего
подобного и что он не орангутанг. А он все -- орангутанг да
орангутанг, я сам, мол, слышал. Я попросил комиссара, чтобы он
сам все объяснил этому господину. Комиссар по-хорошему стал
объяснять, но тот не дал ему говорить и заявил, что комиссар с
нами заодно. Тогда комиссар велел его посадить за решетку,
чтобы тот протрезвился, а мы собрались вернуться в "Туннель",
но не пришлось,-- нас тоже посадили за решетку... Вот видите,
господин капрал, во что может вылиться маленькое, пустяковое
недоразумение, на которое слов-то не стоит тратить. Или,
например, в Немецком Броде один гражданин из Округлиц обиделся,
когда его назвали тигровой змеей. Да мало ли слов, за которые
никого нельзя наказывать? Если, к примеру, мы бы вам сказали,
что вы -- выхухоль, могли бы вы за это на нас рассердиться?
Капрал зарычал. Это нельзя было назвать ревом. То был рык,
выражавший гнев, бешенство и отчаяние, слившиеся воедино. Этот
концертный номер сопровождался тонким свистом, который выводил
носом храпевши обер-фельдкурат.
После этого рыка у капрала наступила полнейшая депрессия.
Он сел на лавку, и его водянистые, невыразительные глаза
уставились вдаль, на леса и горы.
-- Господин капрал,-- сказал вольноопределяющийся,--
сейчас, когда вы следите за высокими горами и благоухающими
лесами, вы напоминаете мне фигуру Данте. Те же благородные
черты поэта, человека, чуткого сердцем и душой, отзывчивого ко
всему возвышенному. Прошу вас, останьтесь так сидеть, это вам
очень идет! Как проникновенно, без тени деланности, жеманства
таращите вы глаза на расстилающийся пейзаж. Несомненно, вы
думаете о том, как будет красиво здесь весною, когда по этим
пустым местам расстелется ковер пестрых полевых цветов...
-- Орошаемый ручейком,-- подхватил Швейк.-- А на пне сидит
господин капрал, слюнявит карандаш и пишет стишки в журнал
"Маленький читатель".
Капрал впал в полнейшую апатию. Вольноопределяющийся стал
уверять его, что он видел изваяние его капральской головы на
выставке скульпторов.
-- Простите, господин капрал, а вы не служили ли моделью
скульптору Штурсе?
Капрал взглянул на вольноопределяющегося и ответил
сокрушенно:
-- Не служил.
Вольноопределяющийся замолк и растянулся на лавке.
Конвойные начали играть со Швейком в карты. Капрал с
отчаяния стал заглядывать в карты через плечи играющих и даже
позволил себе сделать замечание, что Швейк пошел с туза, а ему
не следовало козырять: тогда бы у него для последнего хода
осталась семерка.
-- В прежние времена,-- отозвался Швейк,-- в трактирах
были очень хорошие надписи на стенах, специально насчет
советчиков. Помню одну надпись: "Не лезь, советчик, к игрокам,
не то получишь по зубам".
Воинский поезд подходил к станции, где инспекция должна
была обходить вагоны. Поезд остановился.
-- Так и знал,-- сказал беспощадный вольноопределяющийся,
бросив многозначительный взгляд на капрала,-- инспекция уже
тут...
В вагон вошла инспекция.
Начальником воинского поезда по назначению штаба был
офицер запаса-- доктор Мраз.
Для исполнения столь бестолковых дел всегда назначали
офицеров запаса. Мраз совсем потерял голову. Он вечно не мог
досчитаться одного вагона, хотя до войны был преподавателем
математики в реальном училище. Кроме того, подсчет команды по
отдельным вагонам, произведенный на последней станции,
расходился с итогом, подведенным после посадки на будейовицком
вокзале. Когда он просматривал опись инвентаря, оказывалось,
что неизвестно откуда взялись две лишние полевые кухни. Мурашки
пробегали у него по спине, когда он констатировал, что
неизвестным путем размножились лошади. В списке офицерского
состава у него не хватало двух младших офицеров. В переднем
вагоне, где помещалась полковая канцелярия, никак не могли
отыскать пишущую машинку. От этого хаоса и суеты у него
разболелась голова, он принял уже три порошка аспирина и теперь
инспектировал поезд с болезненным выражением на лице.
Войдя вместе со своим сопровождающим в арестантское купе и
просмотрев бумаги, он принял рапорт от несчастного капрала, что
тот везет двух арестантов и что у него столько-то и столько-то
человек команды. Затем начальник поезда сравнил правильность
рапорта с данными в документах и осмотрел купе.
-- А кого еще везете? -- строго спросил он, указывая на
обер-фельдкурата, который спал на животе, вызывающе выставив
заднюю часть прямо на инспекторов.
-- Осмелюсь доложить, господин лейтенант,-- заикаясь,
пролепетал капрал.-- Этот, эт...
-- Какой еще там "этотэт?"-- недовольно заворчал Мраз.--
Выражайтесь яснее.
-- Осмелюсь доложить, господин лейтенант,-- ответил за
капрала Швейк,-- человек, который спит на животе, какой-то
пьяный господин обер-фельдкурат. Он к нам пристал и влез в
вагон, а мы не могли его выкинуть, потому что как-никак --
начальство, и это было бы нарушением субординации. Вероятно, он
перепутал штабной вагон с арестантским.
Мраз вздохнул и заглянул в свои бумаги. В бумагах не было
даже намека на обер-фельдкурата, который должен был ехать этим
поездом в Брук. У инспектора задергался глаз. На предыдущей
остановке у него вдруг прибавились лошади, а теперь --
пожалуйте! -- в арестантском купе ни с того ни с сего родился
обер-фельдкурат.
Начальник поезда не придумал ничего лучшего, как приказать
капралу, чтобы тот перевернул спящего на животе
обер-фельдкурата на спину, так как в настоящем положении было
невозможно установить его личность.
Капрал после долгих усилий перевернул обер-фельдкурата на
спину, причем последний проснулся и, увидев перед собой
офицера, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212
рассказывал, что орангутанга часто не отличишь от какого-нибудь
бородатого гражданина, потому что у орангутанга вся морда
заросла лохмами, как... "Ну, говорит, как у того вон, скажем,
господина за соседним столом". Мы все оглянулись, а бородатый
господин встал, подошел к моряку да как треснет его по морде.
Моряк взял бутылку из-под пива и разбил ему голову. Бородатый
господин остался лежать без памяти, и мы с моряком
распростились, потому что он сразу ушел, когда увидел, что
укокошил этого господина. Потом мы его воскресили и безусловно
глупо сделали, потому что он, воскреснув, немедленно позвал
полицию. Хотя мы-то были совсем тут ни при чем, полиция отвела
нас всех в участок. Там он твердил, что мы приняли его за
орангутанга и все время только о нем и говорили. И --
представьте -- настаивал на своем. Мы говорили, что ничего
подобного и что он не орангутанг. А он все -- орангутанг да
орангутанг, я сам, мол, слышал. Я попросил комиссара, чтобы он
сам все объяснил этому господину. Комиссар по-хорошему стал
объяснять, но тот не дал ему говорить и заявил, что комиссар с
нами заодно. Тогда комиссар велел его посадить за решетку,
чтобы тот протрезвился, а мы собрались вернуться в "Туннель",
но не пришлось,-- нас тоже посадили за решетку... Вот видите,
господин капрал, во что может вылиться маленькое, пустяковое
недоразумение, на которое слов-то не стоит тратить. Или,
например, в Немецком Броде один гражданин из Округлиц обиделся,
когда его назвали тигровой змеей. Да мало ли слов, за которые
никого нельзя наказывать? Если, к примеру, мы бы вам сказали,
что вы -- выхухоль, могли бы вы за это на нас рассердиться?
Капрал зарычал. Это нельзя было назвать ревом. То был рык,
выражавший гнев, бешенство и отчаяние, слившиеся воедино. Этот
концертный номер сопровождался тонким свистом, который выводил
носом храпевши обер-фельдкурат.
После этого рыка у капрала наступила полнейшая депрессия.
Он сел на лавку, и его водянистые, невыразительные глаза
уставились вдаль, на леса и горы.
-- Господин капрал,-- сказал вольноопределяющийся,--
сейчас, когда вы следите за высокими горами и благоухающими
лесами, вы напоминаете мне фигуру Данте. Те же благородные
черты поэта, человека, чуткого сердцем и душой, отзывчивого ко
всему возвышенному. Прошу вас, останьтесь так сидеть, это вам
очень идет! Как проникновенно, без тени деланности, жеманства
таращите вы глаза на расстилающийся пейзаж. Несомненно, вы
думаете о том, как будет красиво здесь весною, когда по этим
пустым местам расстелется ковер пестрых полевых цветов...
-- Орошаемый ручейком,-- подхватил Швейк.-- А на пне сидит
господин капрал, слюнявит карандаш и пишет стишки в журнал
"Маленький читатель".
Капрал впал в полнейшую апатию. Вольноопределяющийся стал
уверять его, что он видел изваяние его капральской головы на
выставке скульпторов.
-- Простите, господин капрал, а вы не служили ли моделью
скульптору Штурсе?
Капрал взглянул на вольноопределяющегося и ответил
сокрушенно:
-- Не служил.
Вольноопределяющийся замолк и растянулся на лавке.
Конвойные начали играть со Швейком в карты. Капрал с
отчаяния стал заглядывать в карты через плечи играющих и даже
позволил себе сделать замечание, что Швейк пошел с туза, а ему
не следовало козырять: тогда бы у него для последнего хода
осталась семерка.
-- В прежние времена,-- отозвался Швейк,-- в трактирах
были очень хорошие надписи на стенах, специально насчет
советчиков. Помню одну надпись: "Не лезь, советчик, к игрокам,
не то получишь по зубам".
Воинский поезд подходил к станции, где инспекция должна
была обходить вагоны. Поезд остановился.
-- Так и знал,-- сказал беспощадный вольноопределяющийся,
бросив многозначительный взгляд на капрала,-- инспекция уже
тут...
В вагон вошла инспекция.
Начальником воинского поезда по назначению штаба был
офицер запаса-- доктор Мраз.
Для исполнения столь бестолковых дел всегда назначали
офицеров запаса. Мраз совсем потерял голову. Он вечно не мог
досчитаться одного вагона, хотя до войны был преподавателем
математики в реальном училище. Кроме того, подсчет команды по
отдельным вагонам, произведенный на последней станции,
расходился с итогом, подведенным после посадки на будейовицком
вокзале. Когда он просматривал опись инвентаря, оказывалось,
что неизвестно откуда взялись две лишние полевые кухни. Мурашки
пробегали у него по спине, когда он констатировал, что
неизвестным путем размножились лошади. В списке офицерского
состава у него не хватало двух младших офицеров. В переднем
вагоне, где помещалась полковая канцелярия, никак не могли
отыскать пишущую машинку. От этого хаоса и суеты у него
разболелась голова, он принял уже три порошка аспирина и теперь
инспектировал поезд с болезненным выражением на лице.
Войдя вместе со своим сопровождающим в арестантское купе и
просмотрев бумаги, он принял рапорт от несчастного капрала, что
тот везет двух арестантов и что у него столько-то и столько-то
человек команды. Затем начальник поезда сравнил правильность
рапорта с данными в документах и осмотрел купе.
-- А кого еще везете? -- строго спросил он, указывая на
обер-фельдкурата, который спал на животе, вызывающе выставив
заднюю часть прямо на инспекторов.
-- Осмелюсь доложить, господин лейтенант,-- заикаясь,
пролепетал капрал.-- Этот, эт...
-- Какой еще там "этотэт?"-- недовольно заворчал Мраз.--
Выражайтесь яснее.
-- Осмелюсь доложить, господин лейтенант,-- ответил за
капрала Швейк,-- человек, который спит на животе, какой-то
пьяный господин обер-фельдкурат. Он к нам пристал и влез в
вагон, а мы не могли его выкинуть, потому что как-никак --
начальство, и это было бы нарушением субординации. Вероятно, он
перепутал штабной вагон с арестантским.
Мраз вздохнул и заглянул в свои бумаги. В бумагах не было
даже намека на обер-фельдкурата, который должен был ехать этим
поездом в Брук. У инспектора задергался глаз. На предыдущей
остановке у него вдруг прибавились лошади, а теперь --
пожалуйте! -- в арестантском купе ни с того ни с сего родился
обер-фельдкурат.
Начальник поезда не придумал ничего лучшего, как приказать
капралу, чтобы тот перевернул спящего на животе
обер-фельдкурата на спину, так как в настоящем положении было
невозможно установить его личность.
Капрал после долгих усилий перевернул обер-фельдкурата на
спину, причем последний проснулся и, увидев перед собой
офицера, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212