Осталось их четверо: того, который топился в Мальше,
спасли. Он когда бросался, то от волнения забыл, что умеет
плавать и что выдержал экзамен по плаванию с отличием. Положили
его в больницу, а там опять не знали, что с ним делать,
укрывать офицерским одеялом или простым; нашли такой выход:
одеяла никакого не дали и завернули в мокрую простыню, так что
он через полчаса попросил отпустить его обратно в казармы. Вот
его-то, совсем еще мокрого, и посадили со мной. Просидел он дня
четыре и блаженствовал, так как получал питание, арестантское,
правда, но все же питание. Он почувствовал под ногами, как
говорится, твердую почву. На пятый день за ним пришли, а через
полчаса он вернулся за фуражкой, заплакал от радости и говорит
мне: "Наконец-то пришло решение относительно нас. С
сегодняшнего дня нас, зауряд-кадетов, будут сажать на
гауптвахту с офицерами. За питание будем приплачивать в
офицерскую кухню, а кормить нас будут только после того, как
наедятся офицеры. Спать будем вместе с нижними чинами и кофе
тоже будем получать из солдатской кухни. Табак будем получать
вместе с солдатами".
Только теперь фельдкурат Мартинец опомнился и прервал
Швейка фразой, содержание которой не имело никакого отношения к
предшествовавшему разговору:
-- Да, да, возлюбленный сын мой, между небом и землей
существуют вещи, о которых следует размышлять с пламенным
сердцем и с полной верой в бесконечное милосердие божие.
Прихожу к тебе, возлюбленный сын мой, с духовным напутствием.
Он умолк, потому что напутствие у него как-то не клеилось.
По дороге он обдумал план своей речи, которая должна была
навести преступника на размышления о своей жизни и вселить в
него уверенность, что на небе ему отпустят все грехи, если он
покается и будет искренне скорбеть о них.
Пока он размышлял, как лучше перейти к основной теме,
Швейк опередил его, спросив, нет ли у него сигареты.
Фельдкурат Мартинец до сих пор еще не научился курить. Это
было то последнее, что он сохранил от своего прежнего образа
жизни. Однажды в гостях у генерала Финка, когда в голове у него
зашумело, он попробовал выкурить сигару, но его тут же вырвало.
Тогда у него было такое ощущение, будто это ангел-хранитель
предостерегающе пощекотал ему глотку.
-- Я не курю, возлюбленный сын мой.-- с необычайным
достоинством ответил он Швейку.
-- Удивляюсь,-- сказал Швейк,-- я был знаком со многими
фельдкуратами, так те дымили, что твой винокуренный завод в
Злихове! Я вообще не могу себе представить фельдкурата
некурящего и непьющего. Знал я одного, который не курил, но тот
зато жевал табак. Во время проповеди он заплевывал всю кафедру.
Вы откуда будете, господин фельдкурат?
-- Из Нового Ичина,-- упавшим голосом отозвался его
императорское королевское преподобие Мартинец.
-- Так вы, может, знали, господин фельдкурат, Ружену
Гаудрсову, она в позапрошлом году служила в одном пражском
винном погребке на Платнержской улице и подала в суд сразу на
восемнадцать человек, требуя с них алименты, так как родила
двойню. У одного из близнецов один глаз был голубой, другой
карий, а у второго -- один глаз серый, другой черный, поэтому
она предполагала, что тут замешаны четыре господина с такими же
глазами. Эти господа ходили в тот винный погребок и кое-что
имели с ней. Кроме того, у первого из двойняшек одна ножка была
кривая, как у советника из городской управы, он тоже захаживал
туда, а у второго на одной ноге было шесть пальцев, как у
одного депутата, тамошнего завсегдатая. Теперь представьте
себе, господин фельдкурат, что в гостиницы и на частные
квартиры с ней ходили восемнадцать таких посетителей и от
каждого у этих близнецов осталась какая-нибудь примета. Суд
решил, что в такой толчее отца установить невозможно, и тогда
она все свалила на хозяина винного погребка, у которого
служила, и подала иск на него. Но тот доказал, что он уже
двадцать с лишним лет импотент после операции, которая ему была
сделана в связи с воспалением нижних конечностей. В конце
концов ее спровадили, господин фельдкурат, к вам в Новый Ичин.
И вот вам наука: кто за большим погонится, тот ни черта не
получит. Она должна была держаться одного и не утверждать перед
судом, что один близнец от депутата, а другой от советника из
городской управы. От одного -- и все тут. Время рождения
ребенка легко вычислить: такого-то числа я была с ним в номере,
а такого-то числа такого-то месяца у меня родился ребенок. Само
собой разумеется, если роды нормальные, господин фельдкурат. В
таких номерах за пятерку всегда можно найти свидетеля,
полового, например, или горничную, которые вам присягнут, что в
ту ночь он действительно был с нею и она ему еще сказала, когда
они спускались по лестнице: "А если что-нибудь случится?" А он
ей на это ответил: "Не бойся, моя канимура, о ребенке я
позабочусь".
Фельдкурат задумался. Духовное напутствие теперь
показалось ему делом нелегким, хотя в основном им был
разработан план того, о чем и как он будет говорить с
возлюбленным сыном: о безграничном милосердии в день Страшного
суда, когда из могил восстанут все воинские преступники с
петлей на шее. Если они покаялись, то все будут помилованы, как
"благоразумный разбойник" из Нового Завета.
Он подготовил, быть может, одно из самых проникновенных
духовных напутствий, которое должно было состоять из трех
частей: сначала он хотел побеседовать о том, что смерть через
повешение легка, если человек вполне примирен с богом. Воинский
закон наказывает за измену государю императору, который
является отцом всех воинов, так что самый незначительный
проступок воина следует рассматривать как отцеубийство,
глумление над отцом своим. Далее он хотел развить свою теорию о
том, что государь император -- помазанник божий, что он самим
богом поставлен управлять светскими делами, как папа поставлен
управлять делами духовными. Измена императору является изменой
самому богу. Итак, воинского преступника ожидают, помимо петли,
муки вечные, вечное проклятие. Однако если светское правосудие
в силу воинской дисциплины не может отменить приговора и должно
повесить преступника, то что касается другого наказания, а
именно вечных мук,-- здесь еще не все потеряно. Тут человек
может парировать блестящим ходом -- покаянием. Фельдкурат
представлял себе трогательную сцену, после которой там, на
небесах, вычеркнут все записи о его деяниях и поведении на
квартиру генерала Финка в Перемышле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212
спасли. Он когда бросался, то от волнения забыл, что умеет
плавать и что выдержал экзамен по плаванию с отличием. Положили
его в больницу, а там опять не знали, что с ним делать,
укрывать офицерским одеялом или простым; нашли такой выход:
одеяла никакого не дали и завернули в мокрую простыню, так что
он через полчаса попросил отпустить его обратно в казармы. Вот
его-то, совсем еще мокрого, и посадили со мной. Просидел он дня
четыре и блаженствовал, так как получал питание, арестантское,
правда, но все же питание. Он почувствовал под ногами, как
говорится, твердую почву. На пятый день за ним пришли, а через
полчаса он вернулся за фуражкой, заплакал от радости и говорит
мне: "Наконец-то пришло решение относительно нас. С
сегодняшнего дня нас, зауряд-кадетов, будут сажать на
гауптвахту с офицерами. За питание будем приплачивать в
офицерскую кухню, а кормить нас будут только после того, как
наедятся офицеры. Спать будем вместе с нижними чинами и кофе
тоже будем получать из солдатской кухни. Табак будем получать
вместе с солдатами".
Только теперь фельдкурат Мартинец опомнился и прервал
Швейка фразой, содержание которой не имело никакого отношения к
предшествовавшему разговору:
-- Да, да, возлюбленный сын мой, между небом и землей
существуют вещи, о которых следует размышлять с пламенным
сердцем и с полной верой в бесконечное милосердие божие.
Прихожу к тебе, возлюбленный сын мой, с духовным напутствием.
Он умолк, потому что напутствие у него как-то не клеилось.
По дороге он обдумал план своей речи, которая должна была
навести преступника на размышления о своей жизни и вселить в
него уверенность, что на небе ему отпустят все грехи, если он
покается и будет искренне скорбеть о них.
Пока он размышлял, как лучше перейти к основной теме,
Швейк опередил его, спросив, нет ли у него сигареты.
Фельдкурат Мартинец до сих пор еще не научился курить. Это
было то последнее, что он сохранил от своего прежнего образа
жизни. Однажды в гостях у генерала Финка, когда в голове у него
зашумело, он попробовал выкурить сигару, но его тут же вырвало.
Тогда у него было такое ощущение, будто это ангел-хранитель
предостерегающе пощекотал ему глотку.
-- Я не курю, возлюбленный сын мой.-- с необычайным
достоинством ответил он Швейку.
-- Удивляюсь,-- сказал Швейк,-- я был знаком со многими
фельдкуратами, так те дымили, что твой винокуренный завод в
Злихове! Я вообще не могу себе представить фельдкурата
некурящего и непьющего. Знал я одного, который не курил, но тот
зато жевал табак. Во время проповеди он заплевывал всю кафедру.
Вы откуда будете, господин фельдкурат?
-- Из Нового Ичина,-- упавшим голосом отозвался его
императорское королевское преподобие Мартинец.
-- Так вы, может, знали, господин фельдкурат, Ружену
Гаудрсову, она в позапрошлом году служила в одном пражском
винном погребке на Платнержской улице и подала в суд сразу на
восемнадцать человек, требуя с них алименты, так как родила
двойню. У одного из близнецов один глаз был голубой, другой
карий, а у второго -- один глаз серый, другой черный, поэтому
она предполагала, что тут замешаны четыре господина с такими же
глазами. Эти господа ходили в тот винный погребок и кое-что
имели с ней. Кроме того, у первого из двойняшек одна ножка была
кривая, как у советника из городской управы, он тоже захаживал
туда, а у второго на одной ноге было шесть пальцев, как у
одного депутата, тамошнего завсегдатая. Теперь представьте
себе, господин фельдкурат, что в гостиницы и на частные
квартиры с ней ходили восемнадцать таких посетителей и от
каждого у этих близнецов осталась какая-нибудь примета. Суд
решил, что в такой толчее отца установить невозможно, и тогда
она все свалила на хозяина винного погребка, у которого
служила, и подала иск на него. Но тот доказал, что он уже
двадцать с лишним лет импотент после операции, которая ему была
сделана в связи с воспалением нижних конечностей. В конце
концов ее спровадили, господин фельдкурат, к вам в Новый Ичин.
И вот вам наука: кто за большим погонится, тот ни черта не
получит. Она должна была держаться одного и не утверждать перед
судом, что один близнец от депутата, а другой от советника из
городской управы. От одного -- и все тут. Время рождения
ребенка легко вычислить: такого-то числа я была с ним в номере,
а такого-то числа такого-то месяца у меня родился ребенок. Само
собой разумеется, если роды нормальные, господин фельдкурат. В
таких номерах за пятерку всегда можно найти свидетеля,
полового, например, или горничную, которые вам присягнут, что в
ту ночь он действительно был с нею и она ему еще сказала, когда
они спускались по лестнице: "А если что-нибудь случится?" А он
ей на это ответил: "Не бойся, моя канимура, о ребенке я
позабочусь".
Фельдкурат задумался. Духовное напутствие теперь
показалось ему делом нелегким, хотя в основном им был
разработан план того, о чем и как он будет говорить с
возлюбленным сыном: о безграничном милосердии в день Страшного
суда, когда из могил восстанут все воинские преступники с
петлей на шее. Если они покаялись, то все будут помилованы, как
"благоразумный разбойник" из Нового Завета.
Он подготовил, быть может, одно из самых проникновенных
духовных напутствий, которое должно было состоять из трех
частей: сначала он хотел побеседовать о том, что смерть через
повешение легка, если человек вполне примирен с богом. Воинский
закон наказывает за измену государю императору, который
является отцом всех воинов, так что самый незначительный
проступок воина следует рассматривать как отцеубийство,
глумление над отцом своим. Далее он хотел развить свою теорию о
том, что государь император -- помазанник божий, что он самим
богом поставлен управлять светскими делами, как папа поставлен
управлять делами духовными. Измена императору является изменой
самому богу. Итак, воинского преступника ожидают, помимо петли,
муки вечные, вечное проклятие. Однако если светское правосудие
в силу воинской дисциплины не может отменить приговора и должно
повесить преступника, то что касается другого наказания, а
именно вечных мук,-- здесь еще не все потеряно. Тут человек
может парировать блестящим ходом -- покаянием. Фельдкурат
представлял себе трогательную сцену, после которой там, на
небесах, вычеркнут все записи о его деяниях и поведении на
квартиру генерала Финка в Перемышле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212