Иначе я буду
вынужден выпотрошить вас обоих, ибо я готов на все, даже если
бы это стоило мне жизни. Целую тебя тысячу раз, кланяюсь
папеньке и маменьке.
Твой Тоноуш.
NB Не забывай, что ты носишь мою фамилию".
Он начал писать второе письмо про запас:
"Моя милейшая Боженка!
Когда ты получишь эти строки, то знай, что окончился
большой бой, в котором военное счастье улыбнулось нам. Между
прочим, мы сбили штук десять неприятельских аэропланов и одного
генерала с большой бородавкой на носу. В самом страшном бою,
когда над нами разрывалась шрапнель, я думал о тебе, дорогая
Боженка. Что ты поделываешь, как живешь, что нового дома? Я
всегда вспоминаю, как мы с тобой были в пивной "У Томаша", и
как ты меня вела домой, и как на следующий день у тебя от этого
болела рука. Сегодня мы опять наступаем, так что мне некогда
продолжать письмо. Надеюсь, ты осталась мне верна, ибо хорошо
знаешь, что неверности я не потерплю.
Пора в поход! Целую тебя тысячу раз, дорогая Беженка, и
надейся, что все кончится благополучно!
Искренне любящий тебя Тоноуш!"
Телефонист Ходоунский стал клевать носом и уснул за
столом.
Ксендз, который совсем не ложился спать и все время бродил
по дому, открыл дверь в кухню и задул экономии ради догоравший
возле Ходоунского огарок церковной свечи.
В столовой никто не спал, кроме подпоручика Дуба. Старший
писарь Ванек, получивший в Саноке в бригадной канцелярии новую
смету снабжения войск продовольствием, тщательно изучал ее и
отметил, что чем ближе армия к фронту, тем меньше становятся
пайки. Он невольно рассмеялся над одним параграфом, согласно
которому при приготовлении солдатской похлебки запрещалось
употреблять шафран и имбирь. В приказе имелось примечание:
полевые кухни должны собирать кости и отсылать их в тыл на
дивизионные склады. Было неясно, о каких костях идет речь -- о
человеческих или о костях другого убойного скота.
-- Послушайте, Швейк,-- сказал поручик Лукаш, зевая от
скуки,-- пока мы дожидаемся еды, вы могли бы рассказать
какую-нибудь историю.
-- Ох! -- ответил Швейк.-- Пока мы дождемся еды, я успел
бы рассказать вам, господин обер-лейтенант, всю историю
чешского народа. А пока я расскажу очень коротенькую историю
про одну почтмейстершу из Седлчанского округа, которая по
смерти мужа была назначена на его место. Я тут же вспомнил о
ней, когда услыхал разговоры о полевой почте, хотя эта история
ничего общего с полевой почтой не имеет.
-- Швейк,-- отозвался с кушетки поручик Лукаш,-- вы опять
начинаете пороть глупости.
-- Так точно, осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант,
это действительно страшно глупая история. Я сам не могу понять,
как это мне пришло в голову рассказывать такую глупую историю.
Может, это врожденная глупость, а может, воспоминание детства.
На нашем земном шаре, господин обер-лейтенант, существуют
разные характеры,-- все же повар Юрайда был прав. Напившись в
Бруке пьяным, он упал в канаву, а выкарабкаться оттуда не мог и
кричал: "Человек предопределен и призван к тому, чтобы познать
истину, чтобы управлять своим духом в гармонии вечного
мироздания, чтобы постоянно развиваться и совершенствоваться,
постепенно возноситься в высшие сферы мира, разума и любви".
Когда мы хотели его оттуда вытащить, он царапался и кусался. Он
думал, что лежит дома, и, только после того, как мы его
сбросили обратно, стал умолять, чтобы его вытащили.
-- Но что же с почтмейстершей? -- с тоской воскликнул
поручик Лукаш.
-- Весьма достойная была женщина, но и сволочь, господин
обер-лейтенант. Она хорошо выполняла все свои обязанности на
почте, но у нее был один недостаток: она думала, что все к ней
пристают, все преследуют ее, и поэтому после работы она
строчила на всех жалобы, в которых подробнейшим образом
описывала, как это происходило.
Однажды утром пошла она в лес по грибы. И, проходя мимо
школы, приметила, что учитель уже встал. Он с ней раскланялся и
спросил, куда она так рано собралась. Она ему ответила, что по
грибы, тогда он сказал, что скоро пойдет по грибы тоже. Она
решила, что у него по отношению к ней, старой бабе, какие-то
грязные намерения, и потом, когда увидела его выходящим из
чащи, испугалась, убежала и немедленно написала в местный
школьный совет жалобу, что он хотел ее изнасиловать. По делу
учителя в дисциплинарном порядке было назначено следствие, и,
чтобы из этого не получился публичный скандал, на следствие
приехал сам школьный инспектор, который просил жандармского
вахмистра дать заключение, способен ли учитель на такой
поступок. Жандармский вахмистр посмотрел в дела и заявил, что
это исключено: учитель однажды уже был обвинен в приставаниях к
племяннице ксендза, с которой спал сам ксендз. Но жрец науки
получил от окружного врача свидетельство, что он импотент с
шести лет, после того как упал с чердака на оглоблю телеги.
Тогда эта сволочь-- почтмейстерша-- подала жалобу на
жандармского вахмистра, на окружного врача и на школьного
инспектора: они-де все подкуплены учителем. Они все подали на
нее в суд, ее осудили, но потом она приговор обжаловала,-- она,
дескать, невменяемая. Судебные врачи освидетельствовали ее и в
заключении написали, что она хоть и слабоумная, но может
занимать любую государственную должность.
Поручик Лукаш воскликнул:
-- Иисус Мария! -- и прибавил: -- Сказал бы я вам
словечко, но не хочу портить себе ужин.
Швейк на это ответил:
-- Я же предупреждал вас, господин обер-лейтенант, что
расскажу страшно глупую историю.
Поручик Лукаш только рукой махнул.
-- От вас я этих глупостей слышал достаточно.
-- Не всем же быть умными, господин обер-лейтенант,--
убежденно сказал Швейк.-- В виде исключения должны быть также и
глупые, потому что если бы все были умными, то на свете было бы
столько ума, что от этого каждый второй человек стал бы
совершеннейшим идиотом. Если бы, например, осмелюсь доложить,
господин обер-лейтенант, каждый знал законы природы и умел
вычислять расстояния на небе, то он лишь докучал бы всем, как
некий пан Чапек, который ходил в трактир "У чаши". Ночью он
всегда выходил из пивной на улицу, разглядывал звездное небо, а
вернувшись в трактир, переходил от одного к другому и сообщал:
"Сегодня прекрасно светит Юпитер. Ты, хам, даже не знаешь, что
у тебя над головой! Это такое расстояние, что, если бы тобой,
мерзавец, зарядить пушку и выстрелить, ты летел бы до него со
скоростью снаряда миллионы и миллионы лет".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212
вынужден выпотрошить вас обоих, ибо я готов на все, даже если
бы это стоило мне жизни. Целую тебя тысячу раз, кланяюсь
папеньке и маменьке.
Твой Тоноуш.
NB Не забывай, что ты носишь мою фамилию".
Он начал писать второе письмо про запас:
"Моя милейшая Боженка!
Когда ты получишь эти строки, то знай, что окончился
большой бой, в котором военное счастье улыбнулось нам. Между
прочим, мы сбили штук десять неприятельских аэропланов и одного
генерала с большой бородавкой на носу. В самом страшном бою,
когда над нами разрывалась шрапнель, я думал о тебе, дорогая
Боженка. Что ты поделываешь, как живешь, что нового дома? Я
всегда вспоминаю, как мы с тобой были в пивной "У Томаша", и
как ты меня вела домой, и как на следующий день у тебя от этого
болела рука. Сегодня мы опять наступаем, так что мне некогда
продолжать письмо. Надеюсь, ты осталась мне верна, ибо хорошо
знаешь, что неверности я не потерплю.
Пора в поход! Целую тебя тысячу раз, дорогая Беженка, и
надейся, что все кончится благополучно!
Искренне любящий тебя Тоноуш!"
Телефонист Ходоунский стал клевать носом и уснул за
столом.
Ксендз, который совсем не ложился спать и все время бродил
по дому, открыл дверь в кухню и задул экономии ради догоравший
возле Ходоунского огарок церковной свечи.
В столовой никто не спал, кроме подпоручика Дуба. Старший
писарь Ванек, получивший в Саноке в бригадной канцелярии новую
смету снабжения войск продовольствием, тщательно изучал ее и
отметил, что чем ближе армия к фронту, тем меньше становятся
пайки. Он невольно рассмеялся над одним параграфом, согласно
которому при приготовлении солдатской похлебки запрещалось
употреблять шафран и имбирь. В приказе имелось примечание:
полевые кухни должны собирать кости и отсылать их в тыл на
дивизионные склады. Было неясно, о каких костях идет речь -- о
человеческих или о костях другого убойного скота.
-- Послушайте, Швейк,-- сказал поручик Лукаш, зевая от
скуки,-- пока мы дожидаемся еды, вы могли бы рассказать
какую-нибудь историю.
-- Ох! -- ответил Швейк.-- Пока мы дождемся еды, я успел
бы рассказать вам, господин обер-лейтенант, всю историю
чешского народа. А пока я расскажу очень коротенькую историю
про одну почтмейстершу из Седлчанского округа, которая по
смерти мужа была назначена на его место. Я тут же вспомнил о
ней, когда услыхал разговоры о полевой почте, хотя эта история
ничего общего с полевой почтой не имеет.
-- Швейк,-- отозвался с кушетки поручик Лукаш,-- вы опять
начинаете пороть глупости.
-- Так точно, осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант,
это действительно страшно глупая история. Я сам не могу понять,
как это мне пришло в голову рассказывать такую глупую историю.
Может, это врожденная глупость, а может, воспоминание детства.
На нашем земном шаре, господин обер-лейтенант, существуют
разные характеры,-- все же повар Юрайда был прав. Напившись в
Бруке пьяным, он упал в канаву, а выкарабкаться оттуда не мог и
кричал: "Человек предопределен и призван к тому, чтобы познать
истину, чтобы управлять своим духом в гармонии вечного
мироздания, чтобы постоянно развиваться и совершенствоваться,
постепенно возноситься в высшие сферы мира, разума и любви".
Когда мы хотели его оттуда вытащить, он царапался и кусался. Он
думал, что лежит дома, и, только после того, как мы его
сбросили обратно, стал умолять, чтобы его вытащили.
-- Но что же с почтмейстершей? -- с тоской воскликнул
поручик Лукаш.
-- Весьма достойная была женщина, но и сволочь, господин
обер-лейтенант. Она хорошо выполняла все свои обязанности на
почте, но у нее был один недостаток: она думала, что все к ней
пристают, все преследуют ее, и поэтому после работы она
строчила на всех жалобы, в которых подробнейшим образом
описывала, как это происходило.
Однажды утром пошла она в лес по грибы. И, проходя мимо
школы, приметила, что учитель уже встал. Он с ней раскланялся и
спросил, куда она так рано собралась. Она ему ответила, что по
грибы, тогда он сказал, что скоро пойдет по грибы тоже. Она
решила, что у него по отношению к ней, старой бабе, какие-то
грязные намерения, и потом, когда увидела его выходящим из
чащи, испугалась, убежала и немедленно написала в местный
школьный совет жалобу, что он хотел ее изнасиловать. По делу
учителя в дисциплинарном порядке было назначено следствие, и,
чтобы из этого не получился публичный скандал, на следствие
приехал сам школьный инспектор, который просил жандармского
вахмистра дать заключение, способен ли учитель на такой
поступок. Жандармский вахмистр посмотрел в дела и заявил, что
это исключено: учитель однажды уже был обвинен в приставаниях к
племяннице ксендза, с которой спал сам ксендз. Но жрец науки
получил от окружного врача свидетельство, что он импотент с
шести лет, после того как упал с чердака на оглоблю телеги.
Тогда эта сволочь-- почтмейстерша-- подала жалобу на
жандармского вахмистра, на окружного врача и на школьного
инспектора: они-де все подкуплены учителем. Они все подали на
нее в суд, ее осудили, но потом она приговор обжаловала,-- она,
дескать, невменяемая. Судебные врачи освидетельствовали ее и в
заключении написали, что она хоть и слабоумная, но может
занимать любую государственную должность.
Поручик Лукаш воскликнул:
-- Иисус Мария! -- и прибавил: -- Сказал бы я вам
словечко, но не хочу портить себе ужин.
Швейк на это ответил:
-- Я же предупреждал вас, господин обер-лейтенант, что
расскажу страшно глупую историю.
Поручик Лукаш только рукой махнул.
-- От вас я этих глупостей слышал достаточно.
-- Не всем же быть умными, господин обер-лейтенант,--
убежденно сказал Швейк.-- В виде исключения должны быть также и
глупые, потому что если бы все были умными, то на свете было бы
столько ума, что от этого каждый второй человек стал бы
совершеннейшим идиотом. Если бы, например, осмелюсь доложить,
господин обер-лейтенант, каждый знал законы природы и умел
вычислять расстояния на небе, то он лишь докучал бы всем, как
некий пан Чапек, который ходил в трактир "У чаши". Ночью он
всегда выходил из пивной на улицу, разглядывал звездное небо, а
вернувшись в трактир, переходил от одного к другому и сообщал:
"Сегодня прекрасно светит Юпитер. Ты, хам, даже не знаешь, что
у тебя над головой! Это такое расстояние, что, если бы тобой,
мерзавец, зарядить пушку и выстрелить, ты летел бы до него со
скоростью снаряда миллионы и миллионы лет".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212