"Милостивая государыня!
Я присутствовал вчера в городском театре на представлении,
которое вас так глубоко возмутило, В течение всего первого
действия я следил за вами и за вашим супругом. Как я
заметил..."
"Надо как следует напасть на него. По какому праву у этого
субъекта такая очаровательная жена? -- сказал сам себе поручик
Лукаш.-- Ведь он выглядит, словно бритый павиан..."
И он написал:
"Ваш супруг не без удовольствия и с полной
благосклонностью смотрел на все те гнусности, которыми была
полна пьеса, вызвавшая в вас, милостивая государыня, чувство
справедливого негодования и отвращения, ибо это было не
искусство, но гнусное посягательство на сокровеннейшие чувства
человека..."
"Бюст у нее изумительный,-- подумал поручик Лукаш.-- Эх,
была не была!"
"Простите меня, милостивая государыня, за то, что, будучи
вам неизвестен, я тем не менее откровенен с вами. В своей жизни
я видел много женщин, но ни одна из них не произвела на меня
такого впечатления, как вы, ибо ваше мировоззрение и ваше
суждение совершенно совпадают с моими. Я глубоко убежден, что
ваш супруг -- чистейшей воды эгоист, который таскает вас с
собой..."
"Не годится",-- сказал про себя поручик Лукаш, зачеркнул
"Schleppt mit" /Таскает с собой (нем.)/ и написал:
"...который в своих личных интересах водит вас, сударыня,
на театральные представления, отвечающие исключительно его
собственному вкусу. Я люблю прямоту и искренность, отнюдь не
вмешиваюсь в вашу личную жизнь и хотел бы поговорить с вами
интимно о чистом искусстве..."
"Здесь в отелях это будет неудобно. Придется везти ее в
Вену,-- подумал поручик.-- Возьму командировку".
"Поэтому я осмеливаюсь, сударыня, просить вас указать, где
и когда мы могли бы встретиться, чтобы иметь возможность
познакомиться ближе. Вы не откажете в этом тому, кому в самом
недалеком будущем предстоят трудные военные походы и кто в
случае вашего великодушного согласия сохранит в пылу сражений
прекрасное воспоминание о душе, которая понимала его так же
глубоко, как и он понимал ее. Ваше решение будет для меня
приказанием. Ваш ответ -- решающим моментом в моей жизни".
Он подписался, допил коньяк, потребовал себе еще бутылку
и, потягивая рюмку за рюмкой, перечитал письмо, прослезившись
над последними строками.
Было уже девять часов утра, когда Швейк разбудил поручика
Лукаша.
-- Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант,-- вы
проспали службу, а мне пора идти с вашим письмом в Кираль-Хиду.
Я вас будил уже в семь часов, потом в половине восьмого, потом
в восемь, когда все ушли на занятия, а вы только на другой бок
повернулись. Господин обер-лейтенант, а, господин
обер-лейтенант!..
Пробурчав что-то, поручик Лукаш хотел было опять
повернуться на другой бок, но ему это не удалось: Швейк тряс
его немилосердно и орал над самым ухом:.
-- Господин обер-лейтенант, так я пойду отнесу это письмо
в Кираль-Хиду!
Поручик зевнул.
-- Письмо?.. Ах да! Но это секрет, понимаете? Наша
тайна... Abtreten... /Идите... (нем.)/
Поручик завернулся в одеяло, которое с него стащил Швейк,
и снова заснул. А Швейк отправился в Кираль-Хиду.
Найти Шопроньскую улицу и дом номер шестнадцать было бы не
так трудно, если бы навстречу не попался старый сапер Водичка,
который был прикомандирован к пулеметчикам, размещенным в
казармах у реки. Несколько лет тому назад Водичка жил в Праге,
на Боиште, и по случаю такой встречи не оставалось ничего
иного, как зайти в трактир "У черного барашка" в Бруке, где
работала знакомая кельнерша, чешка Руженка, которой были должны
все чехи-вольноопределяющиеся, когда-либо жившие в лагере.
Сапер Водичка, старый пройдоха, в последнее время состоял
при ней кавалером и держал на учете все маршевые роты, которым
предстояло сняться с лагеря. Он вовремя обходил всех
чехов-вольноопределяющихся и напоминал, чтобы они не исчезли в
прифронтовой суматохе, не уплатив долга.
-- Тебя куда, собственно, несет? -- спросил Водичка после
первого стакана доброго винца.
-- Это секрет,-- ответил Швейк.-- но тебе, как старому
приятелю, могу сказать...
Он разъяснил ему все до подробностей, и Водичка заявил,
что он, как старый сапер, Швейка покинуть не может и пойдет
вместе с ним вручать письмо.
Оба увлеклись беседой о былом, и, когда вышли от "Черного
барашка" (был уже первый час дня), все казалось им простым и
легко достижимым.
По дороге к Шопроньской улице, дом номер шестнадцать,
Водичка все время выражал крайнюю ненависть к мадьярам и без
устали рассказывал о том, как, где и когда он с ними дрался или
что, когда и где помешало ему подраться с ними.
-- Держим это мы раз одну этакую мадьярскую рожу за горло.
Было это в Паусдорфе, когда мы, саперы, пришли выпить. Хочу это
я ему дать ремнем по черепу в темноте; ведь мы, как только
началось дело, запустили бутылкой в лампу, а он вдруг как
закричит: "Тонда, да ведь это я, Пуркрабек из Шестнадцатого
запасного!" Чуть было не произошла ошибка. Но зато у
Незидерского озера мы с ними, шутами мадьярскими, как следует
расквитались! Туда мы заглянули недели три тому назад. В
соседней деревушке квартирует пулеметная команда какого-то
гонведского полка, а мы случайно зашли в трактир, где они
отплясывали ихний чардаш, словно бесноватые, и орали во всю
глотку свое: "Uram, uram, biro uram", либо: "Lanok, lanok,
lahoka faluba" / Господин, господин, господин судья! Девочки,
девочки, деревенские девочки (венгерск.)/ Садимся мы против
них. Положили на стол только свои солдатские кушаки и говорим
промеж себя: "Подождите, сукины дети! Мы вам покажем "ланьок".
А один из наших, Мейстршик, у него кулачище, что твоя Белая
гора, тут же вызвался пойти танцевать и отбить у кого-нибудь из
этих бродяг девочку из-под носа. А девочки были что надо --
икрястые, задастые, ляжкастые да глазастые. По тому, как эти
мадьярские сволочи их тискали, было видно, что груди у них
твердые и налитые, что твои мячи, и это им по вкусу: любят,
чтобы их потискали. Выскочил, значит, наш Мейстршик в круг и
давай отнимать у одного гонведа самую хорошенькую девчонку. Тот
залопотал что-то, а Мейстршик как даст ему раза-- тот и с
катушек долой. Мы недолго думая схватили свои ремни, намотали
их на руку, чтобы не растерять штыков, бросились в самую гущу,
а я крикнул ребятам: "Виноватый, невиноватый -- крой всех
подряд!" И пошло, брат, как по маслу. Мадьяры начали прыгать в
окна, мы ловили их за ноги и втаскивали назад в зал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212