Хулиганы! Перед
лицом всевышнего вы не стыдитесь громко смеяться и кашлять,
харкать и шаркать ногами... даже при мне, хотя я здесь вместо
девы Марии, Иисуса Христа и бога отца, болваны! Если это
повторится впредь, то я с вами расправлюсь как следует. Вы
будете знать, что существует не только тот ад, о котором я вам
позапрошлый раз говорил в проповеди, но и ад земной! Может
быть, от первого вы и спасетесь, но от второго вы у меня не
отвертитесь. Abtreten!
Фельдкурат, так хорошо и оригинально проводивший в жизнь
старый избитый обычай посещения узников, прошел в ризницу,
переоделся, велел себе налить церковного вина из громадной
оплетенной бутыли, выпил и с помощью рыжего министранта сел на
свою верховую лошадь, которая была привязана во дворе. Но тут
он вспомнил о Швейке, слез с лошади и пошел в канцелярию к
следователю Бернису.
Военный следователь Бернис был прежде всего светский
человек, обольстительный танцор и распутник, который невероятно
скучал на службе и писал немецкие стихи в свою записную книжку,
чтобы всегда иметь наготове запасец. Он представлял собой
важнейшее звено аппарата военного суда, так как в его руках
было сосредоточено такое количество протоколов и совершенно
запутанных актов, что он внушал уважение всему военно-полевому
суду на Градчанах. Он постоянно забывал обвинительный материал,
и это вынуждало его придумывать новый, он путал имена, терял
нити обвинения и сучил новые, какие только приходили ему в
голову; он судил дезертиров за воровство, а воров -- за
дезертирство; устраивал политические процессы, высасывая
материал из пальца; он прибегал к разнообразнейшим фокусам,
чтобы уличить обвиняемых в преступлениях, которые тем никогда и
не снились, выдумывал оскорбления его величества и эти им самим
сочиненные выражения инкриминировал тем обвиняемым, материалы
против которых терялись у него в постоянном хаосе служебных
актов и других официальных бумаг.
-- Servus! / Привет! (лат.)/ -- сказал фельдкурат, подавая
ему руку.-- Как дела?
-- Неважно,-- ответил военный следователь Бернис.--
Перепутали мне материалы, теперь в них сам черт не разберется.
Вчера я послал начальству уже отработанный материал об одном
молодчике, которого обвиняют в мятеже, а мне все вернули назад,
дескать, потому, что дело идет не о мятеже, а о краже
консервов. Кроме того, я поставил не тот номер. Как они и до
этого добрались, ума не приложу!
Военный следователь плюнул.
-- Играешь еще в карты?-- спросил фельдкурат.
-- Продулся я в карты. Последний раз играли мы с
полковником, с тем плешивым, в макао, так я все ему просадил.
Зато у меня на примете есть одна девочка... А ты что
поделываешь, святой отец?
-- Мне нужен денщик,-- сказал фельдкурат,-- Последний мой
денщик был старик бухгалтер, без высшего образования, но
скотина первоклассная. Вечно молился и хныкал, чтобы бог
сохранил его от беды и напасти, ну, я его и послал с маршевым
батальоном на фронт. Говорят, этот батальон расколошматили в
пух и прах. Потом мне прислали одного молодчика, который ничего
не делал, только сидел в трактире и пил на мой счет. Этого бы
еще можно было вытерпеть, да уж очень у него ноги потели.
Пришлось и его послать с маршевым батальоном. А сегодня нашел я
одного типа, который во время проповеди, смеху ради,
разревелся. Вот такого-то мне и нужно. Фамилия его Швейк, а
сидит в шестнадцатой. Интересно бы знать, за что его посадили и
нельзя ли мне его как-нибудь вытащить оттуда?
Следователь стал рыться в ящиках стола, отыскивая дело
Швейка, но, как всегда, не мог ничего найти.
-- Наверно, у капитана Лингардта,-- сказал он после долгих
бесплодных поисков.-- Черт их знает, куда у меня пропадают все
дела! Видно, я их послал Лингардту. Позвоню-ка ему... Алло! У
телефона следователь поручик Бернис. Господин капитан, будьте
добры, нет ли там у вас бумаг относительно некоего Швейка?
Должны быть у меня?.. Странно... Сам от вас принимал?
Действительно странно. Сидит в шестнадцатой... Да, я знаю,
господин капитан, что шестнадцатая у меня. Но я думал, что
бумаги о Швейке где-нибудь там у вас валяются... Вы просите с
вами так не говорить? У вас ничего не валяется? Алло! Алло!
Огорченный Бернис присел к столу и принялся осуждать
беспорядок в ведении следствия. Между ним и капитаном
Лингардтом давно уже существовала неприязнь, причем ни один не
хотел уступать. Если бумага, относившаяся к делам Лингардта,
попадала в руки к Бернису, то Бернис засовывал ее так далеко,
что потом уже никто не мог ее найти. Лингардт то же самое делал
с бумагами, относящимися к делам Берниса. Точно так же
пропадали и приложения к делам / Тридцать процентов людей,
сидевших в гарнизонной тюрьме, пробыли там всю войну и ни разу
не были на допросе. (Прим. автора.)/.
(Дело Швейка было найдено в архиве военно-полевого суда
только после переворота со следующей пометкой: "Намеревался
сбросить маску лицемерия и открыто выступить против особы
нашего государя и нашего государства". Дело Швейка было
засунуто среди бумаг какого-то Йозефа Куделя. На обложке дела
был поставлен крестик, а под ним: "Приведено в исполнение" и
дата.)
-- Итак, пропал у меня Швейк,-- сказал Бернис.-- Велю
вызвать его сюда и, если он ни в чем не признается, отпущу. Я
прикажу отвести его к тебе, а остальное ты уж сам устроишь в
полку.
После ухода фельдкурата следователь Бернис велел привести
к себе Швейка. Но он заставил его ждать за дверьми, так как в
этот момент получил телефонограмму из полицейского управления о
том, что затребованный материал к обвинительному акту No 7267,
касающийся рядового пехоты Мейкснера, был принят канцелярией No
1 за подписью капитана Лингардта.
Швейк между тем разглядывал канцелярию военного
следователя.
Нельзя сказать, чтобы обстановка здесь оставляла чересчур
благоприятное впечатление, особенно фотографии различных
экзекуций, произведенных армией в Галиции и в Сербии. Это были
художественные снимки спаленных хат и сожженных деревьев, ветви
которых пригнулись к земле под тяжестью повешенных. Особенно
хорош был снимок из Сербии, где была сфотографирована
повешенная семья: маленький мальчик, отец и мать. Двое
вооруженных солдат охраняют дерево, на котором висит несколько
человек, а на переднем плане с видом победителя стоит офицер,
курящий сигарету. Вдали видна действующая полевая кухня.
-- Ну, так как же с вами быть, Швейк?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212
лицом всевышнего вы не стыдитесь громко смеяться и кашлять,
харкать и шаркать ногами... даже при мне, хотя я здесь вместо
девы Марии, Иисуса Христа и бога отца, болваны! Если это
повторится впредь, то я с вами расправлюсь как следует. Вы
будете знать, что существует не только тот ад, о котором я вам
позапрошлый раз говорил в проповеди, но и ад земной! Может
быть, от первого вы и спасетесь, но от второго вы у меня не
отвертитесь. Abtreten!
Фельдкурат, так хорошо и оригинально проводивший в жизнь
старый избитый обычай посещения узников, прошел в ризницу,
переоделся, велел себе налить церковного вина из громадной
оплетенной бутыли, выпил и с помощью рыжего министранта сел на
свою верховую лошадь, которая была привязана во дворе. Но тут
он вспомнил о Швейке, слез с лошади и пошел в канцелярию к
следователю Бернису.
Военный следователь Бернис был прежде всего светский
человек, обольстительный танцор и распутник, который невероятно
скучал на службе и писал немецкие стихи в свою записную книжку,
чтобы всегда иметь наготове запасец. Он представлял собой
важнейшее звено аппарата военного суда, так как в его руках
было сосредоточено такое количество протоколов и совершенно
запутанных актов, что он внушал уважение всему военно-полевому
суду на Градчанах. Он постоянно забывал обвинительный материал,
и это вынуждало его придумывать новый, он путал имена, терял
нити обвинения и сучил новые, какие только приходили ему в
голову; он судил дезертиров за воровство, а воров -- за
дезертирство; устраивал политические процессы, высасывая
материал из пальца; он прибегал к разнообразнейшим фокусам,
чтобы уличить обвиняемых в преступлениях, которые тем никогда и
не снились, выдумывал оскорбления его величества и эти им самим
сочиненные выражения инкриминировал тем обвиняемым, материалы
против которых терялись у него в постоянном хаосе служебных
актов и других официальных бумаг.
-- Servus! / Привет! (лат.)/ -- сказал фельдкурат, подавая
ему руку.-- Как дела?
-- Неважно,-- ответил военный следователь Бернис.--
Перепутали мне материалы, теперь в них сам черт не разберется.
Вчера я послал начальству уже отработанный материал об одном
молодчике, которого обвиняют в мятеже, а мне все вернули назад,
дескать, потому, что дело идет не о мятеже, а о краже
консервов. Кроме того, я поставил не тот номер. Как они и до
этого добрались, ума не приложу!
Военный следователь плюнул.
-- Играешь еще в карты?-- спросил фельдкурат.
-- Продулся я в карты. Последний раз играли мы с
полковником, с тем плешивым, в макао, так я все ему просадил.
Зато у меня на примете есть одна девочка... А ты что
поделываешь, святой отец?
-- Мне нужен денщик,-- сказал фельдкурат,-- Последний мой
денщик был старик бухгалтер, без высшего образования, но
скотина первоклассная. Вечно молился и хныкал, чтобы бог
сохранил его от беды и напасти, ну, я его и послал с маршевым
батальоном на фронт. Говорят, этот батальон расколошматили в
пух и прах. Потом мне прислали одного молодчика, который ничего
не делал, только сидел в трактире и пил на мой счет. Этого бы
еще можно было вытерпеть, да уж очень у него ноги потели.
Пришлось и его послать с маршевым батальоном. А сегодня нашел я
одного типа, который во время проповеди, смеху ради,
разревелся. Вот такого-то мне и нужно. Фамилия его Швейк, а
сидит в шестнадцатой. Интересно бы знать, за что его посадили и
нельзя ли мне его как-нибудь вытащить оттуда?
Следователь стал рыться в ящиках стола, отыскивая дело
Швейка, но, как всегда, не мог ничего найти.
-- Наверно, у капитана Лингардта,-- сказал он после долгих
бесплодных поисков.-- Черт их знает, куда у меня пропадают все
дела! Видно, я их послал Лингардту. Позвоню-ка ему... Алло! У
телефона следователь поручик Бернис. Господин капитан, будьте
добры, нет ли там у вас бумаг относительно некоего Швейка?
Должны быть у меня?.. Странно... Сам от вас принимал?
Действительно странно. Сидит в шестнадцатой... Да, я знаю,
господин капитан, что шестнадцатая у меня. Но я думал, что
бумаги о Швейке где-нибудь там у вас валяются... Вы просите с
вами так не говорить? У вас ничего не валяется? Алло! Алло!
Огорченный Бернис присел к столу и принялся осуждать
беспорядок в ведении следствия. Между ним и капитаном
Лингардтом давно уже существовала неприязнь, причем ни один не
хотел уступать. Если бумага, относившаяся к делам Лингардта,
попадала в руки к Бернису, то Бернис засовывал ее так далеко,
что потом уже никто не мог ее найти. Лингардт то же самое делал
с бумагами, относящимися к делам Берниса. Точно так же
пропадали и приложения к делам / Тридцать процентов людей,
сидевших в гарнизонной тюрьме, пробыли там всю войну и ни разу
не были на допросе. (Прим. автора.)/.
(Дело Швейка было найдено в архиве военно-полевого суда
только после переворота со следующей пометкой: "Намеревался
сбросить маску лицемерия и открыто выступить против особы
нашего государя и нашего государства". Дело Швейка было
засунуто среди бумаг какого-то Йозефа Куделя. На обложке дела
был поставлен крестик, а под ним: "Приведено в исполнение" и
дата.)
-- Итак, пропал у меня Швейк,-- сказал Бернис.-- Велю
вызвать его сюда и, если он ни в чем не признается, отпущу. Я
прикажу отвести его к тебе, а остальное ты уж сам устроишь в
полку.
После ухода фельдкурата следователь Бернис велел привести
к себе Швейка. Но он заставил его ждать за дверьми, так как в
этот момент получил телефонограмму из полицейского управления о
том, что затребованный материал к обвинительному акту No 7267,
касающийся рядового пехоты Мейкснера, был принят канцелярией No
1 за подписью капитана Лингардта.
Швейк между тем разглядывал канцелярию военного
следователя.
Нельзя сказать, чтобы обстановка здесь оставляла чересчур
благоприятное впечатление, особенно фотографии различных
экзекуций, произведенных армией в Галиции и в Сербии. Это были
художественные снимки спаленных хат и сожженных деревьев, ветви
которых пригнулись к земле под тяжестью повешенных. Особенно
хорош был снимок из Сербии, где была сфотографирована
повешенная семья: маленький мальчик, отец и мать. Двое
вооруженных солдат охраняют дерево, на котором висит несколько
человек, а на переднем плане с видом победителя стоит офицер,
курящий сигарету. Вдали видна действующая полевая кухня.
-- Ну, так как же с вами быть, Швейк?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212