Он представлял себе, как под конец он заорет на
осужденного: "Кайся. сын мой, преклоним вместе колена! Повторяй
за мной, сын мой!"
А потом в этой вонючей, вшивой камере раздастся молитва:
"Господи боже! Тебе же подобает смилостивиться и простить
грешника! Усердно молю тя за душу воина (имярек), коей повелел
ты покинуть свет сей, согласно приговору военно-полевого суда в
Перемышле. Даруй этому пехотинцу, покаянно припадающему к
стопам твоим, прощение, избавь его от мук ада и допусти его
вкусить вечные твоя радости".
-- С вашего разрешения, господин фельдкурат, вы уже пять
минут молчите, будто воды в рот набрали, словно вам и не до
разговора. Сразу видать, что в первый раз попали под арест.
-- Я пришел,-- серьезно сказал фельдкурат,-- ради
духовного напутствия.
-- Чудно, господин фельдкурат, чего вы все время толкуете
об этом духовном напутствии? Я, господин фельдкурат, не в
состоянии дать вам какое бы то ни было напутствие. Вы не первый
и не последний фельдкурат, попавший за решетку. Кроме того, по
правде сказать, господин фельдкурат, нет у меня такого дара
слова, чтобы я мог кого-либо напутствовать в тяжелую минуту.
Один раз я попробовал было, но получилось не особенно складно.
Присаживайтесь-ка поближе, я вам кое-что расскажу. Когда я жил
на Опатовицкой улице, был у меня один приятель Фаустин, швейцар
гостиницы, очень достойный человек. Правильный человек,
рачительный. Всех уличных девок знал наперечет. В любое время
дня и ночи вы, господин фельдкурат, могли прийти к нему в
гостиницу и сказать: "Пан Фаустин, мне нужна барышня". Он вас
подробно расспросит, какую вам: блондинку, брюнетку, маленькую,
высокую, худую, толстую, немку, чешку или еврейку, незамужнюю,
разведенную или замужнюю дамочку, образованную или без
образования.
Швейк дружески прижался к фельдкурату и, обняв его за
талию, продолжал:
-- Ну, предположим, господин фельдкурат, вы ответили,--
нужна блондинка, длинноногая, вдова, без образования. Через
десять минут она будет у вас в постели и с метрическим
свидетельством.
Фельдкурата бросило в жар, а Швейк рассказывал дальше, с
материнской нежностью прижимая его к себе:
-- Вы и представить себе не можете, господин фельдкурат,
какое у этого Фаустина было глубокое понятие о морали и
честности. От женщин, которых он сватал и поставлял в номера,
он и крейцера не брал на чай. Иной раз какая-нибудь из этих
падших забудется и вздумает сунуть ему в руку мелочь,-- нужно
было видеть, как он сердился и как кричал на нее: "Свинья ты
этакая! Если ты продаешь свое тело и совершаешь смертный грех,
не воображай, что твои десять геллеров мне помогут. Я тебе не
сводник, бесстыжая шлюха! Я делаю это единственно из
сострадания к тебе, чтобы ты, раз уж так низко пала, не
выставляла себя публично на позор, чтобы тебя ночью не схватил
патруль и чтоб потом тебе не пришлось три дня отсиживаться в
полиции. Тут ты, по крайней мере, в тепле и никто не видит, до
чего ты дошла". Он ничего не хотел брать с них и возмещал это
за счет клиентов. У него была своя такса: голубые глаза --
десять крейцеров, черные-- пятнадцать. Он подсчитывал все до
мелочей на листке бумаги и подавал посетителю как счет. Это
были очень доступные цены за посредничество. За необразованную
бабу он накидывал десять крейцеров, так как исходил из
принципа, что простая баба доставит удовольствия больше, чем
образованная дама. Как-то под вечер пан Фаустин пришел ко мне
на Опатовицкую улицу страшно взволнованный, сам не свой, словно
его только что вытащили из-под предохранительной решетки
трамвая и при этом украли часы. Сначала он ничего не говорил,
только вынул из кармана бутылку рома, выпил, дал мне и говорит:
"Пей!" Так мы с ним и молчали, а когда всю бутылку выпили, он
вдруг выпалил: "Друг, будь добр, сослужи мне службу. Открой
окно на улицу, я сяду на подоконник, а ты схватишь меня за ноги
и столкнешь с четвертого этажа вниз. Мне ничего уже в жизни не
надо. Одно для меня утешение, что нашелся верный друг, который
спровадит меня со света. Не могу я больше жить на этом свете.
На меня, на честного человека, подали в суд, как на последнего
сводника из Еврейского квартала. Наш отель первоклассный. Все
три горничные и моя жена имеют желтые билеты и ни одного
крейцера не должны доктору за визит. Если ты хоть чуточку меня
любишь, столкни меня с четвертого этажа, даруй мне последнее
напутствие. Утешь меня". Велел я ему влезть на окно и столкнул
вниз на улицу. Не пугайтесь, господин фельдкурат.-- Швейк встал
на нары и туда же втащил фельдкурата.-- Смотрите, господин
фельдкурат, я его схватил вот так... и раз вниз!
Швейк приподнял фельдкурата и спустил его на пол. Пока
перепуганный фельдкурат поднимался на ноги, Швейк закончил свой
рассказ:
-- Видите, господин фельдкурат, с вами ничего не
случилось, и с ним, с паном Фаустином, тоже. Только окно там
было раза в три выше, чем эта койка. Ведь он, пан Фаустин, был
вдребезги пьян и забыл, что на Опатовицкой улице я жил на
первом этаже, а не на четвертом. На четвертом этаже я жил за
год до этого на Кршеменцевой улице, куда он ходил ко мне в
гости.
Фельдкурат в ужасе смотрел с пола на Швейка, а Швейк,
возвышаясь над ним, стоя на нарах, размахивал руками.
Фельдкурат решил, что имеет дело с сумасшедшим, и,
заикаясь, начал:
-- Да, да, возлюбленный сын мой, даже меньше, чем в три
раза.-- Он потихоньку подобрался к двери и начал барабанить что
есть силы. Он так ужасно вопил, что ему сразу же открыли.
Швейк сквозь оконную решетку видел, как фельдкурат,
энергично жестикулируя, быстро шагал по двору в сопровождении
караульных.
-- По-видимому, его отведут в сумасшедший дом,-- заключил
Швейк. Он соскочил с нар и, прохаживаясь солдатским шагом,
запел:
Перстенек, что ты дала, мне носить неловко.
Что за черт? Почему?
Буду я тем перстеньком
Заряжать винтовку.
Вскоре после этого происшествия генералу Финку доложили о
приходе фельдкурата.
x x x
У генерала уже собралось большое общество, где главную
роль играли две милые дамы, вино и ликеры.
Офицеры, заседавшие в полевом суде, были здесь в полном
составе. Отсутствовал только солдат-пехотинец, который утром
подносил курящим зажженные спички.
Фельдкурат вплыл в комнату, как сказочное привидение. Был
он бледен, взволнован, но исполнен достоинства, как человек,
который сознает, что незаслуженно получил пощечину.
Генерал Финк, в последнее время обращавшийся с
фельдкуратом весьма фамильярно, притянул его к себе на диван и
пьяным голосом спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212