Дело
представляется так, как вы это видите в моих заметках: семья
эрцгерцогини Марии-Валери ради этого перенесет свою резиденцию
из Вальзее в Шенбрунн. Торжество носит строго интимный характер
и происходит в зале рядом со спальней монарха, освещенной
белыми восковыми свечами, ибо, как известно, при дворе не любят
электрических лампочек из-за возможности короткого замыкания,
чего боится старенький монарх. В шесть часов вечера начинается
торжество в честь и славу нашего батальона. В это время в зал,
который, собственно говоря, относится к покоям в бозе почившей
императрицы, вводят внуков его величества. Теперь вопрос, кто
еще, кроме императорского семейства, будет присутствовать на
торжестве. Там должен и будет присутствовать генерал-адъютант
монарха, граф Паар. Ввиду того что при таких семейных и
интимных приемах иногда кому-нибудь становится дурно,-- я вовсе
не хочу сказать, что граф Паар начнет блевать,-- желательно
присутствие лейб-медика, советника двора его величества
Керцеля. Порядка ради, дабы камер-лакеи не позволяли себе
вольностей по отношению к присутствующим на приеме фрейлинам,
прибывают обер-гофмейстер барон Ледерер, камергер граф
Белегарде и статс-дама графиня Бомбелль, которая среди фрейлин
играет ту же роль, что "мадам" в борделе "У Шугов". После того
как это великосветское общество собралось, докладывают
императору. Он появляется в сопровождении внуков, занимает свое
место за столом и поднимает тост в честь нашего маршевого
батальона. После него слово берет эрцгерцогиня Мария Валери,
которая особенно хвалебно отзывается о вас, господин старший
писарь. Правда, как видно из моих заметок, наш батальон терпит
тяжелые и чувствительные потери, ибо батальон без павших -- не
батальон. Необходимо будет подготовить еще статью о наших
павших. История батальона не должна складываться только из
сухих фактов о победах, которых я наперед наметил около сорока
двух. Вы, например, пан Ванек, падете у небольшой речки, а вот
Балоун, который так дико глазеет на нас, погибнет своеобразной
смертью, не от пули, не от шрапнели и не от гранаты. Он будет
удавлен арканом, закинутым с неприятельского самолета как раз в
тот момент. когда будет пожирать обед своего обер-лейтенанта
Лукаша.
Балоун отошел, горестно взмахнув руками, и удрученно
прошептал:
-- Я не виноват, уж таким я уродился! Еще когда я служил
на действительной, так я раза по три приходил за обедом, пока
меня под арест не посадят. Как-то я три раза подряд получил на
обед грудинку, а потом сидел за это целый месяц... Да будет
воля твоя, господи!
-- Не робейте, Балоун,-- утешил его
вольноопределяющийся.-- В истории батальона не будет указано,
что вы погибли по дороге от офицерской кухни к окопам, когда
уплетали офицерский обед. Вы будете поименованы вместе со всеми
солдатами нашего батальона, павшими во славу нашей империи,
вместе с такими, как, скажем, старший писарь Ванек.
-- А мне какую смерть вы готовите, Марек?
-- Только не торопитесь, господин фельдфебель, это не так
просто делается.
Вольноопределяющийся задумался.
-- Вы из Кралуп, не правда ли? Ну, так пишите домой в
Кралупы, что пропадете без вести, но только напишите как-нибудь
поосторожней. А может быть, вы предпочитаете быть
тяжелораненым, остаться за проволочными заграждениями? Лежите
себе этак с перебитой ногой целый день. Ночью неприятель
прожектором освещает наши позиции и обнаруживает вас. Полагая,
что вы исполняете разведочную службу, он начинает садить по вас
гранатами и шрапнелью. Вы оказали армии огромную услугу,
неприятельское войско на одного вас истратило столько
боеприпасов, сколько тратит на целый батальон. После всех
взрывов части вашего тела свободно парят в атмосфере, рассекая
в своем вращении воздух. Они поют великую песнь победы. Короче
говоря, каждый получит по заслугам, каждый из нашего батальона
отличится, так что славные страницы нашей истории будут
переполнены победами. Хотя мне очень не хотелось бы переполнять
их, но ничего не могу поделать, все должно быть исполнено
тщательно, чтобы после нас осталась хоть какая-нибудь память.
Все это должно быть закончено до того, как от нашего батальона,
скажем, в сентябре, ровнехонько ничего не останется, кроме
славных страниц истории, которые найдут путь к сердцу всех
австрийских подданных и расскажут им, что все те, кто уже не
увидит родного дома, сражались одинаково мужественно и храбро.
Конец этого некролога, пан Ванек, я уже составил. Вечная память
павшим! Их любовь к монархии-- любовь самая святая, ибо привела
к смерти. Да произносятся их имена, с уважением, например, имя
Ванеа. А те, кого особенно тяжело поразила смерть кормильцев,
пусть с гордостью утрут свои слезы, ибо павшие были героями
нашего батальона!
Телефонист Ходоунский и повар Юрайда с нескрываемым
интересом слушали сообщение вольноопределяющегося о
подготовляемой им истории батальона.
-- Подойдите поближе, господа,-- попросил
вольноопределяющийся. перелистывая свою рукопись.-- Страница
пятнадцать! "Телефонист Ходоунский пал третьего сентября
одновременно с батальонным поваром Юрайдой". Теперь слушайте
мои примечания: "Беспримерный героизм. Первый, находясь
бессменно три дня у телефона, с опасностью для жизни защищает в
своем блиндаже телефонный провод. Второй, видя угрожающую со
стороны неприятеля опасность обхода с фланга, с котлом кипящего
супа бросается на врага, ошпаривает вражеских солдат и сеет
панику в рядах противника. Прекрасная смерть обоих. Первый
взрывается на фугасе, второй умирает от удушливых газов,
которые ему сунули под самый нос, когда ему нечем было уже
обороняться. Оба погибают с возгласами: "Es lebeunser
Batallionskommandant!" / Да здравствует наш батальонный
командир! (нем.)/ Верховному командованию не остается ничего
другого, как только ежедневно выражать нам благодарность в
форме приказов, чтобы и другие части нашей армии были
осведомлены о доблестях нашего батальона и брали с него пример.
Могу вам прочесть выдержку из приказа по армии, который зачитан
по всем армейским частям. Он очень похож на приказ эрцгерцога
Карла, изданный им в тысяча восемьсот пятом году, когда он со
своей армией стоял под Падуей, где ему на другой день после
объявления приказа всыпали по первое число... Ну, так слушайте,
что будут читать о нашем батальоне как о доблестной, примерной
для всей армии воинской части:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212
представляется так, как вы это видите в моих заметках: семья
эрцгерцогини Марии-Валери ради этого перенесет свою резиденцию
из Вальзее в Шенбрунн. Торжество носит строго интимный характер
и происходит в зале рядом со спальней монарха, освещенной
белыми восковыми свечами, ибо, как известно, при дворе не любят
электрических лампочек из-за возможности короткого замыкания,
чего боится старенький монарх. В шесть часов вечера начинается
торжество в честь и славу нашего батальона. В это время в зал,
который, собственно говоря, относится к покоям в бозе почившей
императрицы, вводят внуков его величества. Теперь вопрос, кто
еще, кроме императорского семейства, будет присутствовать на
торжестве. Там должен и будет присутствовать генерал-адъютант
монарха, граф Паар. Ввиду того что при таких семейных и
интимных приемах иногда кому-нибудь становится дурно,-- я вовсе
не хочу сказать, что граф Паар начнет блевать,-- желательно
присутствие лейб-медика, советника двора его величества
Керцеля. Порядка ради, дабы камер-лакеи не позволяли себе
вольностей по отношению к присутствующим на приеме фрейлинам,
прибывают обер-гофмейстер барон Ледерер, камергер граф
Белегарде и статс-дама графиня Бомбелль, которая среди фрейлин
играет ту же роль, что "мадам" в борделе "У Шугов". После того
как это великосветское общество собралось, докладывают
императору. Он появляется в сопровождении внуков, занимает свое
место за столом и поднимает тост в честь нашего маршевого
батальона. После него слово берет эрцгерцогиня Мария Валери,
которая особенно хвалебно отзывается о вас, господин старший
писарь. Правда, как видно из моих заметок, наш батальон терпит
тяжелые и чувствительные потери, ибо батальон без павших -- не
батальон. Необходимо будет подготовить еще статью о наших
павших. История батальона не должна складываться только из
сухих фактов о победах, которых я наперед наметил около сорока
двух. Вы, например, пан Ванек, падете у небольшой речки, а вот
Балоун, который так дико глазеет на нас, погибнет своеобразной
смертью, не от пули, не от шрапнели и не от гранаты. Он будет
удавлен арканом, закинутым с неприятельского самолета как раз в
тот момент. когда будет пожирать обед своего обер-лейтенанта
Лукаша.
Балоун отошел, горестно взмахнув руками, и удрученно
прошептал:
-- Я не виноват, уж таким я уродился! Еще когда я служил
на действительной, так я раза по три приходил за обедом, пока
меня под арест не посадят. Как-то я три раза подряд получил на
обед грудинку, а потом сидел за это целый месяц... Да будет
воля твоя, господи!
-- Не робейте, Балоун,-- утешил его
вольноопределяющийся.-- В истории батальона не будет указано,
что вы погибли по дороге от офицерской кухни к окопам, когда
уплетали офицерский обед. Вы будете поименованы вместе со всеми
солдатами нашего батальона, павшими во славу нашей империи,
вместе с такими, как, скажем, старший писарь Ванек.
-- А мне какую смерть вы готовите, Марек?
-- Только не торопитесь, господин фельдфебель, это не так
просто делается.
Вольноопределяющийся задумался.
-- Вы из Кралуп, не правда ли? Ну, так пишите домой в
Кралупы, что пропадете без вести, но только напишите как-нибудь
поосторожней. А может быть, вы предпочитаете быть
тяжелораненым, остаться за проволочными заграждениями? Лежите
себе этак с перебитой ногой целый день. Ночью неприятель
прожектором освещает наши позиции и обнаруживает вас. Полагая,
что вы исполняете разведочную службу, он начинает садить по вас
гранатами и шрапнелью. Вы оказали армии огромную услугу,
неприятельское войско на одного вас истратило столько
боеприпасов, сколько тратит на целый батальон. После всех
взрывов части вашего тела свободно парят в атмосфере, рассекая
в своем вращении воздух. Они поют великую песнь победы. Короче
говоря, каждый получит по заслугам, каждый из нашего батальона
отличится, так что славные страницы нашей истории будут
переполнены победами. Хотя мне очень не хотелось бы переполнять
их, но ничего не могу поделать, все должно быть исполнено
тщательно, чтобы после нас осталась хоть какая-нибудь память.
Все это должно быть закончено до того, как от нашего батальона,
скажем, в сентябре, ровнехонько ничего не останется, кроме
славных страниц истории, которые найдут путь к сердцу всех
австрийских подданных и расскажут им, что все те, кто уже не
увидит родного дома, сражались одинаково мужественно и храбро.
Конец этого некролога, пан Ванек, я уже составил. Вечная память
павшим! Их любовь к монархии-- любовь самая святая, ибо привела
к смерти. Да произносятся их имена, с уважением, например, имя
Ванеа. А те, кого особенно тяжело поразила смерть кормильцев,
пусть с гордостью утрут свои слезы, ибо павшие были героями
нашего батальона!
Телефонист Ходоунский и повар Юрайда с нескрываемым
интересом слушали сообщение вольноопределяющегося о
подготовляемой им истории батальона.
-- Подойдите поближе, господа,-- попросил
вольноопределяющийся. перелистывая свою рукопись.-- Страница
пятнадцать! "Телефонист Ходоунский пал третьего сентября
одновременно с батальонным поваром Юрайдой". Теперь слушайте
мои примечания: "Беспримерный героизм. Первый, находясь
бессменно три дня у телефона, с опасностью для жизни защищает в
своем блиндаже телефонный провод. Второй, видя угрожающую со
стороны неприятеля опасность обхода с фланга, с котлом кипящего
супа бросается на врага, ошпаривает вражеских солдат и сеет
панику в рядах противника. Прекрасная смерть обоих. Первый
взрывается на фугасе, второй умирает от удушливых газов,
которые ему сунули под самый нос, когда ему нечем было уже
обороняться. Оба погибают с возгласами: "Es lebeunser
Batallionskommandant!" / Да здравствует наш батальонный
командир! (нем.)/ Верховному командованию не остается ничего
другого, как только ежедневно выражать нам благодарность в
форме приказов, чтобы и другие части нашей армии были
осведомлены о доблестях нашего батальона и брали с него пример.
Могу вам прочесть выдержку из приказа по армии, который зачитан
по всем армейским частям. Он очень похож на приказ эрцгерцога
Карла, изданный им в тысяча восемьсот пятом году, когда он со
своей армией стоял под Падуей, где ему на другой день после
объявления приказа всыпали по первое число... Ну, так слушайте,
что будут читать о нашем батальоне как о доблестной, примерной
для всей армии воинской части:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212