Главное, ты сам видел, как на меня напали
мадьяры. Ведь как теперь ни крути, а мы все это делали с тобой
сообща.
-- Не бойся. Водичка,-- успокаивал его Швейк.-- Главное --
спокойствие и никаких волнений. Что тут особенного,--
подумаешь, какой-то там дивизионный суд! Ты бы посмотрел, как в
былые времена действовал военный суд. Служил у нас на
действительной учитель Герал, так тот, когда всему нашему
взводу в наказание была запрещена отлучка в город, лежа на
койке, рассказывал, что в Пражском музее есть книга записей
военного суда времен Марии-Терезии. В каждом полку был свой
палач, который казнил солдат поштучно, по одному терезианскому
талеру за голову. По этим записям выходит, что такой палач в
иной день зарабатывал по пяти талеров. Само собой,-- прибавил
Швейк солидно,-- полки тогда были больше и их постоянно
пополняли в деревнях.
-- Когда я был в Сербии,-- сказал Водичка,-- то в нашей
бригаде любому, кто вызовется вешать "чужаков", платили
сигаретами: повесит солдат мужчину -- получает десяток сигарет
"Спорт", женщину или ребенка -- пять. Потом интендантство стало
наводить экономию: расстреливали всех гуртом. Со мною служил
цыган, мы долго не знали, что он этим промышляет. Только
удивлялись, отчего это его всегда на ночь вызывают в
канцелярию. Стояли мы тогда на Дрине. И как-то ночью, когда его
не было, кто-то вздумал порыться в его вещах, а у этого хама в
вещевом мешке-- целых три коробки сигарет "Спорт" по сто штук в
каждой. К утру он вернулся в наш сарай, и мы учинили над ним
короткую расправу: повалили его, и Белоун удавил его ремнем.
Живуч был, негодяй, как кошка.-- Старый сапер Водичка
сплюнул.-- Никак не могли его удавить. Уж он обделался, глаза у
него вылезли, а все еще был жив, как недорезанный петух. Так мы
давай разрывать его, совсем как кошку: двое за голову, двое за
ноги, и перекрутили ему шею. Потом надели на него его же
собственный вещевой мешок вместе с сигаретами и бросили его,
где поглубже, в Дрину. Кто их станет курить, такие сигареты! А
утром начали его разыскивать...
-- Вам следовало бы отрапортовать, что он дезертировал,--
авторитетно присовокупил Швейк,-- мол, давно к этому готовился:
каждый день говорил, что удерет.
-- Охота нам была об этом думать,-- ответил Водичка.-- Мы
свое дело сделали, а дальше не наша забота. Там это было очень
легко и просто; каждый день кто-нибудь пропадал, а уж из Дрины
не вылавли. Премило плыли по Дрине в Дунай раздутый "чужак"
рядом с нашим изуродованным запасным. Кто увидит в первый
раз,-- в дрожь бросает, чисто в лихорадке.
-- Им надо было хины давать,-- сказал Швейк.
С этими словами они вступили в барак, где помещался
дивизионный суд, и конвойные отвели их в канцелярию No 8, где
за длинным столом, заваленным бумагами, сидел аудитор Руллер.
Перед ним лежал том Свода законов, на котором стоял
недопитый стакан чаю. На столе возвышалось распятие из
поддельной слоновой кости с запыленным Христом, безнадежно
глядевшим на подставку своего креста, покрытую пеплом и
окурками.
Аудитор Руллер одной рукой стряхивал пепел с сигареты н
постукивал ею о подставку распятия, к новой скорби распятого
бога, а другою отдирал стакан с чаем, приклеившийся к Своду
законов.
Высвободив стакан из объятий Свода законов, он продолжал
перелистывать книгу, взятую в офицерском собрании.
Это была книга Фр.С. Краузе с многообещающим заглавием:
"Forschungen zur Entwicklungsgeschichte der geschlechtlichen
Moral" /"Исследование по истории эволюции половой морали"
(нем.)/.
Аудитор загляделся на репродукции с наивных рисунков
мужских и женских половых органов с соответствующими стихами,
которые открыл ученый Фр.-С. Краузе в уборных берлинского
Западного вокзала, и не заметил вошедших.
Он оторвался от репродукций только после того, как Водичка
кашлянул.
-- Was geht los? / В чем дело? (нем.)/ -- спросил он,
продолжая перелистывать книгу в поисках новых примитивных
рисунков, набросков и зарисовок.
-- Осмелюсь доложить, господин аудитор,-- ответил Швейк,
-- коллега Водичка простудился и кашляет.
Аудитор Руллер только теперь взглянул на Швейка и Водичку.
Он постарался придать своему лицу строгое выражение.
-- Наконец-то притащились,-- проворчал аудитор, роясь в
куче дел на столе.-- Я приказал вас позвать на девять часов, а
теперь без малого одиннадцать. Как ты стоишь, осел? --
обратился он к Водичке, осмелившемуся стать "вольно".-- Когда
скажу "вольно", можешь делать со своими ножищами, что хочешь.
-- Осмелюсь доложить, господин аудитор,-- отозвался
Швейк,-- он страдает ревматизмом.
-- Держи язык за зубами! -- разозлился аудитор Руллер.--
Ответишь, когда тебя спросят. Ты уже три раза был у меня на
допросе и всегда болтаешь больше, чем надо. Найду я это дело
наконец или не найду? Досталось мне с вами, негодяями, хлопот!
Ну, да это вам даром не пройдет, попусту заваливать суд
работой!
Так слушайте, байстрюки,-- прибавил он, вытаскивая из
груды бумаг большое дело, озаглавленное:
"Schwejk und Woditschka"
/ Швейк и Водичка (нем.)./
-- He думайте, что из-за какой-то дурацкой драки вы и
дальше будете валяться на боку в дивизионной тюрьме и
отделаетесь на время от фронта. Из-за вас, олухов, мне пришлось
телефонировать в суд при штабе армии.-- Аудитор вздохнул.-- Что
ты строишь такую серьезную рожу, Швейк? -- продолжал он.-- На
фронте у тебя пропадет охота драться с гонведами. Дело ваше
прекращается, каждый пойдет в свою часть, где будет наказан в
дисциплинарном порядке, а потом отправитесь со своей маршевой
ротой на фронт. Попадитесь мне еще раз, негодяи! Я вас так
проучу, не обрадуетесь! Вот вам ордер на освобождение и ведите
себя прилично. Отведите их во второй номер.
-- Осмелюсь доложить, господин аудитор,-- сказал Швейк,--
мы ваши слова запечатлеем в сердцах, премного благодарны за
вашу доброту. Случись это в гражданской жизни, я позволил бы
себе сказать, что вы золотой человек. Одновременно мы оба
должны еще и еще раз извиниться за то, что доставили вам
столько хлопот. По правде сказать, мы этого не заслужили.
-- Убирайтесь ко всем чертям! -- заорал на Швейка
аудитор.-- Не вступись за вас полковник Шредер, так не знаю,
чем бы все это дело кончилось.
Водичка почувствовал себя старым Водичкой только в
коридоре, когда они вместе с конвоем направлялись в канцелярию
No 2. Солдат, сопровождавший их, боялся опоздать к обеду.
-- Ну-ка, ребята, прибавьте маленько шагу. Тащитесь,
словно вши,-- сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212
мадьяры. Ведь как теперь ни крути, а мы все это делали с тобой
сообща.
-- Не бойся. Водичка,-- успокаивал его Швейк.-- Главное --
спокойствие и никаких волнений. Что тут особенного,--
подумаешь, какой-то там дивизионный суд! Ты бы посмотрел, как в
былые времена действовал военный суд. Служил у нас на
действительной учитель Герал, так тот, когда всему нашему
взводу в наказание была запрещена отлучка в город, лежа на
койке, рассказывал, что в Пражском музее есть книга записей
военного суда времен Марии-Терезии. В каждом полку был свой
палач, который казнил солдат поштучно, по одному терезианскому
талеру за голову. По этим записям выходит, что такой палач в
иной день зарабатывал по пяти талеров. Само собой,-- прибавил
Швейк солидно,-- полки тогда были больше и их постоянно
пополняли в деревнях.
-- Когда я был в Сербии,-- сказал Водичка,-- то в нашей
бригаде любому, кто вызовется вешать "чужаков", платили
сигаретами: повесит солдат мужчину -- получает десяток сигарет
"Спорт", женщину или ребенка -- пять. Потом интендантство стало
наводить экономию: расстреливали всех гуртом. Со мною служил
цыган, мы долго не знали, что он этим промышляет. Только
удивлялись, отчего это его всегда на ночь вызывают в
канцелярию. Стояли мы тогда на Дрине. И как-то ночью, когда его
не было, кто-то вздумал порыться в его вещах, а у этого хама в
вещевом мешке-- целых три коробки сигарет "Спорт" по сто штук в
каждой. К утру он вернулся в наш сарай, и мы учинили над ним
короткую расправу: повалили его, и Белоун удавил его ремнем.
Живуч был, негодяй, как кошка.-- Старый сапер Водичка
сплюнул.-- Никак не могли его удавить. Уж он обделался, глаза у
него вылезли, а все еще был жив, как недорезанный петух. Так мы
давай разрывать его, совсем как кошку: двое за голову, двое за
ноги, и перекрутили ему шею. Потом надели на него его же
собственный вещевой мешок вместе с сигаретами и бросили его,
где поглубже, в Дрину. Кто их станет курить, такие сигареты! А
утром начали его разыскивать...
-- Вам следовало бы отрапортовать, что он дезертировал,--
авторитетно присовокупил Швейк,-- мол, давно к этому готовился:
каждый день говорил, что удерет.
-- Охота нам была об этом думать,-- ответил Водичка.-- Мы
свое дело сделали, а дальше не наша забота. Там это было очень
легко и просто; каждый день кто-нибудь пропадал, а уж из Дрины
не вылавли. Премило плыли по Дрине в Дунай раздутый "чужак"
рядом с нашим изуродованным запасным. Кто увидит в первый
раз,-- в дрожь бросает, чисто в лихорадке.
-- Им надо было хины давать,-- сказал Швейк.
С этими словами они вступили в барак, где помещался
дивизионный суд, и конвойные отвели их в канцелярию No 8, где
за длинным столом, заваленным бумагами, сидел аудитор Руллер.
Перед ним лежал том Свода законов, на котором стоял
недопитый стакан чаю. На столе возвышалось распятие из
поддельной слоновой кости с запыленным Христом, безнадежно
глядевшим на подставку своего креста, покрытую пеплом и
окурками.
Аудитор Руллер одной рукой стряхивал пепел с сигареты н
постукивал ею о подставку распятия, к новой скорби распятого
бога, а другою отдирал стакан с чаем, приклеившийся к Своду
законов.
Высвободив стакан из объятий Свода законов, он продолжал
перелистывать книгу, взятую в офицерском собрании.
Это была книга Фр.С. Краузе с многообещающим заглавием:
"Forschungen zur Entwicklungsgeschichte der geschlechtlichen
Moral" /"Исследование по истории эволюции половой морали"
(нем.)/.
Аудитор загляделся на репродукции с наивных рисунков
мужских и женских половых органов с соответствующими стихами,
которые открыл ученый Фр.-С. Краузе в уборных берлинского
Западного вокзала, и не заметил вошедших.
Он оторвался от репродукций только после того, как Водичка
кашлянул.
-- Was geht los? / В чем дело? (нем.)/ -- спросил он,
продолжая перелистывать книгу в поисках новых примитивных
рисунков, набросков и зарисовок.
-- Осмелюсь доложить, господин аудитор,-- ответил Швейк,
-- коллега Водичка простудился и кашляет.
Аудитор Руллер только теперь взглянул на Швейка и Водичку.
Он постарался придать своему лицу строгое выражение.
-- Наконец-то притащились,-- проворчал аудитор, роясь в
куче дел на столе.-- Я приказал вас позвать на девять часов, а
теперь без малого одиннадцать. Как ты стоишь, осел? --
обратился он к Водичке, осмелившемуся стать "вольно".-- Когда
скажу "вольно", можешь делать со своими ножищами, что хочешь.
-- Осмелюсь доложить, господин аудитор,-- отозвался
Швейк,-- он страдает ревматизмом.
-- Держи язык за зубами! -- разозлился аудитор Руллер.--
Ответишь, когда тебя спросят. Ты уже три раза был у меня на
допросе и всегда болтаешь больше, чем надо. Найду я это дело
наконец или не найду? Досталось мне с вами, негодяями, хлопот!
Ну, да это вам даром не пройдет, попусту заваливать суд
работой!
Так слушайте, байстрюки,-- прибавил он, вытаскивая из
груды бумаг большое дело, озаглавленное:
"Schwejk und Woditschka"
/ Швейк и Водичка (нем.)./
-- He думайте, что из-за какой-то дурацкой драки вы и
дальше будете валяться на боку в дивизионной тюрьме и
отделаетесь на время от фронта. Из-за вас, олухов, мне пришлось
телефонировать в суд при штабе армии.-- Аудитор вздохнул.-- Что
ты строишь такую серьезную рожу, Швейк? -- продолжал он.-- На
фронте у тебя пропадет охота драться с гонведами. Дело ваше
прекращается, каждый пойдет в свою часть, где будет наказан в
дисциплинарном порядке, а потом отправитесь со своей маршевой
ротой на фронт. Попадитесь мне еще раз, негодяи! Я вас так
проучу, не обрадуетесь! Вот вам ордер на освобождение и ведите
себя прилично. Отведите их во второй номер.
-- Осмелюсь доложить, господин аудитор,-- сказал Швейк,--
мы ваши слова запечатлеем в сердцах, премного благодарны за
вашу доброту. Случись это в гражданской жизни, я позволил бы
себе сказать, что вы золотой человек. Одновременно мы оба
должны еще и еще раз извиниться за то, что доставили вам
столько хлопот. По правде сказать, мы этого не заслужили.
-- Убирайтесь ко всем чертям! -- заорал на Швейка
аудитор.-- Не вступись за вас полковник Шредер, так не знаю,
чем бы все это дело кончилось.
Водичка почувствовал себя старым Водичкой только в
коридоре, когда они вместе с конвоем направлялись в канцелярию
No 2. Солдат, сопровождавший их, боялся опоздать к обеду.
-- Ну-ка, ребята, прибавьте маленько шагу. Тащитесь,
словно вши,-- сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212