Взаправду нет? Только не врать! Вранье наказывается.
-- Куда его денем? -- спросил фельдфебель Ржепа.
-- Сунем в шестнадцатую,-- решил смотритель,-- к
голоштанникам. Не видите разве, что написал на
препроводительной капитан Лингардт: "Streng behuten,
beobachten"/ Стеречь строго, наблюдать (нем.)/.
-- Да, брат,-- обратился он торжественно к Швейку,-- со
скотом и обращение скотское. А кто взбунтуется, того швырнем в
одиночку, а там переломаем ему ребра,-- пусть валяется, пока не
сдохнет. Имеем полное право. Здорово тогда мы расправились с
тем мясником! Помните, Ржепа?
-- Ну и задал он нам работы, господин смотритель! --
произнес фельдфебель Ржепа, с наслаждением вспоминая былое.--
Вот был здоровяк! Топтал я его больше пяти минут, пока у него
ребра не затрещали и изо рта не пошла кровь. А он еще потом
дней десять жил. Живучий был, сукин сын!
-- Видишь, подлец, как у нас расправляются с тем, кому
придет в голову взбунтоваться или удрать,-- закончил свое
педагогическое наставление штабной тюремный смотритель
Славик.-- Это все равно что самоубийство, которое у нас
карается точно так же. Или, не дай бог, если тебе, сволочь,
вздумается на что-нибудь жаловаться, когда придет инспекция! К
примеру, придет инспекция и спросит: "Есть жалобы?" Так ты,
сукин сын, должен стать во фронт, взять под козырек и
отрапортовать: "Никак нет, всем доволен". Ну, как ты это
скажешь? Повтори-ка, мерзавец!
-- Никак нет, всем доволен,-- повторил Швейк с таким милым
выражением, что штабной смотритель впал в ошибку, приняв это за
искреннее усердие и порядочность.
-- Так снимай штаны и отправляйся в шестнадцатую,-- сказал
он мягко, не добавив, против обыкновения, ни "сволочь", ни
"сукин сын", ни "мерзавец".
В шестнадцатой Швейк застал двадцать мужчин в одних
подштанниках. Тут сидели те, у кого в бумагах была пометка
"Streng behuten, beobachten". За ними очень заботливо
присматривали, чтобы они, чего доброго, не удрали.
Если бы подштанники были чистые, а на окнах не было
решеток, то с первого взгляда могло бы показаться, что вы
попали в предбанник.
Швейка принял староста, давно не бритый детина в
расстегнутой рубахе. Он записал его фамилию на клочке бумаги,
висевшем на стене, и сказал:
-- Завтра у нас представление. Поведут в часовню на
проповедь. Мы все там будем стоять в одних подштанниках. Вот
будет потеха.
Как и во всех острогах и тюрьмах, в гарнизонной тюрьме
была своя часовня,-- излюбленное место развлечения арестантов.
Не оттого вовсе, что принудительное посещение тюремной часовни
приближало посетителей к богу или приобщало их к добродетели. О
такой глупости не могло быть и речи. Просто богослужение и
проповедь спасали от тюремной скуки. Дело заключалось вовсе не
в том, стал ты ближе к богу или нет, а в том, что возникала
надежда найти по дороге -- на лестнице или во дворе --
брошенный окурок сигареты или сигары. Маленький окурок,
валяющийся в плевательнице или где-нибудь в пыли, на земле,
совсем оттеснил бога в сторону. Этот маленький пахучий предмет
одержал победу и над богом и над спасением души.
Да и, кроме того, сама проповедь забавляла всех.
Фельдкурат Отто Кац в общем был милейший человек. Его проповеди
были необыкновенно увлекательны, остроумны и вносили оживление
в гарнизонную скуку. Он так занятно трепал языком о бесконечном
милосердии божьем, чтобы поддержать "падших духом" и нечестивых
арестантов, так смачно ругался с кафедры, так самозабвенно
распевал у алтаря свое "Ite, missa est" / Изыдите, служба
окончена {лат.)/. Богослужение он вел весьма оригинальным
способом. Он изменял весь порядок святой мессы, а когда был
здорово пьян, изобретал новые молитвы, новую обедню, свой
собственный ритуал,-- словом, такое, чего до сих пор никто не
видывал.
Вот смеху бывало, когда он, к примеру, поскользнется и
брякнется вместе с чашей и со святыми дарами или требником,
громко обвиняя министранта из заключенных, что тот умышленно
подставил ему ножку, а потом тут же, перед самой
дарохранительницей, вкатит этому министранту одиночку и
"шпангле". Наказанный очень доволен: все это входит в программу
и делает еще забавнее комедию в тюремной часовне. Ему поручена
в этой комедии большая роль, и он хорошо ее играет.
Фельдкурат Отто Кац, типичный военный священник, был
еврей. Впрочем, в этом нет ничего удивительного: архиепископ
Кон тоже был еврей, да к тому же близкий приятель Махара.
У фельдкурата Отто Каца прошлое было еще пестрее чем у
знаменитого архиепископа Кона. Отто Кац учился в коммерческом
институте и был призван в свое время на военную службу как
вольноопределяющийся. Он так прекрасно разбирался в вексельном
праве и в векселях, что за один год привел фирму "Кац и К+" к
полному банкротству; крах был такой, что старому Кацу пришлось
уехать в Северную Америку, предварительно проделав кое-какие
денежные комбинации со своими доверителями, правда, без их
ведома, как и без ведома своего компаньона, которому пришлось
уехать в Аргентину.
Таким образом, молодой Отто Кац, бескорыстно поделив фирму
"Кац и К+" между Северной и Южной Америкой, очутился в
положении человека, который ниоткуда не ждет наследства, не
знает, где приклонить голову, и которому остается только
устроиться на действительную военную службу.
Однако вольноопределяющийся Отто Кац придумал еще одну
блестящую штуку. Он крестился. Обратился к Христу, чтобы
Христос помог ему сделать карьеру. Обратился доверчиво,
рассматривая этот шаг как коммерческую сделку между собой и
сыном божьим.
Его торжественно крестили в Эмаузском монастыре. Сам патер
Альбан совершал обряд крещения. Это было великолепное зрелище.
Присутствовали при сем набожный майор из того же полка, где
служил Отто Кац, старая дева из института благородных девиц на
Градчанах и мордастый представитель консистории, который был у
него за крестного.
Экзамен на офицера сошел благополучно, и новообращенный
христианин Отто Кац остался на военной службе. Сначала ему
казалось, что дело пойдет хорошо, и он метил уже в военную
академию, но в один прекрасный день напился, пошел в монастырь
и променял саблю на монашескую рясу. Он был на аудиенции у
архиепископа в Градчанах и в результате попал в семинарию.
Перед своим посвящением он напился вдребезги в одном весьма
порядочном доме с женской прислугой на Вейводовой улице и прямо
с кутежа отправился на оукоположение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212