Это можно проделывать только там, где
народ более образованный и умеет подписываться. А к тому же,
как я уже говорил, пруссаки платили больше, чем мы, и платили
наличными. Куда бы мы ни пришли, на нас смотрели как на
разбойников. Ко всему этому интендантство издало приказ о том,
что квитанции, подписанные крестиками, передаются полевым
ревизорам. А их в те времена было полным-полно! Придет такой
молодчик, нажрется у нас, напьется, а на другой день идет на
нас доносить. Так этот майор Сойка ходил по всем этим кухням и
раз как-то, вот разрази меня бог, вытащил из котла мясо,
отпущенное на всю четвертую роту. Начал он со свиной головы и
заявил, что она недоварена, и велел ее еще немножко поварить
для него. По правде сказать, тогда мяса много не варили. На всю
роту приходилось двенадцать прежних, настоящих порций мяса. Но
он все это съел, потом попробовал похлебку и поднял скандал:
дескать, как вода, и это, мол, непорядок -- мясная похлебка без
мяса... Велел ее заправить маслом и бросить туда мои
собственные макароны, сэкономленные за все последнее время. Но
пуще всего меня возмутило то, что на подболтку похлебки он
загубил два кило сливочного масла, которые я сэкономил в ту
пору, когда была офицерская кухня. Хранилось оно у меня на
полочке над койкой. Как он заорет на меня: "Это чье?" Я
отвечаю, что согласно раскладке последнего дивизионного приказа
на каждого солдата для усиления питания полагается пятнадцать
граммов масла или двадцать один грамм сала, но так как жиров не
хватает, то запасы масла мы храним, пока не наберется столько,
что можно будет усилить питание команды маслом в полной мере.
Майор Сойка разозлился и начал орать, что я, наверно, жду,
когда придут русские и отберут у нас последние два кило масла.
"Немедленно положить это масло в похлебку, раз похлебка без
мяса!" Так я потерял весь свой запас. Верите ли, когда бы он ни
появился, всегда мне на горе. Постепенно он так навострился,
что сразу узнавал, где лежат мои запасы. Как-то раз я сэкономил
на всей команде говяжью печенку, и хотели мы ее тушить. Вдруг
он полез под койку и вытащил ее. В ответ на его крики я ему
говорю, что печенку эту еще днем решено было закопать по совету
кузнеца из артиллерии, окончившего ветеринарные курсы. Майор
взял одного рядового из обоза и с этим рядовым принялся в
котелках варить эту печенку на горе под скалами. Здесь ему и
пришел капут. Русские увидели огонь да дернули по майору и по
его котелку восемнадцатисантиметровкой. Потом мы пошли туда
посмотреть, но разобрать, где говяжья печенка, а где печенка
господина майора, было уже невозможно.
x x x
Пришло сообщение, что эшелон отправится не раньше, чем
через четыре часа. Путь на Хатван занят поездами с ранеными.
Ходили слухи, что у Эгера столкнулись санитарный поезд с
поездом, везшим артиллерию. Из Будапешта отправлены туда
поезда, чтоб оказать помощь.
Фантазия батальона разыгралась. Толковали о двух сотнях
убитых и раненых, о том, что эта катастрофа подстроена: нужно
же было замести следы мошенничества при снабжении раненых.
Это дало повод к острой критике снабжения батальона и к
разговорам о воровстве на складах и в канцеляриях.
Большинство придерживалось того мнения, что старший
батальонный писарь Баутанцель всем делится с офицерами.
В штабном вагоне капитан Сагнер заявил, что, согласно
маршруту, они, собственно, должны бы уже быть на галицийской
границе. В Эгере им обязаны выдать для всей команды на три дня
хлеба и консервов, но до Эгера еще десять часов езды, а кроме
того, в связи с наступлением за Львовом, там скопилось столько
поездов с ранеными, что, если верить телеграфным сообщениям, ни
одной буханки солдатского хлеба, ни одной банки консервов
достать невозможно. Капитан Сагнер получил приказ: вместо хлеба
и консервов выплатить каждому солдату по шесть крон семьдесят
геллеров. Эти деньги выдадут при уплате жалованья за девять
дней, если капитан Сагнер к этому времени получит их из
бригады. В кассе сейчас только двенадцать с чем-то тысяч крон.
-- Это свинство со стороны полка,-- не выдержал поручик
Лукаш,-- отправить нас без гроша.
Прапорщик Вольф и поручик Коларж начали шептаться о том,
что полковник Шредер за последние три недели положил на свой
личный счет в Венский банк шестнадцать тысяч крон.
Поручик Коларж потом объяснял, как накапливают капитал.
Сопрут, например, в полку шесть тысяч и сунут их в собственный
карман, а по всем кухням совершенно логично отдается приказ:
порцию гороха на каждого человека сократить в день на три
грамма. В месяц это составит девяносто граммов на человека. В
каждой ротной кухне накапливается гороха не менее шестнадцати
кило. Ну, а в отчете повар укажет, что горох израсходован весь.
Поручик Коларж в общих чертах рассказал Вольфу и о других
достоверных случаях, которые он лично наблюдал.
Такими фактами переполнена была деятельность всей военной
администрации, начиная от старшего писаря в какой-нибудь
несчастной роте и кончая хомяком в генеральских эполетах,
который делал себе запасы на послевоенную зиму.
Война требовала храбрости и в краже.
Интенданты бросали любвеобильные взгляды друг на друга,
как бы желая сказать: "Мы единое тело и единая душа; крадем,
товарищи, мошенничаем, братцы, но ничего не поделаешь, против
течения не поплывешь! Если ты не возьмешь -- возьмет другой, да
еще скажет о тебе, что ты не крадешь потому, что уж вдоволь
награбил!"
В вагон вошел господин с красно-золотыми лампасами. Это
был один из инспектирующих генералов, разъезжающих по всем
железным дорогам.
-- Садитесь, господа,-- любезно пригласил он, радуясь, что
накрыл какой-то эшелон, даже не подозревая о его пребывании
здесь.
Капитан Сагнер хотел отрапортовать, но генерал отмахнулся.
-- В вашем эшелоне непорядок, в вашем эшелоне еще не спят.
В вашем эшелоне уже должны спать. В эшелонах, когда они стоят
на вокзале, следует ложиться спать, как в казармах,-- в девять
часов,-- отрывисто пролаял он.-- Около девяти часов вывести
солдат в отхожие места за вокзалом, а потом идти спать. Иначе
команда ночью загрязнит полотно железной дороги. Вы понимаете,
господин капитан? Повторите! Или нет, не повторяйте, а сделайте
так, как я желаю. Трубить сигнал, погнать команду в отхожие
места, играть зорю и спать. Проверить и, кто не спит --
наказывать! Да-с! Все? Ужин раздать в шесть часов.
Потом он заговорил о давно минувших делах, о том, чего
вообще никогда не было, что было где-то, так сказать, в
тридевятом царстве, в тридесятом государстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212
народ более образованный и умеет подписываться. А к тому же,
как я уже говорил, пруссаки платили больше, чем мы, и платили
наличными. Куда бы мы ни пришли, на нас смотрели как на
разбойников. Ко всему этому интендантство издало приказ о том,
что квитанции, подписанные крестиками, передаются полевым
ревизорам. А их в те времена было полным-полно! Придет такой
молодчик, нажрется у нас, напьется, а на другой день идет на
нас доносить. Так этот майор Сойка ходил по всем этим кухням и
раз как-то, вот разрази меня бог, вытащил из котла мясо,
отпущенное на всю четвертую роту. Начал он со свиной головы и
заявил, что она недоварена, и велел ее еще немножко поварить
для него. По правде сказать, тогда мяса много не варили. На всю
роту приходилось двенадцать прежних, настоящих порций мяса. Но
он все это съел, потом попробовал похлебку и поднял скандал:
дескать, как вода, и это, мол, непорядок -- мясная похлебка без
мяса... Велел ее заправить маслом и бросить туда мои
собственные макароны, сэкономленные за все последнее время. Но
пуще всего меня возмутило то, что на подболтку похлебки он
загубил два кило сливочного масла, которые я сэкономил в ту
пору, когда была офицерская кухня. Хранилось оно у меня на
полочке над койкой. Как он заорет на меня: "Это чье?" Я
отвечаю, что согласно раскладке последнего дивизионного приказа
на каждого солдата для усиления питания полагается пятнадцать
граммов масла или двадцать один грамм сала, но так как жиров не
хватает, то запасы масла мы храним, пока не наберется столько,
что можно будет усилить питание команды маслом в полной мере.
Майор Сойка разозлился и начал орать, что я, наверно, жду,
когда придут русские и отберут у нас последние два кило масла.
"Немедленно положить это масло в похлебку, раз похлебка без
мяса!" Так я потерял весь свой запас. Верите ли, когда бы он ни
появился, всегда мне на горе. Постепенно он так навострился,
что сразу узнавал, где лежат мои запасы. Как-то раз я сэкономил
на всей команде говяжью печенку, и хотели мы ее тушить. Вдруг
он полез под койку и вытащил ее. В ответ на его крики я ему
говорю, что печенку эту еще днем решено было закопать по совету
кузнеца из артиллерии, окончившего ветеринарные курсы. Майор
взял одного рядового из обоза и с этим рядовым принялся в
котелках варить эту печенку на горе под скалами. Здесь ему и
пришел капут. Русские увидели огонь да дернули по майору и по
его котелку восемнадцатисантиметровкой. Потом мы пошли туда
посмотреть, но разобрать, где говяжья печенка, а где печенка
господина майора, было уже невозможно.
x x x
Пришло сообщение, что эшелон отправится не раньше, чем
через четыре часа. Путь на Хатван занят поездами с ранеными.
Ходили слухи, что у Эгера столкнулись санитарный поезд с
поездом, везшим артиллерию. Из Будапешта отправлены туда
поезда, чтоб оказать помощь.
Фантазия батальона разыгралась. Толковали о двух сотнях
убитых и раненых, о том, что эта катастрофа подстроена: нужно
же было замести следы мошенничества при снабжении раненых.
Это дало повод к острой критике снабжения батальона и к
разговорам о воровстве на складах и в канцеляриях.
Большинство придерживалось того мнения, что старший
батальонный писарь Баутанцель всем делится с офицерами.
В штабном вагоне капитан Сагнер заявил, что, согласно
маршруту, они, собственно, должны бы уже быть на галицийской
границе. В Эгере им обязаны выдать для всей команды на три дня
хлеба и консервов, но до Эгера еще десять часов езды, а кроме
того, в связи с наступлением за Львовом, там скопилось столько
поездов с ранеными, что, если верить телеграфным сообщениям, ни
одной буханки солдатского хлеба, ни одной банки консервов
достать невозможно. Капитан Сагнер получил приказ: вместо хлеба
и консервов выплатить каждому солдату по шесть крон семьдесят
геллеров. Эти деньги выдадут при уплате жалованья за девять
дней, если капитан Сагнер к этому времени получит их из
бригады. В кассе сейчас только двенадцать с чем-то тысяч крон.
-- Это свинство со стороны полка,-- не выдержал поручик
Лукаш,-- отправить нас без гроша.
Прапорщик Вольф и поручик Коларж начали шептаться о том,
что полковник Шредер за последние три недели положил на свой
личный счет в Венский банк шестнадцать тысяч крон.
Поручик Коларж потом объяснял, как накапливают капитал.
Сопрут, например, в полку шесть тысяч и сунут их в собственный
карман, а по всем кухням совершенно логично отдается приказ:
порцию гороха на каждого человека сократить в день на три
грамма. В месяц это составит девяносто граммов на человека. В
каждой ротной кухне накапливается гороха не менее шестнадцати
кило. Ну, а в отчете повар укажет, что горох израсходован весь.
Поручик Коларж в общих чертах рассказал Вольфу и о других
достоверных случаях, которые он лично наблюдал.
Такими фактами переполнена была деятельность всей военной
администрации, начиная от старшего писаря в какой-нибудь
несчастной роте и кончая хомяком в генеральских эполетах,
который делал себе запасы на послевоенную зиму.
Война требовала храбрости и в краже.
Интенданты бросали любвеобильные взгляды друг на друга,
как бы желая сказать: "Мы единое тело и единая душа; крадем,
товарищи, мошенничаем, братцы, но ничего не поделаешь, против
течения не поплывешь! Если ты не возьмешь -- возьмет другой, да
еще скажет о тебе, что ты не крадешь потому, что уж вдоволь
награбил!"
В вагон вошел господин с красно-золотыми лампасами. Это
был один из инспектирующих генералов, разъезжающих по всем
железным дорогам.
-- Садитесь, господа,-- любезно пригласил он, радуясь, что
накрыл какой-то эшелон, даже не подозревая о его пребывании
здесь.
Капитан Сагнер хотел отрапортовать, но генерал отмахнулся.
-- В вашем эшелоне непорядок, в вашем эшелоне еще не спят.
В вашем эшелоне уже должны спать. В эшелонах, когда они стоят
на вокзале, следует ложиться спать, как в казармах,-- в девять
часов,-- отрывисто пролаял он.-- Около девяти часов вывести
солдат в отхожие места за вокзалом, а потом идти спать. Иначе
команда ночью загрязнит полотно железной дороги. Вы понимаете,
господин капитан? Повторите! Или нет, не повторяйте, а сделайте
так, как я желаю. Трубить сигнал, погнать команду в отхожие
места, играть зорю и спать. Проверить и, кто не спит --
наказывать! Да-с! Все? Ужин раздать в шесть часов.
Потом он заговорил о давно минувших делах, о том, чего
вообще никогда не было, что было где-то, так сказать, в
тридевятом царстве, в тридесятом государстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212