Я ответил ему, что вращение земного
шара не может быть нарушено появлением на нем такого
вольноопределяющегося, каковым являюсь я, и что законы природы
сильнее нашивок вольноопределяющегося. Хотел бы я знать,
говорю, кто может заставить меня чистить нужники, которые не я
загадил, хотя и на это я имел право при нашем свинском питании
из полковой кухни, где дают одну гнилую капусту и тухлую
баранину. Я сказал полковнику, что его вопрос, как меня земля
носит, мне кажется несколько странным, из-за меня, конечно,
землетрясения не будет. Полковник во время моей речи только
скрежетал зубами, будто кобыла, когда ей на язык попадется
мерзлая свекла. А потом как заорет на меня: "Так будете чистить
нужники или не будете?!"-- "Никак нет, никаких нужников чистить
не буду".-- "Нет, будете, несчастный вольнопер!" -- "Никак нет,
не буду!" -- "Черт вас подери, вы у меня вычистите не один, а
сто нужников!" -- "Никак нет. Не вычищу ни ста, ни одного
нужника." И пошло, и пошло! "Будете чистить?"-- "Не буду
чистить!" Мы перебрасывались нужниками, как будто это была
детская прибаутка из книги Павлы Моудрой для детей младшего
возраста. Полковник метался по канцелярии как угорелый, наконец
сел и сказал: "Подумайте как следует, иначе я передам вас за
мятеж дивизионному суду. Не воображайте, что вы будете первым
вольноопределяющимся, расстрелянным за эту войну. В Сербии мы
повесили двух вольноопределяющихся десятой роты, а одного из
девятой пристрелили, как ягненка. А за что? За упрямство! Те
двое, которых мы повесили, отказались приколоть жену и мальчика
шабацкого "чужака", а вольноопределяющийся девятой роты был
расстрелян за то, что отказался идти в наступление,
отговариваясь тем, будто у него отекли ноги и он страдает
плоскостопием. Так будете чистить нужники или не будете?" --
"Никак нет, не буду!" Полковник посмотрел на меня и спросил:
"Послушайте, вы не славянофил?" -- "Никак нет!"
После этого меня увели и объявили, что я обвиняюсь в
мятеже.
-- Самое лучшее,-- сказал Швейк,-- выдавать себя за
идиота. Когда я сидел в гарнизонной тюрьме, с нами там был
очень умный, образованный человек, преподаватель торговой
школы. Он дезертировал с поля сражения, из-за этого даже хотели
устроить громкий процесс и на страх другим осудить его и
повесить. А он вывернулся очень просто: начал корчить
душевнобольного с тяжелой наследственностью и на
освидетельствовании заявил штабному врачу, что он вовсе не
дезертировал, а просто с юных лет любит странствовать, его
всегда тянет куда-то далеко; раз как-то он проснулся в
Гамбурге, а другой раз в Лондоне, сам не зная, как туда попал.
Отец его был алкоголик и кончил жизнь самоубийством незадолго
до его рождения; мать была проституткой, вечно пьяная, и умерла
от белой горячки, младшая сестра утопилась, старшая бросилась
под поезд, брат бросился с вышеградского железнодорожного
моста. Дедушка убил свою жену, облил себя керосином и сгорел;
другая бабушка шаталась с цыганами и отравилась в тюрьме
спичками; двоюродный брат несколько раз судился за поджог и в
Картоузах перерезал себе куском стекла сонную артерию;
двоюродная сестра с отцовской стороны бросилась в Вене с
шестого этажа. За его воспитанием никто не следил, и до десяти
лет он не умел говорить, так как однажды, когда ему было шесть
месяцев и его пеленали на столе, все из комнаты куда-то
отлучились, а кошка стащила его со стола, и он, падая, ударился
головой. Периодически у него бывают сильные головные боли, в
эти моменты он не сознает, что делает, именно в таком-то
состоянии он и ушел с фронта в Прагу, и только позднее, когда
его арестовала "У Флеков" военная полиция, пришел в себя. Надо
было видеть, как живо его освободили от военной службы; и
человек пять солдат, сидевших с ним в одной камере, на всякий
случай записали на бумажке:
Отец -- алкоголик. Мать -- проститутка,
I. Сестра (утопилась).
II. Сестра (поезд).
III. Брат (с моста).
IV. Дедушка - жену, керосин, поджог.
V. Бабушка (цыгане, спички) + и т.д.
Один из них начал болтать все это штабному врачу и не
успел еще перевалить через двоюродного брата, штабной врач (это
был уже третий случай!) прервал его: "А твоя двоюродная сестра
с отцовской стороны бросилась в Вене с шестого этажа, за твоим
воспитанием-- лодырь ты этакий!-- никто не следил, но тебя
перевоспитают в арестантских ротах". Ну, отвели в тюрьму,
связали в козлы -- и с него как рукой сняло и плохое
воспитание, и отца-алкоголика, и мать-проститутку, и он
предпочел добровольно пойти на фронт.
-- Нынче,-- сказал вольноопределяющийся,-- на военной
службе уже никто не верит в тяжелую наследственность, а то все
генеральные штабы пришлось бы запереть в сумасшедший дом.
В окованной железом двери лязгнул ключ, и вошел профос.
-- Пехотинец Швейк и сапер Водичка -- к господину
аудитору!
Оба поднялись, Водичка обратился к Швейку:
-- Вот мерзавцы, каждый божий день допрос, а толку
никакого! Уж лучше бы, черт побери, осудили нас и не приставали
больше. Валяемся тут без дела целыми днями, а эта мадьярская
шантрапа кругом бегает...
По дороге на допрос в канцелярию дивизионного суда,
которая находилась на другой стороне, тоже в бараке, сапер
Водичка обсуждал со Швейком, когда же наконец они предстанут
перед настоящим судом.
-- Допрос за допросом,-- выходил из себя Водичка,-- и хоть
бы какой-нибудь толк вышел. Изведут уйму бумаги, сгниешь за
решеткой, а настоящего суда и в глаза не увидишь. Ну, скажи по
правде, можно ихний суп жрать? А ихнюю капусту с мерзлой
картошкой? Черт побери, такой идиотской мировой войны я никогда
еще не видывал! Я представлял себе все это совсем иначе.
-- А я доволен,-- сказал Швейк.-- Еще несколько лет назад,
когда я служил на действительной, наш фельдфебель Солпера
говаривал нам: "На военной службе каждый должен знать свои
обязанности!" И, бывало, съездит так тебе при этом по морде,
что долго не забудешь! А покойный обер-лейтенант Квайзер, когда
приходил осматривать винтовки, всегда читал нам наставление о
том, что солдату не полагается давать волю чувствам: солдаты
только скот, государство их кормит, поит кофеем, отпускает
табак,-- и за это они должны тянуть лямку, как волы.
Сапер Водичка задумался и немного погодя сказал:
-- Швейк, когда придешь к аудитору, лучше не завирайся, а
повторяй то, что говорил на прошлом допросе, чтобы мне не
попасть впросак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212
шара не может быть нарушено появлением на нем такого
вольноопределяющегося, каковым являюсь я, и что законы природы
сильнее нашивок вольноопределяющегося. Хотел бы я знать,
говорю, кто может заставить меня чистить нужники, которые не я
загадил, хотя и на это я имел право при нашем свинском питании
из полковой кухни, где дают одну гнилую капусту и тухлую
баранину. Я сказал полковнику, что его вопрос, как меня земля
носит, мне кажется несколько странным, из-за меня, конечно,
землетрясения не будет. Полковник во время моей речи только
скрежетал зубами, будто кобыла, когда ей на язык попадется
мерзлая свекла. А потом как заорет на меня: "Так будете чистить
нужники или не будете?!"-- "Никак нет, никаких нужников чистить
не буду".-- "Нет, будете, несчастный вольнопер!" -- "Никак нет,
не буду!" -- "Черт вас подери, вы у меня вычистите не один, а
сто нужников!" -- "Никак нет. Не вычищу ни ста, ни одного
нужника." И пошло, и пошло! "Будете чистить?"-- "Не буду
чистить!" Мы перебрасывались нужниками, как будто это была
детская прибаутка из книги Павлы Моудрой для детей младшего
возраста. Полковник метался по канцелярии как угорелый, наконец
сел и сказал: "Подумайте как следует, иначе я передам вас за
мятеж дивизионному суду. Не воображайте, что вы будете первым
вольноопределяющимся, расстрелянным за эту войну. В Сербии мы
повесили двух вольноопределяющихся десятой роты, а одного из
девятой пристрелили, как ягненка. А за что? За упрямство! Те
двое, которых мы повесили, отказались приколоть жену и мальчика
шабацкого "чужака", а вольноопределяющийся девятой роты был
расстрелян за то, что отказался идти в наступление,
отговариваясь тем, будто у него отекли ноги и он страдает
плоскостопием. Так будете чистить нужники или не будете?" --
"Никак нет, не буду!" Полковник посмотрел на меня и спросил:
"Послушайте, вы не славянофил?" -- "Никак нет!"
После этого меня увели и объявили, что я обвиняюсь в
мятеже.
-- Самое лучшее,-- сказал Швейк,-- выдавать себя за
идиота. Когда я сидел в гарнизонной тюрьме, с нами там был
очень умный, образованный человек, преподаватель торговой
школы. Он дезертировал с поля сражения, из-за этого даже хотели
устроить громкий процесс и на страх другим осудить его и
повесить. А он вывернулся очень просто: начал корчить
душевнобольного с тяжелой наследственностью и на
освидетельствовании заявил штабному врачу, что он вовсе не
дезертировал, а просто с юных лет любит странствовать, его
всегда тянет куда-то далеко; раз как-то он проснулся в
Гамбурге, а другой раз в Лондоне, сам не зная, как туда попал.
Отец его был алкоголик и кончил жизнь самоубийством незадолго
до его рождения; мать была проституткой, вечно пьяная, и умерла
от белой горячки, младшая сестра утопилась, старшая бросилась
под поезд, брат бросился с вышеградского железнодорожного
моста. Дедушка убил свою жену, облил себя керосином и сгорел;
другая бабушка шаталась с цыганами и отравилась в тюрьме
спичками; двоюродный брат несколько раз судился за поджог и в
Картоузах перерезал себе куском стекла сонную артерию;
двоюродная сестра с отцовской стороны бросилась в Вене с
шестого этажа. За его воспитанием никто не следил, и до десяти
лет он не умел говорить, так как однажды, когда ему было шесть
месяцев и его пеленали на столе, все из комнаты куда-то
отлучились, а кошка стащила его со стола, и он, падая, ударился
головой. Периодически у него бывают сильные головные боли, в
эти моменты он не сознает, что делает, именно в таком-то
состоянии он и ушел с фронта в Прагу, и только позднее, когда
его арестовала "У Флеков" военная полиция, пришел в себя. Надо
было видеть, как живо его освободили от военной службы; и
человек пять солдат, сидевших с ним в одной камере, на всякий
случай записали на бумажке:
Отец -- алкоголик. Мать -- проститутка,
I. Сестра (утопилась).
II. Сестра (поезд).
III. Брат (с моста).
IV. Дедушка - жену, керосин, поджог.
V. Бабушка (цыгане, спички) + и т.д.
Один из них начал болтать все это штабному врачу и не
успел еще перевалить через двоюродного брата, штабной врач (это
был уже третий случай!) прервал его: "А твоя двоюродная сестра
с отцовской стороны бросилась в Вене с шестого этажа, за твоим
воспитанием-- лодырь ты этакий!-- никто не следил, но тебя
перевоспитают в арестантских ротах". Ну, отвели в тюрьму,
связали в козлы -- и с него как рукой сняло и плохое
воспитание, и отца-алкоголика, и мать-проститутку, и он
предпочел добровольно пойти на фронт.
-- Нынче,-- сказал вольноопределяющийся,-- на военной
службе уже никто не верит в тяжелую наследственность, а то все
генеральные штабы пришлось бы запереть в сумасшедший дом.
В окованной железом двери лязгнул ключ, и вошел профос.
-- Пехотинец Швейк и сапер Водичка -- к господину
аудитору!
Оба поднялись, Водичка обратился к Швейку:
-- Вот мерзавцы, каждый божий день допрос, а толку
никакого! Уж лучше бы, черт побери, осудили нас и не приставали
больше. Валяемся тут без дела целыми днями, а эта мадьярская
шантрапа кругом бегает...
По дороге на допрос в канцелярию дивизионного суда,
которая находилась на другой стороне, тоже в бараке, сапер
Водичка обсуждал со Швейком, когда же наконец они предстанут
перед настоящим судом.
-- Допрос за допросом,-- выходил из себя Водичка,-- и хоть
бы какой-нибудь толк вышел. Изведут уйму бумаги, сгниешь за
решеткой, а настоящего суда и в глаза не увидишь. Ну, скажи по
правде, можно ихний суп жрать? А ихнюю капусту с мерзлой
картошкой? Черт побери, такой идиотской мировой войны я никогда
еще не видывал! Я представлял себе все это совсем иначе.
-- А я доволен,-- сказал Швейк.-- Еще несколько лет назад,
когда я служил на действительной, наш фельдфебель Солпера
говаривал нам: "На военной службе каждый должен знать свои
обязанности!" И, бывало, съездит так тебе при этом по морде,
что долго не забудешь! А покойный обер-лейтенант Квайзер, когда
приходил осматривать винтовки, всегда читал нам наставление о
том, что солдату не полагается давать волю чувствам: солдаты
только скот, государство их кормит, поит кофеем, отпускает
табак,-- и за это они должны тянуть лямку, как волы.
Сапер Водичка задумался и немного погодя сказал:
-- Швейк, когда придешь к аудитору, лучше не завирайся, а
повторяй то, что говорил на прошлом допросе, чтобы мне не
попасть впросак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212