После
двенадцатой он громко и решительно провозгласил, что до трех
часов начальник окружного жандармского управления обедает и
бесполезно приходить туда раньше, тем более что поднимается
метель. Если они придут в Писек в четыре часа вечера, времени
останется хоть отбавляй. До шести времени хватит. Придется идти
в темноте, по погоде видно. Разницы никакой: сейчас ли идти или
попозже -- Писек никуда от них не убежит.
-- Хорошо, что сидим в тепле,-- заключил он.-- Там, в
окопах, в такую погоду куда хуже, чем нам здесь, у печки.
От большой кафельной печи несло теплом, и ефрейтор
констатировал, что внешнее тепло следует дополнить внутренним с
помощью различных настоек, сладких и крепких, как говорится в
Галиции. У хозяина их было восемь сортов, и он скрашивал ими
скуку постоялого двора, распивая все по очереди под звуки
метели, гудевшей за каждым углом его домика,
Ефрейтор все время громко подгонял хозяина, чтобы тот от
него не отставал, и пил, не переставая обвинять его в том, что
он мало пьет. Это была явная клевета, так как хозяин постоялого
двора уже едва держался на ногах, настойчиво предлагая сыграть
в "железку", и даже стал утверждать, что прошлой ночью он
слышал на востоке канонаду. Ефрейтор икнул в ответ:
-- Э-это ты брось! Без паники! На этот счет у нас есть
инструкция.-- И пустился объяснять, что инструкция -- это свод
последних распоряжений,
При этом он разболтал несколько секретных циркуляров.
Хозяин постоялого двора уже абсолютно ничего не понимал.
Единственно, что он мог промямлить, это, что инструкциями войны
не выиграешь.
Уже стемнело, когда ефрейтор вместе со Швейком решил
отправиться в Писек. Из-за метели в двух шагах ничего не было
видно. Ефрейтор беспрестанно повторял:
-- Жми все время прямо до самого Писека.
Когда он произнес это в третий раз, голос его донесся уже
не с шоссе, а откуда-то снизу, куда он скатился по снегу.
Помогая себе винтовкой, он с трудом вылез на дорогу. Швейк
услышал его приглушенный смех: "Как с ледяной горы". Через
минуту его снова не было слышно: он опять съехал по откосу,
заорав так, что заглушил свист ветра:
-- Упаду, паника!
Ефрейтор превратился в трудолюбивого муравья, который,
свалившись откуда-нибудь, снова упорно лезет наверх. Он пять
раз подряд повторял это упражнение и, выбравшись наконец к
Швейку, уныло произнес:
-- Я бы мог вас легко потерять.
-- Не извольте беспокоиться, господин ефрейтор, успокоил
его Швейк.-- Самое лучшее, что мы можем сделать,-- это
привязать себя один к другому, тогда мы не потеряем друг друга.
Ручные кандалы при вас?
-- Каждому жандарму полагается носить с собой ручные
кандалы,-- веско ответил ефрейтор, ковыляя около Швейка.-- Это
хлеб наш насущный.
-- Так давайте пристегнемся,-- предложил Швейк, -- попытка
не пытка.
Мастерским движением ефрейтор замкнул одно кольцо ручных
кандалов на руке Швейка, а другое -- на своей. Теперь оба
соединились воедино, как сиамские близнецы. Оба спотыкались, и
ефрейтор тащил за собой Швейка через кучи камней, а когда
падал, то увлекал его за собой. Кандалы при этом врезались им в
руки. Наконец ефрейтор сказал, что так дальше не пойдет и нужно
отцепиться. После долгих тщетных усилий освободить себя и
Швейка от кандалов ефрейтор вздохнул:
-- Мы связаны друг с другом на веки веков.
-- Аминь,-- прибавил Швейк, и оба продолжали трудный путь.
Ефрейтором овладело безнадежное отчаяние. После долгих
мучений поздним вечером они дотащились до Писека. На лестнице в
жандармском управлении ефрейтор удрученно сказал Швейку:
-- Плохо дело -- нам друг от друга не избавиться.
И действительно, дело обстояло плохо. Дежурный вахмистр
послал за начальником управления ротмистром Кенигом. Первое,
что сказал ротмистр, было:
-- Дыхните. Теперь понятно.
Испытанный нюх его быстро и безошибочно определил
ситуацию.
-- Ага! Ром, контушовка, "черт", рябиновка, ореховка,
вишневка и ванильная. Господин вахмистр,-- обратился он к
своему подчиненному,-- вот вам пример, как не должен выглядеть
жандарм. Выкидывать такие штуки -- преступление, которое будет
разбираться военным судом. Приковать себя кандалами к
арестованному и прийти вдребезги пьяным! Влезть сюда в этаком
скотском виде! Снимите с них кандалы!
Ефрейтор свободной левой рукой взял под козырек.
-- Что еще? -- спросил его ротмистр.
-- Осмелюсь доложить, господин ротмистр, принес донесение.
-- О вас пойдет донесение в суд,-- коротко бросил
ротмистр.-- Господин вахмистр, посадить обоих! Завтра утром
приведите их ко мне на допрос, а донесение из Путима
просмотрите и пришлите ко мне на квартиру.
Писецкий ротмистр Кениг был типичным чиновником: строг к
подчиненным и бюрократ до мозга костей.
В подвластных ему жандармских отделениях никогда не могли
сказать: "Ну, слава богу, пронесло тучу!" Туча возвращалась с
каждым новым посланием, подписанным рукою ротмистра Кенига. С
утра до вечера ротмистр строчил выговоры, напоминания и
предупреждения и рассылал их по всей округе.
С самого начала войны над всеми жандармскими отделениями
Писецкой округи нависли тяжелые тучи. Настроение было ужасное.
Бюрократические громы гремели над жандармскими головами, то и
дело обрушиваясь на вахмистров, ефрейторов, рядовых жандармов
или канцелярских служащих. За каждый пустяк накладывалось
дисциплинарное взыскание.
-- Если мы хотим победить,-- говорил ротмистр Кениг во
время своих инспекционных поездок по жандармским отделениям,--
"а" должно быть "а", "б"-- "б", всегда нужно ставить точку над
"и".
Всюду вокруг себя он подозревал заговоры и измены. У него
была твердая уверенность, что за каждым жандармом его округи
водятся грешки, порожденные военным временем, и что у каждого
из них в это серьезное время было не одно упущение по службе.
А сверху, из министерства обороны, его самого
бомбардировали приказами и ставили ему на вид, что, по
сведениям военного министерства, солдаты, призванные из
Писецкой округи, перебегают к неприятелю.
Кенига подстегивали, чтобы он зорче следил за лояльностью
населения. Выглядело все это ужасно. Жены призванных солдат шли
провожать своих мужей на фронт,-- и он наперед знал, что
солдаты обещают своим женам не позволить укокошить себя за
славу государя императора.
Черно-желтые горизонты подернулись тучами революции. В
Сербии и на Карпатах солдаты целыми батальонами переходили к
неприятелю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212
двенадцатой он громко и решительно провозгласил, что до трех
часов начальник окружного жандармского управления обедает и
бесполезно приходить туда раньше, тем более что поднимается
метель. Если они придут в Писек в четыре часа вечера, времени
останется хоть отбавляй. До шести времени хватит. Придется идти
в темноте, по погоде видно. Разницы никакой: сейчас ли идти или
попозже -- Писек никуда от них не убежит.
-- Хорошо, что сидим в тепле,-- заключил он.-- Там, в
окопах, в такую погоду куда хуже, чем нам здесь, у печки.
От большой кафельной печи несло теплом, и ефрейтор
констатировал, что внешнее тепло следует дополнить внутренним с
помощью различных настоек, сладких и крепких, как говорится в
Галиции. У хозяина их было восемь сортов, и он скрашивал ими
скуку постоялого двора, распивая все по очереди под звуки
метели, гудевшей за каждым углом его домика,
Ефрейтор все время громко подгонял хозяина, чтобы тот от
него не отставал, и пил, не переставая обвинять его в том, что
он мало пьет. Это была явная клевета, так как хозяин постоялого
двора уже едва держался на ногах, настойчиво предлагая сыграть
в "железку", и даже стал утверждать, что прошлой ночью он
слышал на востоке канонаду. Ефрейтор икнул в ответ:
-- Э-это ты брось! Без паники! На этот счет у нас есть
инструкция.-- И пустился объяснять, что инструкция -- это свод
последних распоряжений,
При этом он разболтал несколько секретных циркуляров.
Хозяин постоялого двора уже абсолютно ничего не понимал.
Единственно, что он мог промямлить, это, что инструкциями войны
не выиграешь.
Уже стемнело, когда ефрейтор вместе со Швейком решил
отправиться в Писек. Из-за метели в двух шагах ничего не было
видно. Ефрейтор беспрестанно повторял:
-- Жми все время прямо до самого Писека.
Когда он произнес это в третий раз, голос его донесся уже
не с шоссе, а откуда-то снизу, куда он скатился по снегу.
Помогая себе винтовкой, он с трудом вылез на дорогу. Швейк
услышал его приглушенный смех: "Как с ледяной горы". Через
минуту его снова не было слышно: он опять съехал по откосу,
заорав так, что заглушил свист ветра:
-- Упаду, паника!
Ефрейтор превратился в трудолюбивого муравья, который,
свалившись откуда-нибудь, снова упорно лезет наверх. Он пять
раз подряд повторял это упражнение и, выбравшись наконец к
Швейку, уныло произнес:
-- Я бы мог вас легко потерять.
-- Не извольте беспокоиться, господин ефрейтор, успокоил
его Швейк.-- Самое лучшее, что мы можем сделать,-- это
привязать себя один к другому, тогда мы не потеряем друг друга.
Ручные кандалы при вас?
-- Каждому жандарму полагается носить с собой ручные
кандалы,-- веско ответил ефрейтор, ковыляя около Швейка.-- Это
хлеб наш насущный.
-- Так давайте пристегнемся,-- предложил Швейк, -- попытка
не пытка.
Мастерским движением ефрейтор замкнул одно кольцо ручных
кандалов на руке Швейка, а другое -- на своей. Теперь оба
соединились воедино, как сиамские близнецы. Оба спотыкались, и
ефрейтор тащил за собой Швейка через кучи камней, а когда
падал, то увлекал его за собой. Кандалы при этом врезались им в
руки. Наконец ефрейтор сказал, что так дальше не пойдет и нужно
отцепиться. После долгих тщетных усилий освободить себя и
Швейка от кандалов ефрейтор вздохнул:
-- Мы связаны друг с другом на веки веков.
-- Аминь,-- прибавил Швейк, и оба продолжали трудный путь.
Ефрейтором овладело безнадежное отчаяние. После долгих
мучений поздним вечером они дотащились до Писека. На лестнице в
жандармском управлении ефрейтор удрученно сказал Швейку:
-- Плохо дело -- нам друг от друга не избавиться.
И действительно, дело обстояло плохо. Дежурный вахмистр
послал за начальником управления ротмистром Кенигом. Первое,
что сказал ротмистр, было:
-- Дыхните. Теперь понятно.
Испытанный нюх его быстро и безошибочно определил
ситуацию.
-- Ага! Ром, контушовка, "черт", рябиновка, ореховка,
вишневка и ванильная. Господин вахмистр,-- обратился он к
своему подчиненному,-- вот вам пример, как не должен выглядеть
жандарм. Выкидывать такие штуки -- преступление, которое будет
разбираться военным судом. Приковать себя кандалами к
арестованному и прийти вдребезги пьяным! Влезть сюда в этаком
скотском виде! Снимите с них кандалы!
Ефрейтор свободной левой рукой взял под козырек.
-- Что еще? -- спросил его ротмистр.
-- Осмелюсь доложить, господин ротмистр, принес донесение.
-- О вас пойдет донесение в суд,-- коротко бросил
ротмистр.-- Господин вахмистр, посадить обоих! Завтра утром
приведите их ко мне на допрос, а донесение из Путима
просмотрите и пришлите ко мне на квартиру.
Писецкий ротмистр Кениг был типичным чиновником: строг к
подчиненным и бюрократ до мозга костей.
В подвластных ему жандармских отделениях никогда не могли
сказать: "Ну, слава богу, пронесло тучу!" Туча возвращалась с
каждым новым посланием, подписанным рукою ротмистра Кенига. С
утра до вечера ротмистр строчил выговоры, напоминания и
предупреждения и рассылал их по всей округе.
С самого начала войны над всеми жандармскими отделениями
Писецкой округи нависли тяжелые тучи. Настроение было ужасное.
Бюрократические громы гремели над жандармскими головами, то и
дело обрушиваясь на вахмистров, ефрейторов, рядовых жандармов
или канцелярских служащих. За каждый пустяк накладывалось
дисциплинарное взыскание.
-- Если мы хотим победить,-- говорил ротмистр Кениг во
время своих инспекционных поездок по жандармским отделениям,--
"а" должно быть "а", "б"-- "б", всегда нужно ставить точку над
"и".
Всюду вокруг себя он подозревал заговоры и измены. У него
была твердая уверенность, что за каждым жандармом его округи
водятся грешки, порожденные военным временем, и что у каждого
из них в это серьезное время было не одно упущение по службе.
А сверху, из министерства обороны, его самого
бомбардировали приказами и ставили ему на вид, что, по
сведениям военного министерства, солдаты, призванные из
Писецкой округи, перебегают к неприятелю.
Кенига подстегивали, чтобы он зорче следил за лояльностью
населения. Выглядело все это ужасно. Жены призванных солдат шли
провожать своих мужей на фронт,-- и он наперед знал, что
солдаты обещают своим женам не позволить укокошить себя за
славу государя императора.
Черно-желтые горизонты подернулись тучами революции. В
Сербии и на Карпатах солдаты целыми батальонами переходили к
неприятелю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212