-- Только
зеркало из вашей комнаты и железная вешалка из передней, так
что мы, собственно, не потерпели никаких убытков, потому как и
зеркало и вешалка принадлежали домохозяину...-- Увидев
угрожающий жест поручика, Швейк продолжал ласково: -- Осмелюсь
доложить, господин обер-лейтенант, о том, что чемодан украдут,
я не знал заранее, а что касается зеркала и вешалки, то я
хозяину обещал отдать все, когда вернемся с фронта. Во
вражеских землях зеркал и вешалок сколько угодно, так что все
равно ни мы, ни хозяин в убытке не останемся. Как только займем
какой-нибудь город...
-- Цыц! -- не своим голосом взвизгнул поручик.-- Я вас под
полевой суд отдам! Думайте, что говорите, если у вас в башке
есть хоть капля разума! Другой за тысячу лет не смог бы
натворить столько глупостей, сколько вы за эти несколько
недель. Надеюсь, вы и это заметили?
-- Так точно, господин обер-лейтенант, заметил. У меня,
как говорится, очень развит талант к наблюдению, но только
когда уже поздно и когда неприятность уже произошла. Мне
здорово не везет, все равно как некоему Нехлебе с Неказанки,
что ходил в трактир "Сучий лесок". Тот вечно мечтал стать
добродетельным и каждую субботу начинал новую жизнь, а на
другой день рассказывал: "А утром-то я заметил, братцы, что
лежу на нарах!" И всегда, бывало, беда стрясется с ним, именно
когда он решит, что пойдет себе тихо-мирно домой; а под конец
все-таки оказывалось, что он где-то сломал забор, или выпряг
лошадь у извозчика, или попробовал прочистить себе трубку
петушиным пером из султана на каске полицейского. Нехлеба от
всего этого приходил в отчаянье, но особенно его угнетало то,
что весь его род такой невезучий. Однажды дедушка его
отправился бродить по свету...
-- Оставьте меня в покое, Швейк, с вашими россказнями!
-- Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, все, что я
сейчас говорю,-- сущая правда. Отправился, значит, его дед
бродить по белу свету...
-- Швейк,-- разозлился поручик,-- еще раз приказываю вам
прекратить болтовню. Я ничего не хочу от вас слышать. Как
только приедем в Будейовицы, я найду на вас управу. Посажу под
арест. Вы знаете это?
-- Никак нет, господин поручик, не знаю,-- мягко
ответствовал Швейк.-- Вы об этом даже не заикались.
Поручик невольно заскрежетал зубами, вздохнул, вынул из
кармана шинели "Богемию" и принялся читать сообщения о
колоссальных победах германской подводной лодки "Е" и ее
действиях на Средиземном море. Когда он дошел до сообщения о
новом германском изобретении -- разрушении городов при помощи
специальных бомб, которые сбрасываются с аэропланов и
взрываются три раза подряд, его чтение прервал Швейк,
заговоривший с лысым господином:
-- Простите, сударь, не изволите ли вы быть господином
Пуркрабеком, агентом из банка "Славия"?
Не получив ответа, Швейк обратился к поручику:
-- Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, я однажды
читал в газетах, что у нормального человека должно быть в
среднем от шестидесяти до семидесяти тысяч волос и что у
брюнетов обыкновенно волосы бывают более редкими, есть много
тому примеров... А один фельдшер,-- продолжал он неумолимо,--
говорил в кафе "Шпирков", что волосы выпадают из-за сильного
душевного потрясения в первые шесть недель после рождения...
Тут произошло нечто ужасное. Лысый господин вскочил и
заорал на Швейка:
-- Marsch heraus, Sie Schweinkerl!/ Вон отсюда, свинья!
(нем.)/ -- и поддал его ногой. Потом лысый господин вернулся в
купе и преподнес поручику небольшой сюрприз, представившись
ему.
Швейк слегка ошибся: лысый субъект не был паном
Пуркрабеком, агентом из банка "Славия", а всего-навсего
генерал-майором фон Шварцбург. Генерал-майор в гражданском
платье совершал инспекционную поездку по гарнизонам и в данный
момент готовился нагрянуть в Будейовицы.
Это был самый страшный из всех генерал-инспекторов,
когда-либо рождавшихся под луной. Обнаружив где-нибудь
непорядок, он заводил с начальником гарнизона такой разговор:
-- Револьвер у вас есть?
-- Есть.
-- Прекрасно. На вашем месте я бы знал, что с ним делать.
Это не гарнизон, а стадо свиней!
И действительно, после каждой его инспекционной поездки то
тут, то там кто-нибудь стрелялся.
В таких случаях генерал фон Шварцбург констатировал с
удовлетворением:
-- Правильно! Это настоящий солдат!
Казалось, его огорчало, если после его ревизии хоть
кто-нибудь оставался в живых. Кроме того, он страдал манией
переводить офицеров на самые скверные места. Достаточно было
пустяка, чтобы офицер распрощался со своей частью и отправился
на черногорскую границу или в безнадежно спившийся гарнизон в
грязной галицийской дыре.
-- Господин поручик,-- спросил генерал,-- в каком военном
училище вы обучались?
-- В пражском.
-- Итак, вы обучались в военном училище и не знаете даже,
что офицер является ответственным за своего подчиненного?
Недурно. Во-вторых, вы болтаете со своим денщиком, словно с
близким приятелем. Вы допускаете, чтобы он говорил, не будучи
спрошен. Еще лучше! В-третьих, вы разрешаете ему оскорблять
ваше начальство. Это лучше всего! Из всего этого я делаю
определенные выводы... Как ваша фамилия, господин поручик?
-- Лукаш.
-- Какого полка?
-- Я служил...
-- Благодарю вас. Речь идет не о том, где вы служили. Я
желаю знать, где вы служите теперь?
-- В Девяносто первом пехотном полку, господин
генерал-майор. Меня перевели...
-- Вас перевели? И отлично сделали. Вам будет очень
невредно вместе с Девяносто первым полком в ближайшее время
увидеть театр военных действий.
-- Об этом уже есть решение, господин генерал-майор.
Тут генерал-майор прочитал лекцию о том, что в последнее
время, по его наблюдениям, офицеры стали разговаривать с
подчиненными в товарищеском тоне, что он видит в этом опасный
уклон в сторону развития разного рода демократических
принципов. Солдата следует держать в страхе, он должен дрожать
перед своим начальником, бояться его; офицеры должны держать
солдат на расстоянии десяти шагов от себя и не позволять им
иметь собственные суждения и вообще думать. В этом-то и
заключается трагическая ошибка последних лет. Раньше нижние
чины боялись офицеров как огня, а теперь...-- Генерал-майор
безнадежно махнул рукой.-- Теперь большинство офицеров нянчатся
со своими солдатами, вот что.
Генерал-майор опять взял газету и углубился в чтение.
Поручик Лукаш, бледный, вышел в коридор, чтобы
рассчитаться со Швейком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212
зеркало из вашей комнаты и железная вешалка из передней, так
что мы, собственно, не потерпели никаких убытков, потому как и
зеркало и вешалка принадлежали домохозяину...-- Увидев
угрожающий жест поручика, Швейк продолжал ласково: -- Осмелюсь
доложить, господин обер-лейтенант, о том, что чемодан украдут,
я не знал заранее, а что касается зеркала и вешалки, то я
хозяину обещал отдать все, когда вернемся с фронта. Во
вражеских землях зеркал и вешалок сколько угодно, так что все
равно ни мы, ни хозяин в убытке не останемся. Как только займем
какой-нибудь город...
-- Цыц! -- не своим голосом взвизгнул поручик.-- Я вас под
полевой суд отдам! Думайте, что говорите, если у вас в башке
есть хоть капля разума! Другой за тысячу лет не смог бы
натворить столько глупостей, сколько вы за эти несколько
недель. Надеюсь, вы и это заметили?
-- Так точно, господин обер-лейтенант, заметил. У меня,
как говорится, очень развит талант к наблюдению, но только
когда уже поздно и когда неприятность уже произошла. Мне
здорово не везет, все равно как некоему Нехлебе с Неказанки,
что ходил в трактир "Сучий лесок". Тот вечно мечтал стать
добродетельным и каждую субботу начинал новую жизнь, а на
другой день рассказывал: "А утром-то я заметил, братцы, что
лежу на нарах!" И всегда, бывало, беда стрясется с ним, именно
когда он решит, что пойдет себе тихо-мирно домой; а под конец
все-таки оказывалось, что он где-то сломал забор, или выпряг
лошадь у извозчика, или попробовал прочистить себе трубку
петушиным пером из султана на каске полицейского. Нехлеба от
всего этого приходил в отчаянье, но особенно его угнетало то,
что весь его род такой невезучий. Однажды дедушка его
отправился бродить по свету...
-- Оставьте меня в покое, Швейк, с вашими россказнями!
-- Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, все, что я
сейчас говорю,-- сущая правда. Отправился, значит, его дед
бродить по белу свету...
-- Швейк,-- разозлился поручик,-- еще раз приказываю вам
прекратить болтовню. Я ничего не хочу от вас слышать. Как
только приедем в Будейовицы, я найду на вас управу. Посажу под
арест. Вы знаете это?
-- Никак нет, господин поручик, не знаю,-- мягко
ответствовал Швейк.-- Вы об этом даже не заикались.
Поручик невольно заскрежетал зубами, вздохнул, вынул из
кармана шинели "Богемию" и принялся читать сообщения о
колоссальных победах германской подводной лодки "Е" и ее
действиях на Средиземном море. Когда он дошел до сообщения о
новом германском изобретении -- разрушении городов при помощи
специальных бомб, которые сбрасываются с аэропланов и
взрываются три раза подряд, его чтение прервал Швейк,
заговоривший с лысым господином:
-- Простите, сударь, не изволите ли вы быть господином
Пуркрабеком, агентом из банка "Славия"?
Не получив ответа, Швейк обратился к поручику:
-- Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, я однажды
читал в газетах, что у нормального человека должно быть в
среднем от шестидесяти до семидесяти тысяч волос и что у
брюнетов обыкновенно волосы бывают более редкими, есть много
тому примеров... А один фельдшер,-- продолжал он неумолимо,--
говорил в кафе "Шпирков", что волосы выпадают из-за сильного
душевного потрясения в первые шесть недель после рождения...
Тут произошло нечто ужасное. Лысый господин вскочил и
заорал на Швейка:
-- Marsch heraus, Sie Schweinkerl!/ Вон отсюда, свинья!
(нем.)/ -- и поддал его ногой. Потом лысый господин вернулся в
купе и преподнес поручику небольшой сюрприз, представившись
ему.
Швейк слегка ошибся: лысый субъект не был паном
Пуркрабеком, агентом из банка "Славия", а всего-навсего
генерал-майором фон Шварцбург. Генерал-майор в гражданском
платье совершал инспекционную поездку по гарнизонам и в данный
момент готовился нагрянуть в Будейовицы.
Это был самый страшный из всех генерал-инспекторов,
когда-либо рождавшихся под луной. Обнаружив где-нибудь
непорядок, он заводил с начальником гарнизона такой разговор:
-- Револьвер у вас есть?
-- Есть.
-- Прекрасно. На вашем месте я бы знал, что с ним делать.
Это не гарнизон, а стадо свиней!
И действительно, после каждой его инспекционной поездки то
тут, то там кто-нибудь стрелялся.
В таких случаях генерал фон Шварцбург констатировал с
удовлетворением:
-- Правильно! Это настоящий солдат!
Казалось, его огорчало, если после его ревизии хоть
кто-нибудь оставался в живых. Кроме того, он страдал манией
переводить офицеров на самые скверные места. Достаточно было
пустяка, чтобы офицер распрощался со своей частью и отправился
на черногорскую границу или в безнадежно спившийся гарнизон в
грязной галицийской дыре.
-- Господин поручик,-- спросил генерал,-- в каком военном
училище вы обучались?
-- В пражском.
-- Итак, вы обучались в военном училище и не знаете даже,
что офицер является ответственным за своего подчиненного?
Недурно. Во-вторых, вы болтаете со своим денщиком, словно с
близким приятелем. Вы допускаете, чтобы он говорил, не будучи
спрошен. Еще лучше! В-третьих, вы разрешаете ему оскорблять
ваше начальство. Это лучше всего! Из всего этого я делаю
определенные выводы... Как ваша фамилия, господин поручик?
-- Лукаш.
-- Какого полка?
-- Я служил...
-- Благодарю вас. Речь идет не о том, где вы служили. Я
желаю знать, где вы служите теперь?
-- В Девяносто первом пехотном полку, господин
генерал-майор. Меня перевели...
-- Вас перевели? И отлично сделали. Вам будет очень
невредно вместе с Девяносто первым полком в ближайшее время
увидеть театр военных действий.
-- Об этом уже есть решение, господин генерал-майор.
Тут генерал-майор прочитал лекцию о том, что в последнее
время, по его наблюдениям, офицеры стали разговаривать с
подчиненными в товарищеском тоне, что он видит в этом опасный
уклон в сторону развития разного рода демократических
принципов. Солдата следует держать в страхе, он должен дрожать
перед своим начальником, бояться его; офицеры должны держать
солдат на расстоянии десяти шагов от себя и не позволять им
иметь собственные суждения и вообще думать. В этом-то и
заключается трагическая ошибка последних лет. Раньше нижние
чины боялись офицеров как огня, а теперь...-- Генерал-майор
безнадежно махнул рукой.-- Теперь большинство офицеров нянчатся
со своими солдатами, вот что.
Генерал-майор опять взял газету и углубился в чтение.
Поручик Лукаш, бледный, вышел в коридор, чтобы
рассчитаться со Швейком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212