При этом он вел
себя так грубо, что обычно сам вылетал из трактира со скоростью
обыкновенного трамвая, приблизительно, господин обер-лейтенант,
километров десять в час. Или возьмем, господин обер-лейтенант,
к примеру, муравьев...
Поручик Лукаш приподнялся на кушетке, молитвенно сложив
руки на груди:
-- Я сам удивляюсь, почему я до сих пор разговариваю с
вами, Швейк. Ведь я, Швейк, вас так давно знаю...
Швейк в знак согласия закивал головой.
-- Это привычка, господин обер-лейтенант. В том-то и дело,
что мы уже давно знаем друг друга и вместе немало пережили. Мы
уже много выстрадали и всегда не по своей вине. Осмелюсь
доложить, господин обер-лейтенант,-- это судьба. Что государь
император ни делает, все к лучшему: он нас соединил, и я себе
ничего другого не желаю, как только быть чем-нибудь вам
полезным. Вы не голодны, господин обер-лейтенант?
Поручик Лукаш, который между тем опять растянулся на
старой кушетке, сказал, что последний вопрос Швейка --
прекрасная развязка томительного разговора. Пусть Швейк пойдет
справиться, что с ужином. Будет, безусловно, лучше, если Швейк
оставит его одного, так как глупости, которые пришлось ему
выслушать, утомили его больше, чем весь поход от Санока. Он
хотел бы немножко поспать, но уснуть не может.
-- Это из-за клопов, господин обер-лейтенант. Это старое
поверье, будто священники плодят клопов. Нигде не найдешь
столько клопов, как в доме священника. В своем доме в Горних
Стодулках священник Замастил написал даже целую книгу о клопах.
Они ползали по нем даже во время проповеди.
-- Я вам что сказал, Швейк, отправитесь вы в кухню или
нет?
Швейк ушел, и вслед за ним из угла как тень вышел на
цыпочках Балоун...
Когда рано утром батальон выступил из Лисковца на Старую
Соль -- Самбор, несчастную корову, все еще не сварившуюся,
везли в полевой кухне. Было решено варить ее по дороге и съесть
на привале, когда будет пройдена половина пути.
Солдатам дали на дорогу черный кофе.
Подпоручика Дуба опять поместили в санитарную двуколку,
так как после вчерашнего ему стало хуже. Больше всего страдал
от него денщик, которому пришлось бежать рядом с двуколкой.
Подпоручик Дуб без устали бранил Кунерта за то, что вчера он
нисколько о нем не заботился, и обещал по приезде на место
назначения расправиться с ним. Он ежеминутно требовал воды,
выпивал ее, и тут же его рвало.
-- Над кем, над чем смеетесь? -- кричал он с двуколки.-- Я
вас проучу, вы со мной не шутите! Вы меня узнаете!
Поручик Лукаш ехал верхом на коне, а рядом с ним бодро
шагал Швейк. Казалось, Швейку не терпелось сразиться с
неприятелем. По обыкновению, он рассказывал:
-- Вы заметили, господин обер-лейтенант, что некоторые из
наших людей ровно мухи. За спиной у них меньше, чем по тридцать
кило,-- и того выдержать не могут. Вам следовало бы прочесть им
лекции, какие нам читал покойный господин обер-лейтенант
Буханек. Он застрелился из-за задатка, который получил под
женитьбу от своего будущего тестя и который истратил на девок.
Затем он получил второй задаток от другого будущего тестя. С
этими деньгами он обращался уже более хозяйственно. Он их
постепенно проигрывал в карты, а девочек оставил. Но денег
хватило ненадолго, так что ему пришлось обратиться за задатком
к третьему будущему тестю. На эти деньги он купил себе коня,
арабского жеребца, нечистокровного...
Поручик Лукаш соскочил с коня.
-- Швейк,-- крикнул он угрожающе,-- если вы произнесете
хоть слово о четвертом задатке, я столкну вас в канаву!
Он опять вскочил на коня, а Швейк серьезно продолжал:
-- Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, о четвертом
задатке и речи быть не может, так как после третьего задатка он
застрелился.
-- Наконец-то,-- облегченно вздохнул поручик Лукаш.
-- Чтобы не забыть,-- спохватился Швейк.-- Лекции,
подобные тем, какие нам читал господин обер-лейтенант Буханек,
когда солдаты во время похода падали от изнеможения, по моему
скромному мнению, следовало бы читать, как это делал он, всем
солдатам. Он объявлял привал, собирал всех нас, как наседка
цыплят, и начинал: "Вы, негодяи, не умеете ценить того, что
маршируете по земному шару, потому что вы такая некультурная
банда, что тошно становится, как только на вас посмотришь.
Заставить бы вас маршировать на Солнце, где человек, который на
нашей убогой планете имеет вес шестьдесят кило, весит свыше
тысячи семисот килограммов. Вы бы подохли! Вы бы не так
замаршировали, если бы ранец у вас весил свыше двухсот
восьмидесяти килограммов, почти три центнера, а винтовка --
около полутора центнеров. Вы бы разохались и высунули бы языки,
как загнанные собаки!" Был среди нас один несчастный учитель,
он также осмелился взять слово: "С вашего разрешения, господин
обер-лейтенант, а на Луне человек, весом в шестьдесят
килограммов, весит лишь тринадцать килограммов. На Луне нам
было бы легче маршировать, так как ранец весил бы там лишь
четыре килограмма. На Луне мы не маршировали бы, а парили в
воздухе".-- "Это ужасно,-- сказал покойный господин
обер-лейтенант Буханек.-- Ты, мерзавец, соскучился по оплеухе?
Радуйся, что я дам тебе обыкновенную земную затрещину. Если бы
я дал тебе лунную, то при своей легкости ты полетел бы
куда-нибудь на Альпы, от тебя только мокрое место осталось
бы... А если б я залепил тебе тяжелую солнечную, то твой мундир
превратился бы в кашу, а голова перелетела бы прямо в Африку".
Дал он, значит, ему обыкновенную земную затрещину. Этот
выскочка разревелся, а мы двинулись дальше. Всю дорогу на марше
тот солдат ревел и твердил, господин обер-лейтенант, о каком-то
человеческом достоинстве. С ним. мол, обращаются, как с тварью
бессловесной. Затем господин обер-лейтенант Буханек послал его
на рапорт, и его посадили на четырнадцать дней; после этого
тому солдату оставалось служить еще шесть недель, но он не
дослужил их. У него была грыжа, а в казармах его заставляли
вертеться на турнике, он этого не выдержал и умер в госпитале,
как симулянт.
-- Это поистине странно, Швейк,-- сказал поручик Лукаш,--
вы имеете обыкновение, как я вам уже много раз говорил, особым
образом унижать офицерство.
-- Нет у меня такого обыкновения,-- откровенно признался
Швейк. Я только хотел рассказать, господин обер-лейтенант, как
раньще на военной службе люди сами доводили себя до беды. Этот
человек думал, что он образованнее господина обер-лейтенанта, и
хотел Луной унизить его в глазах солдат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212
себя так грубо, что обычно сам вылетал из трактира со скоростью
обыкновенного трамвая, приблизительно, господин обер-лейтенант,
километров десять в час. Или возьмем, господин обер-лейтенант,
к примеру, муравьев...
Поручик Лукаш приподнялся на кушетке, молитвенно сложив
руки на груди:
-- Я сам удивляюсь, почему я до сих пор разговариваю с
вами, Швейк. Ведь я, Швейк, вас так давно знаю...
Швейк в знак согласия закивал головой.
-- Это привычка, господин обер-лейтенант. В том-то и дело,
что мы уже давно знаем друг друга и вместе немало пережили. Мы
уже много выстрадали и всегда не по своей вине. Осмелюсь
доложить, господин обер-лейтенант,-- это судьба. Что государь
император ни делает, все к лучшему: он нас соединил, и я себе
ничего другого не желаю, как только быть чем-нибудь вам
полезным. Вы не голодны, господин обер-лейтенант?
Поручик Лукаш, который между тем опять растянулся на
старой кушетке, сказал, что последний вопрос Швейка --
прекрасная развязка томительного разговора. Пусть Швейк пойдет
справиться, что с ужином. Будет, безусловно, лучше, если Швейк
оставит его одного, так как глупости, которые пришлось ему
выслушать, утомили его больше, чем весь поход от Санока. Он
хотел бы немножко поспать, но уснуть не может.
-- Это из-за клопов, господин обер-лейтенант. Это старое
поверье, будто священники плодят клопов. Нигде не найдешь
столько клопов, как в доме священника. В своем доме в Горних
Стодулках священник Замастил написал даже целую книгу о клопах.
Они ползали по нем даже во время проповеди.
-- Я вам что сказал, Швейк, отправитесь вы в кухню или
нет?
Швейк ушел, и вслед за ним из угла как тень вышел на
цыпочках Балоун...
Когда рано утром батальон выступил из Лисковца на Старую
Соль -- Самбор, несчастную корову, все еще не сварившуюся,
везли в полевой кухне. Было решено варить ее по дороге и съесть
на привале, когда будет пройдена половина пути.
Солдатам дали на дорогу черный кофе.
Подпоручика Дуба опять поместили в санитарную двуколку,
так как после вчерашнего ему стало хуже. Больше всего страдал
от него денщик, которому пришлось бежать рядом с двуколкой.
Подпоручик Дуб без устали бранил Кунерта за то, что вчера он
нисколько о нем не заботился, и обещал по приезде на место
назначения расправиться с ним. Он ежеминутно требовал воды,
выпивал ее, и тут же его рвало.
-- Над кем, над чем смеетесь? -- кричал он с двуколки.-- Я
вас проучу, вы со мной не шутите! Вы меня узнаете!
Поручик Лукаш ехал верхом на коне, а рядом с ним бодро
шагал Швейк. Казалось, Швейку не терпелось сразиться с
неприятелем. По обыкновению, он рассказывал:
-- Вы заметили, господин обер-лейтенант, что некоторые из
наших людей ровно мухи. За спиной у них меньше, чем по тридцать
кило,-- и того выдержать не могут. Вам следовало бы прочесть им
лекции, какие нам читал покойный господин обер-лейтенант
Буханек. Он застрелился из-за задатка, который получил под
женитьбу от своего будущего тестя и который истратил на девок.
Затем он получил второй задаток от другого будущего тестя. С
этими деньгами он обращался уже более хозяйственно. Он их
постепенно проигрывал в карты, а девочек оставил. Но денег
хватило ненадолго, так что ему пришлось обратиться за задатком
к третьему будущему тестю. На эти деньги он купил себе коня,
арабского жеребца, нечистокровного...
Поручик Лукаш соскочил с коня.
-- Швейк,-- крикнул он угрожающе,-- если вы произнесете
хоть слово о четвертом задатке, я столкну вас в канаву!
Он опять вскочил на коня, а Швейк серьезно продолжал:
-- Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, о четвертом
задатке и речи быть не может, так как после третьего задатка он
застрелился.
-- Наконец-то,-- облегченно вздохнул поручик Лукаш.
-- Чтобы не забыть,-- спохватился Швейк.-- Лекции,
подобные тем, какие нам читал господин обер-лейтенант Буханек,
когда солдаты во время похода падали от изнеможения, по моему
скромному мнению, следовало бы читать, как это делал он, всем
солдатам. Он объявлял привал, собирал всех нас, как наседка
цыплят, и начинал: "Вы, негодяи, не умеете ценить того, что
маршируете по земному шару, потому что вы такая некультурная
банда, что тошно становится, как только на вас посмотришь.
Заставить бы вас маршировать на Солнце, где человек, который на
нашей убогой планете имеет вес шестьдесят кило, весит свыше
тысячи семисот килограммов. Вы бы подохли! Вы бы не так
замаршировали, если бы ранец у вас весил свыше двухсот
восьмидесяти килограммов, почти три центнера, а винтовка --
около полутора центнеров. Вы бы разохались и высунули бы языки,
как загнанные собаки!" Был среди нас один несчастный учитель,
он также осмелился взять слово: "С вашего разрешения, господин
обер-лейтенант, а на Луне человек, весом в шестьдесят
килограммов, весит лишь тринадцать килограммов. На Луне нам
было бы легче маршировать, так как ранец весил бы там лишь
четыре килограмма. На Луне мы не маршировали бы, а парили в
воздухе".-- "Это ужасно,-- сказал покойный господин
обер-лейтенант Буханек.-- Ты, мерзавец, соскучился по оплеухе?
Радуйся, что я дам тебе обыкновенную земную затрещину. Если бы
я дал тебе лунную, то при своей легкости ты полетел бы
куда-нибудь на Альпы, от тебя только мокрое место осталось
бы... А если б я залепил тебе тяжелую солнечную, то твой мундир
превратился бы в кашу, а голова перелетела бы прямо в Африку".
Дал он, значит, ему обыкновенную земную затрещину. Этот
выскочка разревелся, а мы двинулись дальше. Всю дорогу на марше
тот солдат ревел и твердил, господин обер-лейтенант, о каком-то
человеческом достоинстве. С ним. мол, обращаются, как с тварью
бессловесной. Затем господин обер-лейтенант Буханек послал его
на рапорт, и его посадили на четырнадцать дней; после этого
тому солдату оставалось служить еще шесть недель, но он не
дослужил их. У него была грыжа, а в казармах его заставляли
вертеться на турнике, он этого не выдержал и умер в госпитале,
как симулянт.
-- Это поистине странно, Швейк,-- сказал поручик Лукаш,--
вы имеете обыкновение, как я вам уже много раз говорил, особым
образом унижать офицерство.
-- Нет у меня такого обыкновения,-- откровенно признался
Швейк. Я только хотел рассказать, господин обер-лейтенант, как
раньще на военной службе люди сами доводили себя до беды. Этот
человек думал, что он образованнее господина обер-лейтенанта, и
хотел Луной унизить его в глазах солдат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212