Великан Балоун обвел всех грустным взглядом.
-- Только благодаря моим стараниям,-- напомнил Балоуну
старший писарь,-- вы остались в денщиках у господина
обер-лейтенанта. Вас хотели перевести в санитары, и вам
пришлось бы выносить раненых с поля сражения. Под Дуклой наши
три раза подряд посылали санитаров за прапорщиком, который был
ранен в живот у самых проволочных заграждений, и все они
остались там -- всем пули угодили в голову. Только четвертой
паре санитаров удалось вынести его с линии огня, но еще по
дороге в перевязочный пункт поапорщик приказал долго жить.
Балоун не сдержался и всхлипнул.
-- Постыдился бы,-- с презрением сказал Швейк.-- А еще
солдат!
-- Да-а, если я не гожусь для войны! -- захныкал Балоун.--
Обжора я, ненасытный я, это правда. А ведь все потому, что
оторвали меня от привычной жизни. Это у нас в роду. Покойник
отец в Противинском трактире бился об заклад, что за один
присест съест пятьдесят сарделек да два каравая хлеба, и
выиграл. А я раз поспорил, что съем четырех гусей и две миски
кнедликов с капустой, и съел. Бывало, после обеда захочется
закусить. Схожу в чуланчик, отрежу себе кусок мяса, пошлю за
жбаном пива и умну килограмма два копченого мяса. Служил у нас
батрак Вомела, старый человек, так он мне всегда внушал, чтобы
я этим не гордился и не приучался к обжорству. Он, мол, помнит,
как дед рассказывал про одного обжору. Во время войны восемь
лет подряд не родился хлеб. Пекли тогда что-то из соломы и из
льняного жмыха, а когда в молоко могли накрошить немного
творогу,-- ведь хлеба-то не было,-- это считалось большим
праздником. Обжора-мужик помер через неделю, потому что его
желудок к голоду был непривычен.
Балоун обратил печальный взор к небу.
-- Но я верю, что господь бог хоть и наказует людей за
грехи, но все же совсем их своей милостью не оставляет.
-- Господь бог сотворил обжор, он о них и позаботится,--
заметил Швейк.-- Один раз тебя уже связывали, а теперь ты
вполне заслужил передовые позиции. Когда я был денщиком
господина обер-лейтенанта, он во всем на меня полагался. Ему и
в голову не приходило, что я могу что-нибудь у него сожрать.
Когда выдавали сверх пайка, он мне обычно говорил: "Возьмите
это себе, Швейк" или же: "Чего там, мне много не нужно.
Оставьте мне часть, а с остальным поступайте как знаете".
Когда мы жили в Праге, он меня посылал в ресторан за
обедом. Порции там были очень маленькие, так я, чтоб он ничего
плохого не вообразил, покупал ему на свои последние деньги еще
одну порцию, только бы он наелся досыта! Но как-то он об этом
дознался. Я приносил из ресторана меню, а он себе выбирал.
Однажды он выбрал фаршированного голубя. Когда мне дали
половину голубя, я решил, что господин обер-лейтенант может
подумать, будто другая половина съедена мной. Купил я еще одну
половину и принес домой такую царскую порцию, что господин
обер-лейтенант Шеба, который в тот день искал, где бы ему
пообедать, и зашел в гости к моему лейтенанту как раз в
обеденное время, тоже наелся. А когда наелся, то заявил:
"Только не рассказывай мне, что это одна порция. Нигде в мире
ты не получишь по меню целого фаршированного голубя. Если
сегодня мне удастся стрельнуть деньги, то я пошлю за обедом в
этот твой ресторан. Сознайся, это двойная порция?" Господин
обер-лейтенант попросил меня подтвердить, что деньги были
отпущены на одну порцию: ведь не знал же он, что в этот день у
него будут гости! Я подтвердил. "Вот видишь! -- сказал мой
обер-лейтенант.-- Но это еще пустяки. Недавно Швейк принес на
обед две гусиные ножки. Представь себе: лапша, говядина с
сарделевой подливой, две гусиные ножки, кнедликов и капусты
прямо до потолка и, наконец, блинчики".
-- Та-тта-тата! Черт подери! -- облизывался Балоун.
Швейк продолжал:
-- Это явилось камнем преткновения. Господин
обер-лейтенант Шеба на следующий же день послал своего
долговязого денщика в наш ресторан. Тот принес ему на закуску
маленькую кучку куриного пилава, ну словно шестинедельный
ребенок накакал в пеленочку,-- так, ложечки две. Тут господин
обер-лейтенант Шеба бросился на него: ты, мол, половину сам
сожрал, а тот знай твердит, что не виновен. Господин
обер-лейтенант Шеба съездил ему по морде и поставил в пример
меня: он, мол, вот какие порции носит господину обер-лейтенанту
Лукашу. На другой день этот невинно избитый солдат снова пошел
за обедом, расспросил обо мне в ресторане и рассказал все
своему господину, а тот, в свою очередь, моему обер-лейтенанту.
Сижу я вечером с газетой и читаю сводки вражеских штабов с поля
сражения. Вдруг входит мой обер-лейтенант, весь бледный, и
сразу ко мне -- признавайся-де, сколько двойных порций купил в
ресторане за свой счет; ему, мол, все известно, и никакое
запирательство мне не поможет. Он, мол, давно знает, что я
идиот, но что я к тому же еще и сумасшедший -- это ему будто бы
в голову не приходило. Я-де так его опозорил, что теперь у него
единственное желание застрелить меня, а потом себя. "Господин
обер-лейтенант,-- объясняю я.-- Когда вы меня принимали в
денщики, то в первый же день заявили, что все денщики воры и
подлецы, а так как в этом ресторане действительно давали очень
маленькие порции, то вы и взаправду могли подумать, что я такой
же подлец, как и все, способный жрать вашу..."
-- Господи милостивый! -- прошептал Балоун, нагнулся за
чемоданчиком поручика Лукаша и скрылся с ним в глубине вагона.
-- Потом поручик Лукаш,-- продолжал Швейк,-- стал рыться
во всех карманах, а когда это ни к чему не привело, он вынул из
жилетки серебряные часы и отдал их мне. Так растрогался!
"Швейк, говорит, когда я получу жалованье, составьте счет,
сколько я вам должен. А часы эти -- мой подарок. И в другой раз
не будьте идиотом". Как-то раз нам пришлось очень туго, и я
отнес часы в ломбард...
-- Что вы там делаете, Балоун? -- вдруг воскликнул старший
писарь Ванек.
Бедняга Балоун поперхнулся от неожиданности. Он уже успел
открыть чемоданчик поручика Лукаша и запихивал в рот его
последнюю булочку.
x x x
Мимо станции, не останавливаясь, прошел другой воинский
поезд, битком набитый "дейчмейстерами", которых отправляли на
сербский фронт. Они до сих пор не опомнились после восторженных
проводов в Вене и без устали орали:
Prinz Eugenius, der edle Ritter,
wollt` dem Kaiser wiedrum kriegen
Stadt und Festung Belegrad.
Er lies schlagen einen Brucken,
das man kunnt` hinuberrucken
mit der Armee wohl fur die Stadt.
/ Храбрый рыцарь, принц Евгений,
обещал монарху в Вене,
что вернет ему Белград:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212