Этот господин совершенно прав -- ему
хочется уйти отсюда самому, без посторонней помощи. Да и я не
любитель скандалов, я человек светский.
-- Мне уже это начинает надоедать, Швейк,-- сказал
фельдкурат, как бы не замечая присутствия гостя.-- Я думал, что
этот человек нас позабавит, расскажет какие-нибудь анекдоты, а
он требует, чтобы я приказал вам не вмешиваться в эти вещи,
несмотря на то, что вы два раза уже имели с ним дело. В такой
вечер, накануне столь важного религиозного акта, когда все
помыслы мои я должен обратить к богу, он пристает ко мне с
какой-то глупой историей о несчастных тысяче двухстах кронах,
отвлекает меня от испытания своей совести, от бога и
добивается, чтобы я ему еще раз сказал, что теперь ничего не
дам ему. Я не хочу больше с ним разговаривать, чтобы не
осквернять этот священный вечер! Скажите ему сами, Швейк:
"Господин фельдкурат вам ничего не даст".
Швейк исполнил приказ, рявкнув в самое ухо гостю.
Однако настойчивый гость остался сидеть.
-- Швейк,-- сказал фельдкурат,-- спросите его, долго ли он
еще намерен здесь торчать?
-- Я не тронусь с места, пока вы мне не уплатите,-- упрямо
заявила гидра.
Фельдкурат встал, подошел к окну и сказал:
-- В таком случае передаю его вам, Швейк. Делайте с ним
что хотите.
-- Пойдемте, сударь,-- пригласил Швейк, схватив незваного
гостя за плечо.-- Бог троицу любит.
И проделал свое упражнение быстро и изящно под похоронный
марш, который фельдкурат выстукивал пальцами на оконном стекле.
Вечер, посвященный благочестивым размышлениям, имел
несколько фаз. Фельдкурат так пламенно стремился к богу, что
еще в двенадцать часов ночи из его квартиры доносилось пение:
Когда в поход мы собирались,
Слезами девки заливались.
С ним вместе пел и бравый солдат Швейк.
x x x
В военном госпитале жаждали соборования двое: старый майор
и офицер запаса, бывший банковский чиновник. Оба получили в
Карпатах по пуле в живот и теперь лежали рядом. Офицер запаса
считал своим долгом собороваться, так как его начальник, майор,
жаждал собороваться, а он, подчиненный, считал, что нарушил бы
чинопочитание, если б не дал и себя соборовать.
Благочестивый майор делал это с расчетом, полагая, что
молитва исцелит его от болезней. Однако в ночь перед
соборованием они оба умерли, и когда утром в госпиталь явился
фельдкурат со Швейком, оба воина лежали под простынями с
почерневшими лицами, какие бывают у всех умирающих от удушья.
-- Так торжественно мы с вами ехали, господин фельдкурат,
а нам все дело испортили!-- досадовал Швейк, когда в канцелярии
им сообщили, что те двое уже ни в чем не нуждаются.
И верно, прибыли они сюда торжественно. Ехали на дрожках,
Швейк звонил, а фельдкурат держал в руке завернутую в салфетку
бутылочку с маслом и с серьезным видом благословлял ею
прохожих, снимавших шапки. Правда, их было немного, хотя Швейк
и старался наделать как можно больше шуму своим колокольчиком.
За дрожками бежали мальчишки, один прицепился сзади, а все
остальные кричали хором:
-- Сзади-то, сзади!
Швейк звонил, извозчик стегал кнутом сидевшего сзади
мальчишку. На Водичковой улице дрожки догнала привратница, член
конгрегации святой Марии, и на полном ходу приняла
благословение от фельдкурата, перекрестилась, потом плюнула:
-- Скачут с этим господом богом, словно черти! Так и
чахотку недолго получить! -- и, запыхавшись, вернулась на свое
старое место.
Больше всего звон колокольчика беспокоил извозчичью
кобылу, у которой с этим звуком, очевидно, были связаны
какие-то воспоминания. Она беспрестанно оглядывалась назад и
временами делала попытки затанцевать посреди мостовой.
В этом и заключалась та торжественность, о которой говорил
Швейк.
Фельдкурат прошел в канцелярию, уладил финансовую сторону
соборования и предъявил счетоводу госпиталя счет, по которому
военное ведомство должно было заплатить ему, фельдкурату, около
ста пятидесяти крон за освященный елей и дорогу. Между
начальником госпиталя и фельдкуратом завязался спор на эту
тему. Последний, ударив кулаком по столу, заявил:
-- Не думайте, капитан, что соборование совершается
бесплатно. Когда драгунского офицера командируют на конский
завод за лошадьми, ему платят командировочные. Искренне жалею,
что те двое раненых не дождались соборования, это обошлось бы
вам еще на пятьдесят крон дороже.
Швейк ждал фельдкурата внизу в караульном помещении с
бутылочкой освященного елея, возбуждавшей в солдатах
неподдельный интерес. Один из них высказал мнение, что это
масло вполне годится для чистки винтовок и штыков. Молодой
солдатик с Чехо-Моравской возвышенности, который еще верил в
бога, просил не говорить таких вещей и не спорить о святых
таинствах: дескать, мы, как христиане, не должны терять
надежды.
Старик запасной посмотрел на желторотого птенца и сказал:
-- Хороша надежда, что шрапнель оторвет тебе голову!
Дурачили нас только! До войны приезжал к нам депутат клерикал и
говорил о царстве божьем на земле. Мол, господь бог не желает
войны и хочет, чтобы все жили как братья. А как только
вспыхнула война, во всех костелах стали молиться за успех
нашего оружия, а о боге начали говорить будто о начальнике
Генерального штаба, который руководит военными действиями.
Насмотрелся я похорон в этом госпитале! Отрезанные руки и ноги
прямо возами вывозят!
-- Солдат хоронят нагишом,-- сказал другой,-- а форму с
мертвого надевают на живого. Так и идет по очереди.
-- Пока не выиграем войну,-- заметил Швейк.
-- Такой денщик-холуй выиграет!-- отозвался из угла
отделенный.-- На фронт бы таких, в окопы погнать вас на штыки,
к чертовой матери, на проволочные заграждения, в волчьи ямы,
против минометов. Прохлаждаться в тылу каждый умеет, а вот
помирать на фронте никому неохота.
-- А я думаю, как это здорово, когда тебя проткнут штыком!
-- сказал Швейк.-- Неплохо еще получить пулю в брюхо, а еще
лучше, когда человека разрывает снаряд и он видит, что его ноги
вместе с животом оказываются на некотором расстоянии от него. И
так ему странно, что он от удивления помирает раньше, чем это
ему успевают разъяснить.
Молоденький солдат сочувственно вздохнул. Ему стало жалко
своей молодой жизни. Зачем он только родился в этот дурацкий
век? Чтобы его зарезали, как корову на бойне? И к чему все это?
Один из солдат, по профессии учитель, как бы прочитав
егомысли, заметил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212
хочется уйти отсюда самому, без посторонней помощи. Да и я не
любитель скандалов, я человек светский.
-- Мне уже это начинает надоедать, Швейк,-- сказал
фельдкурат, как бы не замечая присутствия гостя.-- Я думал, что
этот человек нас позабавит, расскажет какие-нибудь анекдоты, а
он требует, чтобы я приказал вам не вмешиваться в эти вещи,
несмотря на то, что вы два раза уже имели с ним дело. В такой
вечер, накануне столь важного религиозного акта, когда все
помыслы мои я должен обратить к богу, он пристает ко мне с
какой-то глупой историей о несчастных тысяче двухстах кронах,
отвлекает меня от испытания своей совести, от бога и
добивается, чтобы я ему еще раз сказал, что теперь ничего не
дам ему. Я не хочу больше с ним разговаривать, чтобы не
осквернять этот священный вечер! Скажите ему сами, Швейк:
"Господин фельдкурат вам ничего не даст".
Швейк исполнил приказ, рявкнув в самое ухо гостю.
Однако настойчивый гость остался сидеть.
-- Швейк,-- сказал фельдкурат,-- спросите его, долго ли он
еще намерен здесь торчать?
-- Я не тронусь с места, пока вы мне не уплатите,-- упрямо
заявила гидра.
Фельдкурат встал, подошел к окну и сказал:
-- В таком случае передаю его вам, Швейк. Делайте с ним
что хотите.
-- Пойдемте, сударь,-- пригласил Швейк, схватив незваного
гостя за плечо.-- Бог троицу любит.
И проделал свое упражнение быстро и изящно под похоронный
марш, который фельдкурат выстукивал пальцами на оконном стекле.
Вечер, посвященный благочестивым размышлениям, имел
несколько фаз. Фельдкурат так пламенно стремился к богу, что
еще в двенадцать часов ночи из его квартиры доносилось пение:
Когда в поход мы собирались,
Слезами девки заливались.
С ним вместе пел и бравый солдат Швейк.
x x x
В военном госпитале жаждали соборования двое: старый майор
и офицер запаса, бывший банковский чиновник. Оба получили в
Карпатах по пуле в живот и теперь лежали рядом. Офицер запаса
считал своим долгом собороваться, так как его начальник, майор,
жаждал собороваться, а он, подчиненный, считал, что нарушил бы
чинопочитание, если б не дал и себя соборовать.
Благочестивый майор делал это с расчетом, полагая, что
молитва исцелит его от болезней. Однако в ночь перед
соборованием они оба умерли, и когда утром в госпиталь явился
фельдкурат со Швейком, оба воина лежали под простынями с
почерневшими лицами, какие бывают у всех умирающих от удушья.
-- Так торжественно мы с вами ехали, господин фельдкурат,
а нам все дело испортили!-- досадовал Швейк, когда в канцелярии
им сообщили, что те двое уже ни в чем не нуждаются.
И верно, прибыли они сюда торжественно. Ехали на дрожках,
Швейк звонил, а фельдкурат держал в руке завернутую в салфетку
бутылочку с маслом и с серьезным видом благословлял ею
прохожих, снимавших шапки. Правда, их было немного, хотя Швейк
и старался наделать как можно больше шуму своим колокольчиком.
За дрожками бежали мальчишки, один прицепился сзади, а все
остальные кричали хором:
-- Сзади-то, сзади!
Швейк звонил, извозчик стегал кнутом сидевшего сзади
мальчишку. На Водичковой улице дрожки догнала привратница, член
конгрегации святой Марии, и на полном ходу приняла
благословение от фельдкурата, перекрестилась, потом плюнула:
-- Скачут с этим господом богом, словно черти! Так и
чахотку недолго получить! -- и, запыхавшись, вернулась на свое
старое место.
Больше всего звон колокольчика беспокоил извозчичью
кобылу, у которой с этим звуком, очевидно, были связаны
какие-то воспоминания. Она беспрестанно оглядывалась назад и
временами делала попытки затанцевать посреди мостовой.
В этом и заключалась та торжественность, о которой говорил
Швейк.
Фельдкурат прошел в канцелярию, уладил финансовую сторону
соборования и предъявил счетоводу госпиталя счет, по которому
военное ведомство должно было заплатить ему, фельдкурату, около
ста пятидесяти крон за освященный елей и дорогу. Между
начальником госпиталя и фельдкуратом завязался спор на эту
тему. Последний, ударив кулаком по столу, заявил:
-- Не думайте, капитан, что соборование совершается
бесплатно. Когда драгунского офицера командируют на конский
завод за лошадьми, ему платят командировочные. Искренне жалею,
что те двое раненых не дождались соборования, это обошлось бы
вам еще на пятьдесят крон дороже.
Швейк ждал фельдкурата внизу в караульном помещении с
бутылочкой освященного елея, возбуждавшей в солдатах
неподдельный интерес. Один из них высказал мнение, что это
масло вполне годится для чистки винтовок и штыков. Молодой
солдатик с Чехо-Моравской возвышенности, который еще верил в
бога, просил не говорить таких вещей и не спорить о святых
таинствах: дескать, мы, как христиане, не должны терять
надежды.
Старик запасной посмотрел на желторотого птенца и сказал:
-- Хороша надежда, что шрапнель оторвет тебе голову!
Дурачили нас только! До войны приезжал к нам депутат клерикал и
говорил о царстве божьем на земле. Мол, господь бог не желает
войны и хочет, чтобы все жили как братья. А как только
вспыхнула война, во всех костелах стали молиться за успех
нашего оружия, а о боге начали говорить будто о начальнике
Генерального штаба, который руководит военными действиями.
Насмотрелся я похорон в этом госпитале! Отрезанные руки и ноги
прямо возами вывозят!
-- Солдат хоронят нагишом,-- сказал другой,-- а форму с
мертвого надевают на живого. Так и идет по очереди.
-- Пока не выиграем войну,-- заметил Швейк.
-- Такой денщик-холуй выиграет!-- отозвался из угла
отделенный.-- На фронт бы таких, в окопы погнать вас на штыки,
к чертовой матери, на проволочные заграждения, в волчьи ямы,
против минометов. Прохлаждаться в тылу каждый умеет, а вот
помирать на фронте никому неохота.
-- А я думаю, как это здорово, когда тебя проткнут штыком!
-- сказал Швейк.-- Неплохо еще получить пулю в брюхо, а еще
лучше, когда человека разрывает снаряд и он видит, что его ноги
вместе с животом оказываются на некотором расстоянии от него. И
так ему странно, что он от удивления помирает раньше, чем это
ему успевают разъяснить.
Молоденький солдат сочувственно вздохнул. Ему стало жалко
своей молодой жизни. Зачем он только родился в этот дурацкий
век? Чтобы его зарезали, как корову на бойне? И к чему все это?
Один из солдат, по профессии учитель, как бы прочитав
егомысли, заметил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212