-- Так, видно, оно и есть,-- сказал Швейк, у которого
сегодня сами собой с языка срывались рифмы.
Повар Юрайда, только что пожалевший Балоуна, потерял
всякое к нему сочувствие, так как Балоун быстро подкрался к
новым офицером. Они вышли из канцелярии штаба бригады и
макнуть ее в соус, в котором на большом противне лежала груда
жареной свинины.
Юрайда так сильно ударил его по руке, что краюха упала в
соус, подобно тому как пловец прыгает с мостков в реку.
И, не давая Балоуну вытащить этот лакомый кусок из
противня, Юрайда схватил и выбросил обжору за дверь.
Удрученный Балоун уже в окно увидел, как Юрайда вилкой
достал его краюху, которая вся пропиталась соусом так, что
стала совершенно коричневой, прибавил к ней срезанный с самого
верха жаркого кусок мяса и подал все это Швейку со словами:
-- Ешьте, мой скромный друг!
-- Дева Мария! -- завопил за окном Балоун.-- Мой хлеб в
сортире! -- Размахивая длинными руками, он отправился на село,
чтобы хоть там перехватить чего-нибудь.
Швейк, поедая великодушный дар Юрайды, говорил с набитым
ртом:
-- Я, право, рад. что опять среди своих. Мне было бы очень
досадно, если бы я не мог и дальше быть полезным нашей роте.--
Вытирая с подбородка соус и сало, он закончил: -- Не знаю, не
знаю, что бы вы тут делали, если бы меня где-нибудь задержали,
а война затянулась бы еще на несколько лет.
Старший писарь Ванек с интересом спросил:
-- Как вы думаете, Швейк, война еще долго протянется?
-- Пятнадцать лет,-- ответил Швейк.-- Дело ясное. Ведь раз
уже была Тридцатилетняя война, теперь мы наполовину умнее, а
тридцать поделить на два -- пятнадцать.
-- Денщик нашего капитана,-- отозвался Юрайда,--
рассказывал, и будто он сам это слышал: как только нами будет
занята граница Галиции, мы дальше не пойдем; после этого
русские начнут переговоры о мире.
-- Тогда не стоило и воевать,-- убежденно сказал Швейк.--
Коль война, так война. Я решительно отказываюсь говорить о мире
раньше, чем мы будем в Москве и Петрограде. Уж раз мировая
война, так неужели мы будем валандаться возле границ? Возьмем,
например, шведов в Тридцатилетнюю войну. Ведь они вон откуда
пришли, а добрались до самого Немецкого Брода и до Липниц, где
устроили такую резню, что еще нынче в тамошних трактирах
говорят по-шведски и друг друга не понимают. Или пруссаки, те
тоже не из соседней деревни пришли, а в Липницах после них
пруссаков хоть отбавляй. Добрались они даже до Едоухова и до
Америки, а затем вернулись обратно.
-- Впрочем,-- сказал Юрайда, которого сегодняшнее
пиршество совершенно выбило из колеи и сбило с толку,-- все
люди произошли от карпов. Возьмем, друзья, эволюционную теорию
Дарвина...
Дальнейшие его рассуждения были прерваны вторжением
вольноопределяющегося Марека.
-- Спасайся кто может! -- завопил Марек.-- Только что к
штабу батальона подъехал на автомобиле подпоручик Дуб и привез
с собой вонючего кадета Биглера.
-- С Дубом происходит что-то страшное,-- информировал
далее Марек.-- Когда они с Биглером вылезли из автомобиля, он
ворвался в канцелярию. Вы помните, уходя отсюда, я сказал, что
немного вздремну. Растянулся я, значит, в канцелярии на
скамейке и только стал засыпать, он на меня и налетел. Кадет
Биглер заорал: "Habacht!" Подпоручик Дуб поднял меня и
набросился: "Ага! Удивляетесь, что я застиг вас в канцелярии
при неисполнении вами своих обязанностей? Спать полагается
только после отбоя". А Биглер определил: "Раздел шестнадцатый,
параграф девятый казарменного устава". Тут Дуб стукнул кулаком
по столу и разорался: "Видно в батальоне хотели от меня
избавиться, не думайте, что это было сотрясение мозга, мой
череп выдержит". Кадет Биглер в это время перелистывал на столе
бумаги и для себя прочел вслух выдержку из одного документа:
"Приказ по дивизии номер двести восемьдесят". Подпоручик Дуб,
думая, что тот насмехается над его последней фразой насчет
крепкого черепа, стал упрекать кадета в недостойном и дерзком
поведении по отношению к старшему по чину офицеру и теперь
ведет его сюда, к капитану, чтобы на него пожаловаться.
Спустя несколько минут Дуб и Биглер пришли на кухню, через
которую нужно было пройти, чтобы попасть наверх, где находился
офицерский состав и где, наевшись жареной свинины, пузатый
прапорщик Малый распевал арии из оперы "Травиата", рыгая при
этом после капусты и жирного обеда.
Когда подпоручик Дуб вошел, Швейк закричал:
-- Habacht! Всем встать!
Подпоручик Дуб вплотную подошел к Швейку и крикнул ему
прямо в лицо:
-- Теперь радуйся, теперь тебе аминь! Я велю из тебя
сделать чучело на память Девяносто первому полку.
-- Zum Befehl, господин лейтенант,-- козырнул Швейк.--
однажды я читал, осмелюсь доложить, что некогда была великая
битва, в которой пал шведский король со своим верным конем.
Обоих павших отправили в Швецию. и из их трупов набили чучела,
и теперь они стоят в Стокгольмском музее.
-- Откуда у тебя такие познания, хам? -- взвизгнул
подпоручик Дуб.
-- Осмелюсь доложить, господин лейтенант, от моего брата,
преподавателя гимназии.
Подпоручик Дуб круто повернулся, плюнул и, подталкивая
вперед кадета Бнглера, прошел наверх, в зал. Однако в дверях он
все же не преминул обернуться к Швейку и с неумолимой
строгостью римского цезаря, решающего в цирке судьбу раненого
гладиатора, сделал движение большим пальцем правой руки и
крикнул:
-- Большой палец книзу!
-- Осмелюсь доложить.-- прокричал вслед ему Швейк,--
пальцы всегда книзу!
x x x
Кадет Биглер был слаб, как муха. За это время он успел
побывать в нескольких холерных пунктах и после манипуляций,
которые проделывали с ним, как с бациллоносителем холеры,
естественно, привык совершенно непроизвольно делать в штаны,
пока наконец на одном из таких пунктов не попал в руки
специалиста. Тот в его испражнениях не нашел холерных бацилл,
закрепил ему кишечник танином, как сапожник дратвой рваные
башмаки, и направил в ближайшее этапное управление, признав
легкого, как пар над горшком, кадета Биглера
"frontdiensttauglich" / Годным к строевой службе (нем.)/.
Доктор был сердечный человек.
Когда кадет Биглер обратил внимание врача на то, что
чувствует себя очень слабым, тот, улыбаясь, ответил: "Золотую
медаль за храбрость у вас еще хватит сил унести. Ведь вы же
добровольно пошли на войну".
Итак, кадет Биглер отправился за золотой медалью.
Его укрепленный кишечник уже не выделял жидкость в штаны,
но частые позывы все еще мучили кадета, так что весь путь
Биглера от последнего этапного пункта до самого штаба бригады,
где он встретился с подпоручиком Дубом, был воистину
торжественным шествием по всевозможным уборным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212