Она бросила вас в когти поручика
Лукаша... Пришла пора нам расстаться.
-- А что, сорвали банк у вас или же вы на понте продули?
-- спокойно спросил Швейк.-- Плохо дело, когда карта не идет,
но еще хуже, когда везет чересчур... Жил в Здеразе жестяник, по
фамилии Вейвода, частенько игрывал в "марьяж" в трактире позади
"Столетнего кафе". Однажды черт его дернул предложить: "Не
перекинуться ли нам в "двадцать одно" по пяти крейцеров?" Ну,
сели играть. Метал банк он. Все проиграли, банк вырос до
десятки. Старик Вейвода хотел и другим дать разок выиграть и
все время приговаривал: "Ну-ка, маленькая, плохонькая, сюда".
Вы не можете себе представить, как ему не везло: маленькая,
плохонькая не шла, да и только. Банк рос, собралась там уже
сотня. Из игроков ни у кого столько не было, чтобы идти
ва-банк, а Вейвода даже весь вспотел. Только и было слышна:
"Маленькая, плохонькая, сюда". Игроки ставили по пятерке и все
время проигрывали. Один трубочист так разошелся, что сбегал
домой за деньгами, и, когда в банке было больше чем полторы
сотни, пошел ва-банк. Вейвода хотел избавиться от банка и, как
позже рассказывал, решил прикупать хоть до тридцати, чтобы
только не выиграть, а вместо этого сразу купил два туза. Он
сделал вид, будто у него ничего нет, и нарочно говорит:
"Шестнадцать". А у трубочиста всего-навсего оказалось
пятнадцать. Ну, разве это не невезение! Несчастный старик
Вейвода побледнел, вид у него был жалкий, а вокруг уже стали
поругиваться и перешептываться, что, дескать, передергивает и
что его как-то раз уже били за нечистую игру, хотя на самом
деле это был самый честный игрок. В банк сыпались крона за
кроной. Там уже скопилось пятьсот крон. Тут и трактирщик не
выдержал. У него как раз были приготовлены деньги для уплаты
пивоваренному заводу. Он их вынул, подсел к столу, сперва
проиграл два раза по сто крон, а потоп зажмурил глаза,
перевернул стул на счастье и заявил что идет ва-банк. "Играем в
открытую!" -- сказал он. Старик Вейвода, кажется, все на свете
отдал бы за то чтобы проиграть. Все удивились, когда ему пришла
семерка и он оставил ее себе. Трактирщик ухмыльнулся в бороду
-- у него было двадцать одно. Старику Вейводе пришла вторая
семерка, и опять он ее себе оставил "Теперь придет туз или
десятка,-- заметил со злорадством трактирщик.-- Готов голову
прозакладывать, пан Вейвода, что вам пришел капут". Все затаили
дыхание. Вейвода тянет, и появляется... третья семерка.
Трактирщик побледнел как полотно (это были его последние
деньги) и ушел на кухню. Через минуту прибегает мальчонка,-- он
был у него в ученье,-- кричит, чтобы мы скорей сняли
трактирщика: хозяин-де весит на оконной ручке. Вынули мы его из
петли, воскресили и сели играть дальше. Денег ни у кого уже не
было -- все деньги лежали в банке у Вейводы. А Вейвода знай
свое "маленькая, плохонькая, сюда", и счастлив бы все спустить,
но должен был открывать карты и выкладывать их на стол не мог
он смошенничать и перебрать нарочно. Все просто обалдели от
того, как ему везло. Уговорились: если не хватит наличных,
играть под расписки. Игра продолжалась несколько часов, и перед
старым Вейводой росли тысячи за тысячами. Трубочист был должен
в банк уже больше полутора миллионов, угольщик из Здераза --
около миллиона, швейцар из "Столетнего кафе"-- восемьсот тысяч
крон, а фельдшер -- больше двух миллионов. В одной только
тарелке, куда откладывали часть выигрыша для трактирщика, на
клочках бумаги было более трехсот тысяч. Старик Вейвода
пускался на всякие штуки: то и дело бегал в уборную и каждый
раз давал за себя метать кому-нибудь другому, а когда
возвращался, ему сообщали, что выиграл он и что ему пришло
двадцать одно. Послали за новой колодой, но и это не помогло.
Когда Вейвода останавливался на пятнадцати, у партнера было
четырнадцать. Все злобно глядели на старого Вейводу, а больше
всех ругался мостовщик, который всего-то-навсего выложил
наличными восемь крон. Этот откровенно заявил, что человеку
вроде Вейводы не место на белом свете и что такому нужно
наподдать коленкой, выкинуть и утопить, как щепка. Вы не можете
себе представить отчаяние старика Вейводы. Наконец ему в голову
пришла идея. "Мне нужно в отхожее место,-- сказал он
трубочисту.-- Сыграйте-ка за меня". И так, без шапки, выбежал
прямо на Мыслиховую улицу за полицией, нашел патруль и сообщил,
что в таком-то и таком-то трактире играют в азартные игры.
Полицейские велели ему вернуться в трактир и сказали, что
придут за ним следом. Когда Вейвода вернулся, ему объявили, что
за это время фельдшер проиграл свыше двух миллионов, а швейцар
-- свыше трех. А в тарелку для трактирщика положили расписку на
пятьсот тысяч. Скоро ворвались полицейские. Мостовщик крикнул:
"Спасайся, кто может!" Но было уже поздно. На банк наложили
арест и всех повели в полицию. Здеразский угольщик оказал
сопротивление, и его увезли в "корзинке". В банке было больше
чем на полмиллиарда долговых расписок и полторы тысячи крон
наличными. "Ничего подобного я до сих пор не видывал,-- сказал
полицейский инспектор, увидя такие головокружительные суммы.--
Это почище, чем в Монте-Карло". Все, кроме старика Вейводы,
остались в полицейском комиссариате до утра. Вейводу, как
доносчика, отпустили и обещали ему, что он получит в качестве
вознаграждения законную треть конфискованного банка, свыше ста
шестидесяти миллионов крон. Старик от всего этого рехнулся и
утром ходил по Праге и дюжинами заказывал себе несгораемые
шкафы... Вот это называется -- повезло в карты!
Тут Швейк пошел варить грог. К ночи фельдкурат, которого
Швейк с трудом отправил в постель, прослезился и завопил.
-- Продал я тебя, дружище,-- всхлипывал он,-- позорно
продал. Прокляни меня, ударь -- стою того! Отдал я тебя на
растерзание. В глаза тебе не смею взглянуть. Бей меня, кусай,
уничтожь! Лучшего я не заслужил. Знаешь, кто я?
И, уткнув заплаканную физиономию в подушку, он тихим,
нежным голосом протянул:
-- Я последний подлец...-- и уснул, словно ко дну пошел.
На другой день фельдкурат не смел поднять глаз на Швейка,
рано ушел из дому и вернулся только к ночи вместе с толстым
пехотинцем.
-- Швейк,-- сказал он, по-прежнему не глядя на Швейка,--
покажите ему, где что лежит, чтобы он был в курсе дела, и
научите его варить грог. Утром вы явитесь к поручику Лукашу.
Швейк со своим преемником приятно провел ночь за
приготовлением грога. К утру толстый пехотинец еле держался на
ногах и бурчал себе под нос невероятную смесь из разных
народных песен:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212
Лукаша... Пришла пора нам расстаться.
-- А что, сорвали банк у вас или же вы на понте продули?
-- спокойно спросил Швейк.-- Плохо дело, когда карта не идет,
но еще хуже, когда везет чересчур... Жил в Здеразе жестяник, по
фамилии Вейвода, частенько игрывал в "марьяж" в трактире позади
"Столетнего кафе". Однажды черт его дернул предложить: "Не
перекинуться ли нам в "двадцать одно" по пяти крейцеров?" Ну,
сели играть. Метал банк он. Все проиграли, банк вырос до
десятки. Старик Вейвода хотел и другим дать разок выиграть и
все время приговаривал: "Ну-ка, маленькая, плохонькая, сюда".
Вы не можете себе представить, как ему не везло: маленькая,
плохонькая не шла, да и только. Банк рос, собралась там уже
сотня. Из игроков ни у кого столько не было, чтобы идти
ва-банк, а Вейвода даже весь вспотел. Только и было слышна:
"Маленькая, плохонькая, сюда". Игроки ставили по пятерке и все
время проигрывали. Один трубочист так разошелся, что сбегал
домой за деньгами, и, когда в банке было больше чем полторы
сотни, пошел ва-банк. Вейвода хотел избавиться от банка и, как
позже рассказывал, решил прикупать хоть до тридцати, чтобы
только не выиграть, а вместо этого сразу купил два туза. Он
сделал вид, будто у него ничего нет, и нарочно говорит:
"Шестнадцать". А у трубочиста всего-навсего оказалось
пятнадцать. Ну, разве это не невезение! Несчастный старик
Вейвода побледнел, вид у него был жалкий, а вокруг уже стали
поругиваться и перешептываться, что, дескать, передергивает и
что его как-то раз уже били за нечистую игру, хотя на самом
деле это был самый честный игрок. В банк сыпались крона за
кроной. Там уже скопилось пятьсот крон. Тут и трактирщик не
выдержал. У него как раз были приготовлены деньги для уплаты
пивоваренному заводу. Он их вынул, подсел к столу, сперва
проиграл два раза по сто крон, а потоп зажмурил глаза,
перевернул стул на счастье и заявил что идет ва-банк. "Играем в
открытую!" -- сказал он. Старик Вейвода, кажется, все на свете
отдал бы за то чтобы проиграть. Все удивились, когда ему пришла
семерка и он оставил ее себе. Трактирщик ухмыльнулся в бороду
-- у него было двадцать одно. Старику Вейводе пришла вторая
семерка, и опять он ее себе оставил "Теперь придет туз или
десятка,-- заметил со злорадством трактирщик.-- Готов голову
прозакладывать, пан Вейвода, что вам пришел капут". Все затаили
дыхание. Вейвода тянет, и появляется... третья семерка.
Трактирщик побледнел как полотно (это были его последние
деньги) и ушел на кухню. Через минуту прибегает мальчонка,-- он
был у него в ученье,-- кричит, чтобы мы скорей сняли
трактирщика: хозяин-де весит на оконной ручке. Вынули мы его из
петли, воскресили и сели играть дальше. Денег ни у кого уже не
было -- все деньги лежали в банке у Вейводы. А Вейвода знай
свое "маленькая, плохонькая, сюда", и счастлив бы все спустить,
но должен был открывать карты и выкладывать их на стол не мог
он смошенничать и перебрать нарочно. Все просто обалдели от
того, как ему везло. Уговорились: если не хватит наличных,
играть под расписки. Игра продолжалась несколько часов, и перед
старым Вейводой росли тысячи за тысячами. Трубочист был должен
в банк уже больше полутора миллионов, угольщик из Здераза --
около миллиона, швейцар из "Столетнего кафе"-- восемьсот тысяч
крон, а фельдшер -- больше двух миллионов. В одной только
тарелке, куда откладывали часть выигрыша для трактирщика, на
клочках бумаги было более трехсот тысяч. Старик Вейвода
пускался на всякие штуки: то и дело бегал в уборную и каждый
раз давал за себя метать кому-нибудь другому, а когда
возвращался, ему сообщали, что выиграл он и что ему пришло
двадцать одно. Послали за новой колодой, но и это не помогло.
Когда Вейвода останавливался на пятнадцати, у партнера было
четырнадцать. Все злобно глядели на старого Вейводу, а больше
всех ругался мостовщик, который всего-то-навсего выложил
наличными восемь крон. Этот откровенно заявил, что человеку
вроде Вейводы не место на белом свете и что такому нужно
наподдать коленкой, выкинуть и утопить, как щепка. Вы не можете
себе представить отчаяние старика Вейводы. Наконец ему в голову
пришла идея. "Мне нужно в отхожее место,-- сказал он
трубочисту.-- Сыграйте-ка за меня". И так, без шапки, выбежал
прямо на Мыслиховую улицу за полицией, нашел патруль и сообщил,
что в таком-то и таком-то трактире играют в азартные игры.
Полицейские велели ему вернуться в трактир и сказали, что
придут за ним следом. Когда Вейвода вернулся, ему объявили, что
за это время фельдшер проиграл свыше двух миллионов, а швейцар
-- свыше трех. А в тарелку для трактирщика положили расписку на
пятьсот тысяч. Скоро ворвались полицейские. Мостовщик крикнул:
"Спасайся, кто может!" Но было уже поздно. На банк наложили
арест и всех повели в полицию. Здеразский угольщик оказал
сопротивление, и его увезли в "корзинке". В банке было больше
чем на полмиллиарда долговых расписок и полторы тысячи крон
наличными. "Ничего подобного я до сих пор не видывал,-- сказал
полицейский инспектор, увидя такие головокружительные суммы.--
Это почище, чем в Монте-Карло". Все, кроме старика Вейводы,
остались в полицейском комиссариате до утра. Вейводу, как
доносчика, отпустили и обещали ему, что он получит в качестве
вознаграждения законную треть конфискованного банка, свыше ста
шестидесяти миллионов крон. Старик от всего этого рехнулся и
утром ходил по Праге и дюжинами заказывал себе несгораемые
шкафы... Вот это называется -- повезло в карты!
Тут Швейк пошел варить грог. К ночи фельдкурат, которого
Швейк с трудом отправил в постель, прослезился и завопил.
-- Продал я тебя, дружище,-- всхлипывал он,-- позорно
продал. Прокляни меня, ударь -- стою того! Отдал я тебя на
растерзание. В глаза тебе не смею взглянуть. Бей меня, кусай,
уничтожь! Лучшего я не заслужил. Знаешь, кто я?
И, уткнув заплаканную физиономию в подушку, он тихим,
нежным голосом протянул:
-- Я последний подлец...-- и уснул, словно ко дну пошел.
На другой день фельдкурат не смел поднять глаз на Швейка,
рано ушел из дому и вернулся только к ночи вместе с толстым
пехотинцем.
-- Швейк,-- сказал он, по-прежнему не глядя на Швейка,--
покажите ему, где что лежит, чтобы он был в курсе дела, и
научите его варить грог. Утром вы явитесь к поручику Лукашу.
Швейк со своим преемником приятно провел ночь за
приготовлением грога. К утру толстый пехотинец еле держался на
ногах и бурчал себе под нос невероятную смесь из разных
народных песен:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212