Капитан Сагнер одну за другой сдавал
свои позиции. -- Главная причина того, что теперь при передаче
приказов из штаба на позиции все меньше и меньше пользуются
шифрами, заключается в том, что наши полевые телефоны
недостаточно совершенны и неясно передают, особенно во время
артиллерийской канонады, отдельные слоги. Вы абсолютно ничего
не слышите, и это вносит еще большую путаницу.
-- Замешательство -- самое скверное, что может быть на
фронте, господа,-- пророчески изрек он и опять умолк.-- Через
минуту,-- снова заговорил капитан, глядя в окно,-- мы будем в
Рабе. Meine Herren! Солдаты получат здесь по сто пятьдесят
граммов венгерской колбасы. Устроим получасовой отдых.-- Он
посмотрел на маршрут.-- В четыре двенадцать отправление. В три
пятьдесят восемь -- все по вагонам. Выходить из вагонов по
ротам: одиннадцатая и т. д. ...Zugsweise, Direktion
Verpflegsmagazin No 6 /Походной колонной, направление-- склад
No 6 (нем.)/. Контроль при выдаче ведет кадет Биглер.
Все посмотрели на кадета Биглера, словно предупреждая:
"Придется тебе, молокосос, выдержать здоровый бой".
Но старательный кадет достал из чемоданчика лист бумаги,
линейку, разлиновал бумагу, разграфил лист по маршевым ротам и
начал спрашивать офицеров о численном составе их рот; однако ни
один из командиров не знал этого толком,-- они могли дать
требуемые цифровые данные только приблизительно, пользуясь
какими-то загадочными пометками в своих записных книжках.
Капитан Сагнер с отчаяния принялся читать злополучную
книгу "Грехи отцов". Когда поезд остановился на станции Раб, он
захлопнул ее и заметил:
-- Этот Людвиг Гангофер неплохо пишет.
Поручик Лукаш первый выпрыгнул из штабного вагона и
направился к Швейку.
x x x
Швейк и его товарищи давно уже кончили играть в карты, а
денщик поручика Лукаша Балоун почувствовал такой голод, что
начал бунтовать против военного начальства и разорялся о том,
что ему прекрасно известно, как объедаются господа офицеры.
Теперь хуже, чем при крепостном праве. В старину на военной
службе было не так. Еще в войну шестьдесят шестого года
офицеры, как рассказывал ему дедушка, живший на содержании у
своих детей, делились с солдатами и курицей, и куском хлеба.
Причитаниям Балоуна не было конца, и Швейк счел нужным
похвалить военные порядки и нынешнюю войну.
-- Уж очень молодой у тебя дедушка,-- добродушно улыбаясь,
начал он, когда приехали в Раб.-- Твой дедушка помнит только
войну шестьдесят шестого года, а вот дедушка моего знакомого
Рановского служил в Италии еще при крепостном праве. Отслужил
он там двенадцать лет и вернулся домой капралом. Работы для
него не находилось. Так вот, этого дедушку нанял его же отец.
Как-то раз поехали они на барщину корчевать пни. Один пень, как
нам рассказывал тот дедушка, работавший у своего тятеньки, был
такой здоровенный, что его не могли с места сдвинуть. Ну, дед и
говорит: "Оставим эту сволочь здесь. На кой мучиться?" А
лесник, услышав это, стал орать и замахнулся на него палкой:
"Выкорчевать пень, и все тут". Капрал и сказал-то ему
всего-навсего: "Ты молокосос, я старый отставной солдат",-- а
уже через неделю получил повестку и опять должен был явиться
для отбывания воинской повинности в Италии. Пробыл он там еще
десять лет и написал домой, что, когда вернется, трахнет
лесника по голове топором. По счастью, лесник умер раньше своей
смертью.
В этот момент в дверях вагона появился поручик Лукаш.
-- Швейк, идите-ка сюда! -- сказал он.-- Бросьте ваши
глупые разглагольствования, лучше разъясните мне кое-что.
-- Слушаюсь, иду, господин обер-лейтенант.
Поручик Лукаш увел Швейка с собой. Взгляд, которым он
наградил его, не предвещал ничего хорошего.
Дело заключалось в том, что во время позорно провалившейся
лекции капитана Сагнера поручик Лукаш, сопоставив факты, нашел
единственно возможное решение загадки. Для этого, правда, не
пришлось прибегать к особо сложным умозаключениям, так как за
день до отъезда Швейк рапортовал Лукашу: "Господин
обер-лейтенант, в батальоне лежат какие-то книжки для господ
офицеров. Я принес их из полковой канцелярии".
Когда Лукаш и Швейк перешли через второй путь и
остановились у погашенного локомотива, который уже неделю
дожидался поезда с боевыми припасами, Лукаш без обиняков
спросил:
-- Швейк, что стало с этими книжками?
-- Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, это очень
длинная история, а вы всегда изволите сердиться, когда я
рассказываю подробно. Помните, вы разорвали официальное
отношение касательно военного займа и хотели мне дать
подзатыльник, а я на это вам рассказал, что в одной книжке было
написано, как прежде, во время войны, люди платили с окна: за
каждое окно двадцать геллеров и с гуся столько же...
-- Этак, Швейк, мы с вами никогда не кончим,-- прервал
поручик. Он заранее решил вести допрос так, чтобы этот прохвост
Швейк самого важного не узнал и не мог этого использовать.--
Знаете Гангофера?
-- Кто он такой? -- вежливо осведомился Швейк.
-- Немецкий писатель, дурак вы этакий! -- обозлился
поручик Лукаш.
-- Ей-богу, господин обер-лейтенант,-- сказал Швейк, и
лицо его выразило искреннюю муку,-- лично я не знаком ни с
одним немецким писателем. Я был знаком только с одним чешским
писателем, Гаеком Ладиславом из Домажлиц. Он был редактором
журнала "Мир животных", и я ему всучил дворняжку за
чистокровного шпица. Очень веселый и порядочный был человек.
Посещал он один трактир и всегда читал там свои рассказы, такие
печальные, что все со смеху умирали, а он плакал и платил за
всех. А мы должны были ему петь:
Домажлицкая башня
Росписью украшена.
Кто ее так размалевал,
Часто девушек целовал.
Больше нет его здесь:
Помер, вышел весь...
-- Вы не в театре! Орет, как оперный певец,-- испуганно
прошипел поручик Лукаш, когда Швейк запел последнюю фразу:
"Помер, вышел весь..." -- Я вас не об этом спрашиваю. Я хотел
только знать, обратили вы внимание, что те книжки, о которых мы
говорили,-- сочинение Гангофера? Так что стало с теми книжками?
-- злобно выпалил поручик.
-- С теми, которые я принес из полковой канцелярии? --
задумчиво переспросил Швейк.-- Они действительно, господин
обер-лейтенант, были написаны тем, о котором вы спрашивали, не
знаком ли я с ним. Я получил телефонограмму прямо из полковой
канцелярии. Видите ли, там хотели послать эти книжки в
канцелярию батальона, но в канцелярии не было ни души;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212
свои позиции. -- Главная причина того, что теперь при передаче
приказов из штаба на позиции все меньше и меньше пользуются
шифрами, заключается в том, что наши полевые телефоны
недостаточно совершенны и неясно передают, особенно во время
артиллерийской канонады, отдельные слоги. Вы абсолютно ничего
не слышите, и это вносит еще большую путаницу.
-- Замешательство -- самое скверное, что может быть на
фронте, господа,-- пророчески изрек он и опять умолк.-- Через
минуту,-- снова заговорил капитан, глядя в окно,-- мы будем в
Рабе. Meine Herren! Солдаты получат здесь по сто пятьдесят
граммов венгерской колбасы. Устроим получасовой отдых.-- Он
посмотрел на маршрут.-- В четыре двенадцать отправление. В три
пятьдесят восемь -- все по вагонам. Выходить из вагонов по
ротам: одиннадцатая и т. д. ...Zugsweise, Direktion
Verpflegsmagazin No 6 /Походной колонной, направление-- склад
No 6 (нем.)/. Контроль при выдаче ведет кадет Биглер.
Все посмотрели на кадета Биглера, словно предупреждая:
"Придется тебе, молокосос, выдержать здоровый бой".
Но старательный кадет достал из чемоданчика лист бумаги,
линейку, разлиновал бумагу, разграфил лист по маршевым ротам и
начал спрашивать офицеров о численном составе их рот; однако ни
один из командиров не знал этого толком,-- они могли дать
требуемые цифровые данные только приблизительно, пользуясь
какими-то загадочными пометками в своих записных книжках.
Капитан Сагнер с отчаяния принялся читать злополучную
книгу "Грехи отцов". Когда поезд остановился на станции Раб, он
захлопнул ее и заметил:
-- Этот Людвиг Гангофер неплохо пишет.
Поручик Лукаш первый выпрыгнул из штабного вагона и
направился к Швейку.
x x x
Швейк и его товарищи давно уже кончили играть в карты, а
денщик поручика Лукаша Балоун почувствовал такой голод, что
начал бунтовать против военного начальства и разорялся о том,
что ему прекрасно известно, как объедаются господа офицеры.
Теперь хуже, чем при крепостном праве. В старину на военной
службе было не так. Еще в войну шестьдесят шестого года
офицеры, как рассказывал ему дедушка, живший на содержании у
своих детей, делились с солдатами и курицей, и куском хлеба.
Причитаниям Балоуна не было конца, и Швейк счел нужным
похвалить военные порядки и нынешнюю войну.
-- Уж очень молодой у тебя дедушка,-- добродушно улыбаясь,
начал он, когда приехали в Раб.-- Твой дедушка помнит только
войну шестьдесят шестого года, а вот дедушка моего знакомого
Рановского служил в Италии еще при крепостном праве. Отслужил
он там двенадцать лет и вернулся домой капралом. Работы для
него не находилось. Так вот, этого дедушку нанял его же отец.
Как-то раз поехали они на барщину корчевать пни. Один пень, как
нам рассказывал тот дедушка, работавший у своего тятеньки, был
такой здоровенный, что его не могли с места сдвинуть. Ну, дед и
говорит: "Оставим эту сволочь здесь. На кой мучиться?" А
лесник, услышав это, стал орать и замахнулся на него палкой:
"Выкорчевать пень, и все тут". Капрал и сказал-то ему
всего-навсего: "Ты молокосос, я старый отставной солдат",-- а
уже через неделю получил повестку и опять должен был явиться
для отбывания воинской повинности в Италии. Пробыл он там еще
десять лет и написал домой, что, когда вернется, трахнет
лесника по голове топором. По счастью, лесник умер раньше своей
смертью.
В этот момент в дверях вагона появился поручик Лукаш.
-- Швейк, идите-ка сюда! -- сказал он.-- Бросьте ваши
глупые разглагольствования, лучше разъясните мне кое-что.
-- Слушаюсь, иду, господин обер-лейтенант.
Поручик Лукаш увел Швейка с собой. Взгляд, которым он
наградил его, не предвещал ничего хорошего.
Дело заключалось в том, что во время позорно провалившейся
лекции капитана Сагнера поручик Лукаш, сопоставив факты, нашел
единственно возможное решение загадки. Для этого, правда, не
пришлось прибегать к особо сложным умозаключениям, так как за
день до отъезда Швейк рапортовал Лукашу: "Господин
обер-лейтенант, в батальоне лежат какие-то книжки для господ
офицеров. Я принес их из полковой канцелярии".
Когда Лукаш и Швейк перешли через второй путь и
остановились у погашенного локомотива, который уже неделю
дожидался поезда с боевыми припасами, Лукаш без обиняков
спросил:
-- Швейк, что стало с этими книжками?
-- Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, это очень
длинная история, а вы всегда изволите сердиться, когда я
рассказываю подробно. Помните, вы разорвали официальное
отношение касательно военного займа и хотели мне дать
подзатыльник, а я на это вам рассказал, что в одной книжке было
написано, как прежде, во время войны, люди платили с окна: за
каждое окно двадцать геллеров и с гуся столько же...
-- Этак, Швейк, мы с вами никогда не кончим,-- прервал
поручик. Он заранее решил вести допрос так, чтобы этот прохвост
Швейк самого важного не узнал и не мог этого использовать.--
Знаете Гангофера?
-- Кто он такой? -- вежливо осведомился Швейк.
-- Немецкий писатель, дурак вы этакий! -- обозлился
поручик Лукаш.
-- Ей-богу, господин обер-лейтенант,-- сказал Швейк, и
лицо его выразило искреннюю муку,-- лично я не знаком ни с
одним немецким писателем. Я был знаком только с одним чешским
писателем, Гаеком Ладиславом из Домажлиц. Он был редактором
журнала "Мир животных", и я ему всучил дворняжку за
чистокровного шпица. Очень веселый и порядочный был человек.
Посещал он один трактир и всегда читал там свои рассказы, такие
печальные, что все со смеху умирали, а он плакал и платил за
всех. А мы должны были ему петь:
Домажлицкая башня
Росписью украшена.
Кто ее так размалевал,
Часто девушек целовал.
Больше нет его здесь:
Помер, вышел весь...
-- Вы не в театре! Орет, как оперный певец,-- испуганно
прошипел поручик Лукаш, когда Швейк запел последнюю фразу:
"Помер, вышел весь..." -- Я вас не об этом спрашиваю. Я хотел
только знать, обратили вы внимание, что те книжки, о которых мы
говорили,-- сочинение Гангофера? Так что стало с теми книжками?
-- злобно выпалил поручик.
-- С теми, которые я принес из полковой канцелярии? --
задумчиво переспросил Швейк.-- Они действительно, господин
обер-лейтенант, были написаны тем, о котором вы спрашивали, не
знаком ли я с ним. Я получил телефонограмму прямо из полковой
канцелярии. Видите ли, там хотели послать эти книжки в
канцелярию батальона, но в канцелярии не было ни души;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212