или напрямки объявляла, что никогда не выйдет за него замуж, или — что ей по нраву другой ухажер, которому она дала зарок и обменялась платочками в знак доверия и обещания ждать дня свадьбы... Самыми шумными гулянки были недели три перед масленой, еще до недели «пестрой» и «сплошной»— так они нарекались в зависимости от того, сколько дней в неделе нужно было поститься. Яронец приезжал на эти гулянки, или «катушки», на своем рыжем иноходце, привязывал его у забора и пробирался к Еленке, чтобы увести ее «поиграть». Но тут же вырастал рядом ухмыляющийся Лога и говорил: «Жеребец-то твой, Силка, ускакал!» Яронец, догадываясь, что Лога отвязал коня, бросался на поиски иноходца и, бывало, обегал чуть ли не все село, чтобы поймать уросливого коня. А Лога, оставаясь наедине с Еленкой, хохотал во все горло, нашептывал ей про свои чувства, что он женится только на ней, что Яронца ей ждать — состариться в девках. Еленка была непреклонна, твердила свое: «Отстань, липучка! Не пойду я за тебя! Не дури мне голову». Но Логу это почему-то не охлаждало, он еще больше распалялся и не пропускал ни одной гулянки, чтобы не
увести хоть на две-три минуты Еленку и нашептать ей в уши, что жить без нее не может, что лучше ему удавиться. Чтобы почувствовать себя более уверенным, он решил заручиться поддержкой и согласием отца и тут, на удивление, не встретил никакого отказа. Аввакум Сидорович выслушал сетования сына и согласился его женить, выговорив себе одно условие: «Дай-ка я сам взгляну на девку, чего она стоит! Ты-то уже захмелел, гляжу, и, может, по дурости проморгаешь кого сватаешь! С лица воду не пить! Если судить по отцу и матери, то девка должна быть удалая, но все ж глаз надо положить, прежде чем товар брать!» Он запряг под вечер легкого на ногу иноходца и покатил на Краснояр, дальнюю улицу села, где жил Леон Терентьевич Федоров. Он знал, что Федоров мужик хозяйственный, мастер на все руки, но живет бедновато, обременен семьей, после второй женитьбы у него уже шестеро сыновей и дочек. Аввакум Сидорович, будучи человеком наблюдательным, сам не раз выбирал невест для других, ходил и в сватах, но, приехав к Леону Терентьевичу, он не мог налюбоваться проворной огневой девкой — Еленка мигом раскочегарила самовар, накрыла на стол, носилась вихрем по избе, и все молча, с одной улыбочкой, освещавшей круглое и миловидное лицо. Его заботило не приданое невесты, а ее руки, а руки были такими, что, вернувшись с тайных смотрин, он восхищенно заявил сыну: «Вот это, я тебе, парень, скажу, девка! Огонь! Моргнуть не успеешь, а у нее уже все на столе! Это, брат, не с каких-то там кислых щей пенка, эта нам подойдет, если сумеешь уломать ее. Такую в дом привести — радость для всех! Тащи, если сил хватит!»
И Логе в конце концов повезло. Однажды мачеха так допекла Еленку, что та не стерпела напрасных обид и, когда Лога на посиделках повел ее в темные сени, она вдруг, не дожидаясь его слов, объявила ему, ошалевшему от счастья, что согласна выйти за него, но только нынче, в эту же ночь. «Приезжай и жди меня за гумном,— шепнула она.— Как справлю дома все дела, так и выбегу к тебе!»
У семейских свадьбы справляли или по любовному .сговору, засылая сватов иногда в другие деревни, усмотрев подходящую девку, но чаще — тайком от родителей невесты, ее «воровали», или, как говорили, она выходила замуж «убегом». Невесту брали на гулянке или «катушке», этаком пятачке, где неторопливо прохаживались девки в длинных, крытых серой чесучой, овчинных шубах, расклешенных, с просторными полами, а парни в куцых куртках лезли под крыло шубы, вроде бы погреться, а на самом деле прижимались к зазнобе и, обняв ее в поясе, шли вместе нога в ногу по кругу, слушая, как истомно бьется сердце. Случалось, жених подкатывал к месту гулянки, выхватывал с помощью дружков притворно визжавшую невесту из круга гуляющих, кидал в кошевку и увозил под смех и возбужденный гомон гульбища. Все это проделывалось по обоюдному сговору, ведь «украсть» было куда интереснее, чем просто свататься...
Бывало, что жених, будучи беспоповцем, выбирал в жены поповку, и тогда на молодых обрушивалась неминуемая кара и проклятье: породниться с верующими другого толка было в прежние времена страшным грехом, и отец с матерью отказывались благословить такой брак. Такое несчастье пережил в молодости мой дед Леон Терентьевич, нарушивший закон веры. Отец проклял его, выгнал из дома, и ему пришлось немало помыкаться, прежде чем свить свое гнездо. Всю жизнь он жил с отцом на одной улице села, на Краснояре, но, встречаясь, они никогда не здоровались, проходили мимо, глядя в землю или отворачиваясь. Отец не простил ему отступничества даже тогда, когда стали бегать по улице его внуки и внучки, и тут он остался непреклонным в своем убеждении, что сын преступил запретную черту и должен нести бремя отчуждения. Лишь перед самой смертью он позвал сына и уже пожилую невестку, всех внуков и внучек и отпустил им «грехи».
В тот знаменательный вечер Еленка вернулась с посиделок рано, в доме еще не спали — Леон Терентьевич подшивал старые валенки, а сын его Лаврентий валялся на полатях. Увидев раскрасневшуюся после гуляния дочь, отец приказал сыну, чтобы тот слез с полатей и сходил на улицу, сколоть наледь на окнах и закрыть ставни. Лаврентий поленился и отговорился тем, что уже разутый и в одном исподнем, и пусть-де сестра сама справится, раз пришла последней. Еленка обрадовалась, что у нее есть какое-то дела на улице, схватила топорик, быстро порубила наледь, засунула в сквозные дыры болты от ставней и, услышав, как отец взял их и закрепил чекой, нашарила в сенях заранее приготовленный узелок с бельишком и сарафаном, закрыла на засов калитку и опрометью, глубоко проваливаясь
в наметах сугробов, бросилась через задний двор на гумно. За пряслами огорода ее уже ждал нетерпеливый, изнывший душой Лога на тройке лошадей, в кошевке, где тесно жались его дружки и прихваченная на ходу подружка Еленки — Паранька, так называемая «провожатка», которая должна была ехать с нею в дом жениха. Не успела Еленка опуститься на охапки свежей хрустящей соломы, как кони рванули в темень, завихрилась за кошевкой седая пыль, и родительский дом с ненавистной мачехой навсегда остался позади... В доме жениха невесту ждала вся семья. Хотя был полуночный час, горела лампада перед иконой, кипел самовар на столе, суетились родичи от мала до велика, даже старенькая, потерявшая счет годам бабка Арина Григорьевна, радовавшаяся свадьбе своего внука. Молодые, сделав несколько шагов от порога, повалились в ноги отцу и матери, Аввакум Сидорович, не поднимая их с коленей, снял с божницы икону, благословил, крестя, сказав: «Живите с богом», а потом передали невесту в руки бабки Арины, которой выпала честь наряжать молодуху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
увести хоть на две-три минуты Еленку и нашептать ей в уши, что жить без нее не может, что лучше ему удавиться. Чтобы почувствовать себя более уверенным, он решил заручиться поддержкой и согласием отца и тут, на удивление, не встретил никакого отказа. Аввакум Сидорович выслушал сетования сына и согласился его женить, выговорив себе одно условие: «Дай-ка я сам взгляну на девку, чего она стоит! Ты-то уже захмелел, гляжу, и, может, по дурости проморгаешь кого сватаешь! С лица воду не пить! Если судить по отцу и матери, то девка должна быть удалая, но все ж глаз надо положить, прежде чем товар брать!» Он запряг под вечер легкого на ногу иноходца и покатил на Краснояр, дальнюю улицу села, где жил Леон Терентьевич Федоров. Он знал, что Федоров мужик хозяйственный, мастер на все руки, но живет бедновато, обременен семьей, после второй женитьбы у него уже шестеро сыновей и дочек. Аввакум Сидорович, будучи человеком наблюдательным, сам не раз выбирал невест для других, ходил и в сватах, но, приехав к Леону Терентьевичу, он не мог налюбоваться проворной огневой девкой — Еленка мигом раскочегарила самовар, накрыла на стол, носилась вихрем по избе, и все молча, с одной улыбочкой, освещавшей круглое и миловидное лицо. Его заботило не приданое невесты, а ее руки, а руки были такими, что, вернувшись с тайных смотрин, он восхищенно заявил сыну: «Вот это, я тебе, парень, скажу, девка! Огонь! Моргнуть не успеешь, а у нее уже все на столе! Это, брат, не с каких-то там кислых щей пенка, эта нам подойдет, если сумеешь уломать ее. Такую в дом привести — радость для всех! Тащи, если сил хватит!»
И Логе в конце концов повезло. Однажды мачеха так допекла Еленку, что та не стерпела напрасных обид и, когда Лога на посиделках повел ее в темные сени, она вдруг, не дожидаясь его слов, объявила ему, ошалевшему от счастья, что согласна выйти за него, но только нынче, в эту же ночь. «Приезжай и жди меня за гумном,— шепнула она.— Как справлю дома все дела, так и выбегу к тебе!»
У семейских свадьбы справляли или по любовному .сговору, засылая сватов иногда в другие деревни, усмотрев подходящую девку, но чаще — тайком от родителей невесты, ее «воровали», или, как говорили, она выходила замуж «убегом». Невесту брали на гулянке или «катушке», этаком пятачке, где неторопливо прохаживались девки в длинных, крытых серой чесучой, овчинных шубах, расклешенных, с просторными полами, а парни в куцых куртках лезли под крыло шубы, вроде бы погреться, а на самом деле прижимались к зазнобе и, обняв ее в поясе, шли вместе нога в ногу по кругу, слушая, как истомно бьется сердце. Случалось, жених подкатывал к месту гулянки, выхватывал с помощью дружков притворно визжавшую невесту из круга гуляющих, кидал в кошевку и увозил под смех и возбужденный гомон гульбища. Все это проделывалось по обоюдному сговору, ведь «украсть» было куда интереснее, чем просто свататься...
Бывало, что жених, будучи беспоповцем, выбирал в жены поповку, и тогда на молодых обрушивалась неминуемая кара и проклятье: породниться с верующими другого толка было в прежние времена страшным грехом, и отец с матерью отказывались благословить такой брак. Такое несчастье пережил в молодости мой дед Леон Терентьевич, нарушивший закон веры. Отец проклял его, выгнал из дома, и ему пришлось немало помыкаться, прежде чем свить свое гнездо. Всю жизнь он жил с отцом на одной улице села, на Краснояре, но, встречаясь, они никогда не здоровались, проходили мимо, глядя в землю или отворачиваясь. Отец не простил ему отступничества даже тогда, когда стали бегать по улице его внуки и внучки, и тут он остался непреклонным в своем убеждении, что сын преступил запретную черту и должен нести бремя отчуждения. Лишь перед самой смертью он позвал сына и уже пожилую невестку, всех внуков и внучек и отпустил им «грехи».
В тот знаменательный вечер Еленка вернулась с посиделок рано, в доме еще не спали — Леон Терентьевич подшивал старые валенки, а сын его Лаврентий валялся на полатях. Увидев раскрасневшуюся после гуляния дочь, отец приказал сыну, чтобы тот слез с полатей и сходил на улицу, сколоть наледь на окнах и закрыть ставни. Лаврентий поленился и отговорился тем, что уже разутый и в одном исподнем, и пусть-де сестра сама справится, раз пришла последней. Еленка обрадовалась, что у нее есть какое-то дела на улице, схватила топорик, быстро порубила наледь, засунула в сквозные дыры болты от ставней и, услышав, как отец взял их и закрепил чекой, нашарила в сенях заранее приготовленный узелок с бельишком и сарафаном, закрыла на засов калитку и опрометью, глубоко проваливаясь
в наметах сугробов, бросилась через задний двор на гумно. За пряслами огорода ее уже ждал нетерпеливый, изнывший душой Лога на тройке лошадей, в кошевке, где тесно жались его дружки и прихваченная на ходу подружка Еленки — Паранька, так называемая «провожатка», которая должна была ехать с нею в дом жениха. Не успела Еленка опуститься на охапки свежей хрустящей соломы, как кони рванули в темень, завихрилась за кошевкой седая пыль, и родительский дом с ненавистной мачехой навсегда остался позади... В доме жениха невесту ждала вся семья. Хотя был полуночный час, горела лампада перед иконой, кипел самовар на столе, суетились родичи от мала до велика, даже старенькая, потерявшая счет годам бабка Арина Григорьевна, радовавшаяся свадьбе своего внука. Молодые, сделав несколько шагов от порога, повалились в ноги отцу и матери, Аввакум Сидорович, не поднимая их с коленей, снял с божницы икону, благословил, крестя, сказав: «Живите с богом», а потом передали невесту в руки бабки Арины, которой выпала честь наряжать молодуху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169