Был в той проповеди и упрек и вызов, Петр, наверное, не должен был прощать митрополиту его дерзость, но он почел за благо не трогать Яворского, не хотел прослыть гонителем духовного пастыря и выказал свое неудовольствие лишь наедине: еще жива была в памяти жестокая смерть митрополита Филиппа, совершенная Грозным и сделавшая Филиппа святым, не забыта также распря между царем Алексеем Михайловичем и патриархом Никоном, взбаламутившая Русь. Она-то и породила пустые и мерзкие сорняки, которые приходилось ему теперь выпалывать...
— На что уповаешь, раб Божий?— взглянув на сидевшего перед ним смутьяна, кротко, словно через силу, спросил Петр.— Разве ты, монах, не ведаешь, что ожидает тебя? Называю тебя монахом, хотя ты в монастырь влез, как в нору, от страха, монашеского в тебе ничего не водилось никогда...
Левин чуть распрямился на скамье, поднял на царя замутненный взгляд, и в темных расщелинах его век с отблеском пламени от камина плеснулся сгусток ненависти.
— Был человек в земле Уц, имя его Иов,— сипло, будто осели голосовые связки, ответил Левин.— Реку его слова: наг я вышел из чрева матери своей, наг и возвращусь... Господь дал, Господь и взял... А кем ты назовешь меня, то мне все едино... Один Бог знает, кто я и кто ты на земле... Бог любит праведника, а царь ябедника...
— Заткни свою гортань, изменник!— напомнил о себе Толстой.— Или государь темен? Не читал книгу Иова?.. Смири, смири свою гордыню, ибо грехи твои тяжки!
— Не тяжелее твоих, палач и истязатель!
Толстой рванулся, опять намереваясь огреть его плетью, но Петр взмахом руки остановил его.
— Повремени, Петр Андреевич... Сядь или выйди вон, я сам поспрошаю расколыцика...
— Много чести ему, ваше величество!— буркнул Толстой и приткнулся к столу, взял гусиное перо и начал что-то чертить на бумаге, чтобы успокоиться.
— За что оскверняешь церковь православную?— настраивая расколыцика на мирную беседу, полюбопытствовал Петр.— Не пора ли забыть прошлые обиды, служить церкви верой и правдой?
— Истинное православие ушло из твоей церкви, и тем она осквернила себя, став служить беззаконию и произволу...
— Ты считаешь, что Бог покинул православную святую церковь? Разве те, кто служит по-новому, все грешники?
— Иереи твои слепые поводыри, они слушают тебя, а не Бога!.. И ведут они тоже слепых, и неведомо, кто идет по воле своей, а кто причащается страха ради... Ты ж повелел тех, кто бежит вашего причастия, считать отступником и раскольщиком...
— Вспомни Екклезиаст: «Где слово царя, там власть, и кто скажет ему — что ты делаешь?..» Царю дана всякая власть от Бога...
— Всякая ли?— сипота ушла из голоса расколыцика, на губах прозмеилась ухмылка.— А если на троне царском утвердится неправедник? Споря с Иовом, Ели- фаз Феманитянин сказал: «Тем более нечист и растлен человек, пьющий беззаконие, как воду...»
— Придержи язык!— вспылил Петр, но тут же расслабился, разжал замок рук на колене.— Господи! Как умножились враги мои...
Он помолчал, глядя на слабеющий огонь в камине, на голубых и сизых мотыльков, порхавших над обгорелыми черными поленьями.
— А царь Давид сказал,— напомнил Петр,— «Я преследую врагов моих и настигаю их, и не возвращаюсь, доколе не истреблю их... Ибо ты препоясал меня силою для войны и низложил под ноги мои восставших на меня... Я рассеиваю их, как прах пред лицом ветра, как уличную грязь попираю их...» Запамятовал?
— Договаривай, коли взял себе в помощники царя Давида!— возвысил голос Левин.— А он далее молвил: «Ты избавил меня от мятежа народа, поставил меня
главою иноплеменников; народ, которого я знаю, служит мне...» Ну а ты разве над иноплеменниками стоишь? Ты над своим народом! Он вложил в тебя сердце, наполнил тебя своей кровью и доверил душу свою!
«Монах не безумен,— со скрытой завистью покосился на расколыцика Толстой, невольно ловя себя на том, что безвестный, обреченный на казнь страдалец заслуживает не столько жалости, сколько восхищения, потому что позволял себе говорить так с государем, могущим решить его судьбу одним движением мизинца, одним словом.— Видно, падучая не помеха его разуму!»
— Ложь говорит каждый своему ближнему,— неожиданно признался Петр, показывая, что он не хуже расколыцика начитан в Библии.— Уста льстивы, говорят от сердца притворного...
Огонь в камине угасал, государь нагнулся, бросил на раскаленные угли три смолистых полешка, и они занялись буйным огнем, и в кабинете стало посветлее.
— Вижу, монах, ты исправно читал Священное писание, только сие чтение не пошло тебе впрок,— Петр помедлил, принял на мозолистую ладонь мигающий уголек, приложил к чубуку трубки, затянулся душистым дымом.— Все содеянное церковью освящено Богом и вселенскими патриархами, и новая служба не уводит человека от Бога...
— Вспомни, как апостол Петр в Гефсиманском саду вынул меч в защиту Христа,— тут же нашелся Левин,— а Христос остановил его... Во имя какого Бога поднял карающий меч Никон и твой отец? И ты тот меч не выпускаешь из рук! Разве те, кого вы нарекли раскольниками, на Христа нападали? Или Аввакум и те, кто внимал ему, хуже рабов первосвященных?.. Кого вы ограждаете застенками? Кого сжигаете на кострах?.. Тех, кто истинно стоит за Христа! Те же, кто запродал свою душу, ближе к кесарю и дьяволу, потому что стали слугами его...
— Не торопи язык свой,— перебил Петр, отводя дым от лица резким движением руки.— Вспомни Екклезиаст. «Не будь слишком строг и не выставляй себя слишком мудрым: зачем тебе губить себя?»
— Раз ты упомянул Екклезиаст, то позволь повторить и другие его слова. «Что существует, тому уже наречено имя, и известно, что это — человек, и что он не может препираться с тем, кто сильнее его...» И как сказал Иов: все мы на земле вчерашние, потому что наши дни на земле тень...
— Ты разве счел в уме свои дни?
— Я уйду скоро, а ты не забывай!—с отчаянной решимостью вдруг выкрикнул Левин.— Веселие беззаконного кратковременно, и радость лицемера мгно- венна!..
Петр, сожалея, что вызвал взрыв раздражения у раскольщика, замолчал и, глядя на полыхавший огонь, который обливал его волнами жара, раздумывал, как связать порванную нить разговора.
— Нет человека, что отвел бы от себя суд Божий,— примирительно проговорил Петр, насилуя душу, будто идя на сговор с чужой совестью.— Известно и читано: «Всему и всем одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и злому...» Но будь до конца прям, поведай, как на духу — пошто нарекаешь меня Антихристом? Зачем кричал о том народу на площади?
— Кричу я или молчу, ты все едино Антихрист,— тяжело ворочая языком, сказал Левин и сник, словно это признание стоило ему всех сил, что оставались в немощном, выжатом пытками теле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
— На что уповаешь, раб Божий?— взглянув на сидевшего перед ним смутьяна, кротко, словно через силу, спросил Петр.— Разве ты, монах, не ведаешь, что ожидает тебя? Называю тебя монахом, хотя ты в монастырь влез, как в нору, от страха, монашеского в тебе ничего не водилось никогда...
Левин чуть распрямился на скамье, поднял на царя замутненный взгляд, и в темных расщелинах его век с отблеском пламени от камина плеснулся сгусток ненависти.
— Был человек в земле Уц, имя его Иов,— сипло, будто осели голосовые связки, ответил Левин.— Реку его слова: наг я вышел из чрева матери своей, наг и возвращусь... Господь дал, Господь и взял... А кем ты назовешь меня, то мне все едино... Один Бог знает, кто я и кто ты на земле... Бог любит праведника, а царь ябедника...
— Заткни свою гортань, изменник!— напомнил о себе Толстой.— Или государь темен? Не читал книгу Иова?.. Смири, смири свою гордыню, ибо грехи твои тяжки!
— Не тяжелее твоих, палач и истязатель!
Толстой рванулся, опять намереваясь огреть его плетью, но Петр взмахом руки остановил его.
— Повремени, Петр Андреевич... Сядь или выйди вон, я сам поспрошаю расколыцика...
— Много чести ему, ваше величество!— буркнул Толстой и приткнулся к столу, взял гусиное перо и начал что-то чертить на бумаге, чтобы успокоиться.
— За что оскверняешь церковь православную?— настраивая расколыцика на мирную беседу, полюбопытствовал Петр.— Не пора ли забыть прошлые обиды, служить церкви верой и правдой?
— Истинное православие ушло из твоей церкви, и тем она осквернила себя, став служить беззаконию и произволу...
— Ты считаешь, что Бог покинул православную святую церковь? Разве те, кто служит по-новому, все грешники?
— Иереи твои слепые поводыри, они слушают тебя, а не Бога!.. И ведут они тоже слепых, и неведомо, кто идет по воле своей, а кто причащается страха ради... Ты ж повелел тех, кто бежит вашего причастия, считать отступником и раскольщиком...
— Вспомни Екклезиаст: «Где слово царя, там власть, и кто скажет ему — что ты делаешь?..» Царю дана всякая власть от Бога...
— Всякая ли?— сипота ушла из голоса расколыцика, на губах прозмеилась ухмылка.— А если на троне царском утвердится неправедник? Споря с Иовом, Ели- фаз Феманитянин сказал: «Тем более нечист и растлен человек, пьющий беззаконие, как воду...»
— Придержи язык!— вспылил Петр, но тут же расслабился, разжал замок рук на колене.— Господи! Как умножились враги мои...
Он помолчал, глядя на слабеющий огонь в камине, на голубых и сизых мотыльков, порхавших над обгорелыми черными поленьями.
— А царь Давид сказал,— напомнил Петр,— «Я преследую врагов моих и настигаю их, и не возвращаюсь, доколе не истреблю их... Ибо ты препоясал меня силою для войны и низложил под ноги мои восставших на меня... Я рассеиваю их, как прах пред лицом ветра, как уличную грязь попираю их...» Запамятовал?
— Договаривай, коли взял себе в помощники царя Давида!— возвысил голос Левин.— А он далее молвил: «Ты избавил меня от мятежа народа, поставил меня
главою иноплеменников; народ, которого я знаю, служит мне...» Ну а ты разве над иноплеменниками стоишь? Ты над своим народом! Он вложил в тебя сердце, наполнил тебя своей кровью и доверил душу свою!
«Монах не безумен,— со скрытой завистью покосился на расколыцика Толстой, невольно ловя себя на том, что безвестный, обреченный на казнь страдалец заслуживает не столько жалости, сколько восхищения, потому что позволял себе говорить так с государем, могущим решить его судьбу одним движением мизинца, одним словом.— Видно, падучая не помеха его разуму!»
— Ложь говорит каждый своему ближнему,— неожиданно признался Петр, показывая, что он не хуже расколыцика начитан в Библии.— Уста льстивы, говорят от сердца притворного...
Огонь в камине угасал, государь нагнулся, бросил на раскаленные угли три смолистых полешка, и они занялись буйным огнем, и в кабинете стало посветлее.
— Вижу, монах, ты исправно читал Священное писание, только сие чтение не пошло тебе впрок,— Петр помедлил, принял на мозолистую ладонь мигающий уголек, приложил к чубуку трубки, затянулся душистым дымом.— Все содеянное церковью освящено Богом и вселенскими патриархами, и новая служба не уводит человека от Бога...
— Вспомни, как апостол Петр в Гефсиманском саду вынул меч в защиту Христа,— тут же нашелся Левин,— а Христос остановил его... Во имя какого Бога поднял карающий меч Никон и твой отец? И ты тот меч не выпускаешь из рук! Разве те, кого вы нарекли раскольниками, на Христа нападали? Или Аввакум и те, кто внимал ему, хуже рабов первосвященных?.. Кого вы ограждаете застенками? Кого сжигаете на кострах?.. Тех, кто истинно стоит за Христа! Те же, кто запродал свою душу, ближе к кесарю и дьяволу, потому что стали слугами его...
— Не торопи язык свой,— перебил Петр, отводя дым от лица резким движением руки.— Вспомни Екклезиаст. «Не будь слишком строг и не выставляй себя слишком мудрым: зачем тебе губить себя?»
— Раз ты упомянул Екклезиаст, то позволь повторить и другие его слова. «Что существует, тому уже наречено имя, и известно, что это — человек, и что он не может препираться с тем, кто сильнее его...» И как сказал Иов: все мы на земле вчерашние, потому что наши дни на земле тень...
— Ты разве счел в уме свои дни?
— Я уйду скоро, а ты не забывай!—с отчаянной решимостью вдруг выкрикнул Левин.— Веселие беззаконного кратковременно, и радость лицемера мгно- венна!..
Петр, сожалея, что вызвал взрыв раздражения у раскольщика, замолчал и, глядя на полыхавший огонь, который обливал его волнами жара, раздумывал, как связать порванную нить разговора.
— Нет человека, что отвел бы от себя суд Божий,— примирительно проговорил Петр, насилуя душу, будто идя на сговор с чужой совестью.— Известно и читано: «Всему и всем одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и злому...» Но будь до конца прям, поведай, как на духу — пошто нарекаешь меня Антихристом? Зачем кричал о том народу на площади?
— Кричу я или молчу, ты все едино Антихрист,— тяжело ворочая языком, сказал Левин и сник, словно это признание стоило ему всех сил, что оставались в немощном, выжатом пытками теле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169