..
— Наверное, в Николаевске кто-то ошибся и его заслали к нам,— сказала жена.— Отправь обратно, и там все выяснят...
Меня будто кольнуло в самое сердце, я порывался высказать свою догадку, но не смел нарушить разговор взрослых, пока, наконец, не решился:
— Не надо отсылать это письмо, дядя Гена!.. Это мне написали...
— Не мели вздор!—сурово оборвал меня почтарь.— Тебя никто не спрашивает, сиди и ешь...
— Да нет, дядя Гена!— с упрямством повторил я.— Моя ведь фамилия Мальцев, а не Пупко... Пупко это по отчиму, и зовут меня не Зоря, а Елизар... Если не верите, так спросите маму!
— Постой, постой!— Геннадий Семенович разглядывал меня так, будто видел впервые.— А ты не врешь?
— Честное пионерское!
— А ведь мальчик прав,— неожиданно заявила жена почтаря.— Мне его мать рассказывала о своем первом муже, он пропал без вести... Возможно, это от него... Вскрывай письмо, чего там!
Геннадий Семенович сходил на вторую половину дома и вынес большое белое письмо с малиновой сургучной печатью.
— Подай мне ножницы,— распорядилась жена почтаря.
Она аккуратно срезала край твердого конверта и вынула из него большую, в величину конверта, фотографию.
— Батюшки! Да это же вылитый Зоря!— воскликнула она и, порывисто притянув меня, поцеловала в щеку.— Боже мой! Из самой Америки к нам дошло!
На карточке был снят во весь рост могучего сложения человек в темном, ладно сидевшем на нем костюме, белой рубашке с галстуком, из кармана пиджака торчал краешек носового платка. Он стоял в каком-то саду, среди деревьев и серых валунов, опустив вдоль тела сильные и длинные руки, на правой руке виднелось кольцо. У него было открытое широкоскулое лицо, темные волосы гладко зачесаны назад. Этот человек, улыбавшийся с карточки, казался человеком из другого мира. Не только в Богородске, но и в Николаевске редко встречался кто-то при галстуке, по тогдашним понятиям так одевались лишь богатые нэпманы, чуждые нам по духу. Предметом зависти всех мальчишек была защитного цвета юнгштурмовка с портупеей через плечо и широким ремнем, такую юнгштурмовку носил в Богородске секретарь местной комсомольской ячейки, и все смотрели на него с нескрываемым восхищением. Когда он шел по улице, поскрипывая сапогами, подтянутый, стройный, то походил на командира Красной Армии.
— Смахивает на чистого буржуя,— проговорил после некоторого молчания почтарь, быстро взглядывая то на карточку, то на меня.— Да, сходство несомненное... И теперь уж придется нам это письмо прочитать, раз мы его вскрыли...
Он нацепил на большой с горбинкой нос очки в металлической оправе, повертел в руках лист бумаги, приблизил к глазам, точно принюхиваясь, и хрипловато выдохнул:
— «Добрый день, веселая минута, здравствуй, дорогой мой сыночек Зоря!..»
Жена почтаря всхлипнула, рывком прижала меня к своей груди, а Геннадий Семенович, заметно волнуясь, продолжал читать это загадочное письмо, медленно, точно по складам, боясь упустить хотя бы одно слово. Судя по всему, отец остался неграмотным и диктовал это письмо постороннему человеку, потому что письмо было написано каллиграфическим почерком, на старинный манер, с ятем. Отец рассказывал, что при отступлении его ранили во Владивостоке, оттуда на корабле увезли на Филиппины, где всех русских разоружили, разрешив жить, где они пожелают. Он с земляком Иваном Варфоломеевым выбрал Америку и вот уже живет несколько лет в Сан-Франциско. За это время он переменил несколько профессий, был мойщиком посуды в баре, валил секвойи в калифорнийском лесу, работал на лесопильном заводе, шоферил у какого-то доктора, теперь снова нанялся лесорубом, потому что эта работа хоть и тяжелая, но дает неплохой заработок. Он даже купил машину, копит деньги на домик и собирается жениться. От своего отца, жившего в Хонхолое, он узнал, что моя мать вышла замуж, и теперь у него нет иного выхода, как обзаводиться новой семьей. Он просит мать выслать ему бумагу, из которой было бы ясно, что она сама замужем и ничего не имеет против его женитьбы в Америке.
Письмо это пропало, затерялось, а может быть, мать просто сожгла его, боясь хранить дома, но моя детская память сохранила его со всеми подробностями. Я, например, помню, что отец обещал мне прислать доллары, чтобы я купил себе гитару и учился играть, потому что сам он имеет гитару и берет уроки музыки. Были в письме какие-то жалостливые, трогательные слова, должно быть, добавленные искусным писцом от себя, но все оно дышало печалью и жалобой на то, что каждая птица имеет право свить гнездо и вывести в нем своих птенцов, а вот он, мой отец, обречен на вечное скитание по чужбине, лишен возможности даже посмотреть на родного сыночка. В конце приводились слова полузабытой песни, которую пели у нас в Хонхолое, «заброшен судьбою в чужие края, лишен драгоценной свободы», и на прощанье невыносимо щемяще сквозило: «А годы проходят, все лучшие годы».
Жена почтаря уже ревела навзрыд, а сам я не проронил и слезинки и, слушая письмо, больше всего тревожился о том, как отнесутся к нему мама и отчим
— Давай, браток, распишись, потому что письмо заказное,— распорядился Геннадий Семенович и тут же посоветовал: — И навостряй лыжи в стойбище!
Я быстро собрался, спрятал письмо за пазуху и заскользил по залитому солнцем Амуру к Ухте. Странно, но я оставался бесчувственно глухим ко всем прозвучавшим в нем словам. Теперь у меня был другой отец, человек щедрой доброты, относившийся ко мне как к родному сыну, и это непрошеное письмо вносило сумятицу в мои чувства и точно ставило незримую перегородку между мной и учителем. И еще меня волновало, как примет письмо мать...
Но мать, узнав о письме, как говорится, и бровью не повела, она тоже не проронила ни слезинки. Отчим стал непривычно задумчив и суров, спокойно прочитал матери письмо, посмотрел на нее с некоторой тревогой, словно она должна была сейчас же решить и свою и его судьбу. Но мать лишь покачала головой и сказала:
— Ишь ты, куда его занесло!— Она обернулась к отчиму и ласково улыбнулась ему.— Ну что ж, Юра... Нам нужно сходить в райисполком и взять какую-то бумажку... Пускай Лога женится и живет там, где очутился!
— Все будет так, как ты пожелаешь,— тихо сказал отчим, но было видно, что ему приятно быстрое решение матери.
На другой день письмо из Америки читали председатель и секретарь райисполкома.
— Н-да-а, задачка,— секретарь поскреб затылок и взглянул на своего начальника.— Вы считаете, что в Америке признают нашу бумагу законной?
— А почему нет?— возразил председатель.— Документ он везде документ, печать она везде печать! Валяй оформляй!
Бумагу составили по всем правилам, в ней говорилось, что мать решением Богородского районного суда разведена с пропавшим без вести первым мужем — Логгином Аввакумовичем Мальцевым, и что в настоящее время она состоит в законном браке с гражданином СССР — Пупко Ю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
— Наверное, в Николаевске кто-то ошибся и его заслали к нам,— сказала жена.— Отправь обратно, и там все выяснят...
Меня будто кольнуло в самое сердце, я порывался высказать свою догадку, но не смел нарушить разговор взрослых, пока, наконец, не решился:
— Не надо отсылать это письмо, дядя Гена!.. Это мне написали...
— Не мели вздор!—сурово оборвал меня почтарь.— Тебя никто не спрашивает, сиди и ешь...
— Да нет, дядя Гена!— с упрямством повторил я.— Моя ведь фамилия Мальцев, а не Пупко... Пупко это по отчиму, и зовут меня не Зоря, а Елизар... Если не верите, так спросите маму!
— Постой, постой!— Геннадий Семенович разглядывал меня так, будто видел впервые.— А ты не врешь?
— Честное пионерское!
— А ведь мальчик прав,— неожиданно заявила жена почтаря.— Мне его мать рассказывала о своем первом муже, он пропал без вести... Возможно, это от него... Вскрывай письмо, чего там!
Геннадий Семенович сходил на вторую половину дома и вынес большое белое письмо с малиновой сургучной печатью.
— Подай мне ножницы,— распорядилась жена почтаря.
Она аккуратно срезала край твердого конверта и вынула из него большую, в величину конверта, фотографию.
— Батюшки! Да это же вылитый Зоря!— воскликнула она и, порывисто притянув меня, поцеловала в щеку.— Боже мой! Из самой Америки к нам дошло!
На карточке был снят во весь рост могучего сложения человек в темном, ладно сидевшем на нем костюме, белой рубашке с галстуком, из кармана пиджака торчал краешек носового платка. Он стоял в каком-то саду, среди деревьев и серых валунов, опустив вдоль тела сильные и длинные руки, на правой руке виднелось кольцо. У него было открытое широкоскулое лицо, темные волосы гладко зачесаны назад. Этот человек, улыбавшийся с карточки, казался человеком из другого мира. Не только в Богородске, но и в Николаевске редко встречался кто-то при галстуке, по тогдашним понятиям так одевались лишь богатые нэпманы, чуждые нам по духу. Предметом зависти всех мальчишек была защитного цвета юнгштурмовка с портупеей через плечо и широким ремнем, такую юнгштурмовку носил в Богородске секретарь местной комсомольской ячейки, и все смотрели на него с нескрываемым восхищением. Когда он шел по улице, поскрипывая сапогами, подтянутый, стройный, то походил на командира Красной Армии.
— Смахивает на чистого буржуя,— проговорил после некоторого молчания почтарь, быстро взглядывая то на карточку, то на меня.— Да, сходство несомненное... И теперь уж придется нам это письмо прочитать, раз мы его вскрыли...
Он нацепил на большой с горбинкой нос очки в металлической оправе, повертел в руках лист бумаги, приблизил к глазам, точно принюхиваясь, и хрипловато выдохнул:
— «Добрый день, веселая минута, здравствуй, дорогой мой сыночек Зоря!..»
Жена почтаря всхлипнула, рывком прижала меня к своей груди, а Геннадий Семенович, заметно волнуясь, продолжал читать это загадочное письмо, медленно, точно по складам, боясь упустить хотя бы одно слово. Судя по всему, отец остался неграмотным и диктовал это письмо постороннему человеку, потому что письмо было написано каллиграфическим почерком, на старинный манер, с ятем. Отец рассказывал, что при отступлении его ранили во Владивостоке, оттуда на корабле увезли на Филиппины, где всех русских разоружили, разрешив жить, где они пожелают. Он с земляком Иваном Варфоломеевым выбрал Америку и вот уже живет несколько лет в Сан-Франциско. За это время он переменил несколько профессий, был мойщиком посуды в баре, валил секвойи в калифорнийском лесу, работал на лесопильном заводе, шоферил у какого-то доктора, теперь снова нанялся лесорубом, потому что эта работа хоть и тяжелая, но дает неплохой заработок. Он даже купил машину, копит деньги на домик и собирается жениться. От своего отца, жившего в Хонхолое, он узнал, что моя мать вышла замуж, и теперь у него нет иного выхода, как обзаводиться новой семьей. Он просит мать выслать ему бумагу, из которой было бы ясно, что она сама замужем и ничего не имеет против его женитьбы в Америке.
Письмо это пропало, затерялось, а может быть, мать просто сожгла его, боясь хранить дома, но моя детская память сохранила его со всеми подробностями. Я, например, помню, что отец обещал мне прислать доллары, чтобы я купил себе гитару и учился играть, потому что сам он имеет гитару и берет уроки музыки. Были в письме какие-то жалостливые, трогательные слова, должно быть, добавленные искусным писцом от себя, но все оно дышало печалью и жалобой на то, что каждая птица имеет право свить гнездо и вывести в нем своих птенцов, а вот он, мой отец, обречен на вечное скитание по чужбине, лишен возможности даже посмотреть на родного сыночка. В конце приводились слова полузабытой песни, которую пели у нас в Хонхолое, «заброшен судьбою в чужие края, лишен драгоценной свободы», и на прощанье невыносимо щемяще сквозило: «А годы проходят, все лучшие годы».
Жена почтаря уже ревела навзрыд, а сам я не проронил и слезинки и, слушая письмо, больше всего тревожился о том, как отнесутся к нему мама и отчим
— Давай, браток, распишись, потому что письмо заказное,— распорядился Геннадий Семенович и тут же посоветовал: — И навостряй лыжи в стойбище!
Я быстро собрался, спрятал письмо за пазуху и заскользил по залитому солнцем Амуру к Ухте. Странно, но я оставался бесчувственно глухим ко всем прозвучавшим в нем словам. Теперь у меня был другой отец, человек щедрой доброты, относившийся ко мне как к родному сыну, и это непрошеное письмо вносило сумятицу в мои чувства и точно ставило незримую перегородку между мной и учителем. И еще меня волновало, как примет письмо мать...
Но мать, узнав о письме, как говорится, и бровью не повела, она тоже не проронила ни слезинки. Отчим стал непривычно задумчив и суров, спокойно прочитал матери письмо, посмотрел на нее с некоторой тревогой, словно она должна была сейчас же решить и свою и его судьбу. Но мать лишь покачала головой и сказала:
— Ишь ты, куда его занесло!— Она обернулась к отчиму и ласково улыбнулась ему.— Ну что ж, Юра... Нам нужно сходить в райисполком и взять какую-то бумажку... Пускай Лога женится и живет там, где очутился!
— Все будет так, как ты пожелаешь,— тихо сказал отчим, но было видно, что ему приятно быстрое решение матери.
На другой день письмо из Америки читали председатель и секретарь райисполкома.
— Н-да-а, задачка,— секретарь поскреб затылок и взглянул на своего начальника.— Вы считаете, что в Америке признают нашу бумагу законной?
— А почему нет?— возразил председатель.— Документ он везде документ, печать она везде печать! Валяй оформляй!
Бумагу составили по всем правилам, в ней говорилось, что мать решением Богородского районного суда разведена с пропавшим без вести первым мужем — Логгином Аввакумовичем Мальцевым, и что в настоящее время она состоит в законном браке с гражданином СССР — Пупко Ю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169