«Колумб» работал в те времена на дровах, как и все пароходы... Если пароход стоял у пристани долго, то мы успевали с тетей Иришей обежать деревню, попросить милостыню...
В Николаевск мы прибыли глубокой ночью, пришвартовались к пристани, и те, что плыли без билета, сумели покинуть пароход крадучись, перемахнув на причал, но дядя Моисей не был настолько ловок и сноровист, чтобы помочь матери исчезнуть с «Колумба» незаметно, и мы с ней были в страшной тревоге, боясь, что нас повезут обратно в Благовещенск; так тогда поступали с безбилетниками, или, как их называли, «зайцами». Выручил нас добрый матрос, наглядевшийся на мучения матери. За час до высадки он подошел к тете Ирише и шепнул: «Когда пойдете через контроль, старайтесь держаться края, где буду стоять я, не то хлебнете горя...» Мы хотели отблагодарить нашего спасителя, но матрос устало махнул рукой: «Да ладно вам! Насмотрелся я на вашу житуху. Может, тут вам посветит удача, отъедитесь вволю!» Так мы очутились на берегу... Тетя Ириша и дядя Моисей, оставив нас около пристани, отправились на поиски родственника, но вернулись назад удрученные и злые. «Хорош дядя, нечего сказать,— кипела от возмущения тетя Ириша.— За стол не посадил! Чашки чая не налил!» «Да будет тебе,— урезонивал дядя Моисей.— Не отказал же нам
в крыше?» «Да какая там крыша!— все более накаляясь, яростно кричала тетя.— Небось, в дом к себе не позвал. Да рази так семейские поступают? Живоглот он, твой ненаглядный дядя!» Однако, хоть и шумела и гневалась тетя Ириша, другого выхода, как остановиться на время у родича, у нас не было. И, наняв ломового извозчика, погрузив на телегу домашний скарб, мы побрели за подводой по улицам незнакомого города. Прохожие, увидев такую процессию, останавливались и, любопытствуя, оглядывали нашу полуоборванную ораву...
«Длинные» рубли, о которых столько было разговоров в Маёрихе, оказались очень «короткими». Мать и тетя снова перебивались поденщиной, нанимаясь то поливать огороды, для чего нужно было носить воду с Амура на расстояние в два-три километра, то мыть полы и стирать белье, а дядя Моисей все дни простаивал на бирже труда. Там каждое утро собиралась огромная толпа безработных, но брали всякий раз двух-трех человек, и в такой очереди можно было пробыть до осени, так и не нанявшись никуда. Не требовались почему-то рабочие и на рыбные промыслы, хотя подходило время летнего лова...
Однако мы, ребятишки, как и все дети на свете, легко переносили тяготы жизни, набивали чем-то живот, чтобы в нем не бурчало, с утра убегали на берег Амура, купались, ловили рыбешку на удочки, как зачарованные смотрели на другой далекий берег. Там высились покрытые дремучей тайгой горы. Тень от них, как синяя дымка, падала на широкий залив, уходила в глубь Амура. За заливом открывалась светлая даль и ширь, в ней текли, отражаясь, белые безмятежно сияющие облака...
Однажды душа моя была отравлена горчайшей обидой. Я прибежал вместе с братишками с реки, но дядя Моисей, пропустив своих детей во двор, придержал меня, шутливо загородив путь и хмельно улыбаясь. Он был красен, смущен, но заговорил со мной с грубоватой ласковостью:
— Бегаешь невесть где, а не ведаешь, что дома тебя тятька дожидается!
— Какой тятька?— я задохнулся от радости, надежды, в голове моей вихрем пронеслось — неужели нашелся родной отец?
— Как «какой»?— переспросил дядя Моисей.— Всамделишный! Мужик что надо!
Я увернулся из-под его руки, опрометью бросился к сараю, но дядя в два прыжка догнал меня, схватил за рубашку.
— Ты куда, оглашенный?!— крикнул он, притягивая меня к себе и заглядывая мне в глаза.— Он тебя в доме дожидается. Но мотри, чтоб без глупостев!
В дом нас, ребятишек, обычно не пускали, но сейчас я не испытал никакой робости перед крашеным крылечком и домоткаными половичками в сенях. Отчаянно рванув дверь, я ворвался на кухню.
Кухня была полна людей или мне так показалось в первое мгновение. Услышав распах двери, все обернулись и начали глядеть на меня. За столом сидели трое — мать, тетя Ириша и незнакомый мне человек в серой толстовке, худой, жилистый, с большим кадыком на сморщенной шее. Я посмотрел на его бледно- желтое, будто чуть закопченное, лицо с остро выпирающими скулами и внимательными серыми глазами, глянул на мать, что сидела потупившись, теребя красными руками край скатерти, и сразу понял, что меня обманули. Этот человек никакой мне не отец, ясное дело, что тетя успела подыскать матери нового «жениха», и в нашу жизнь снова вламывался чужой мужик, отрывая от меня мать. Щеки мои запылали от жара: опустив голову, я чуть не заревел от унижения и горя, до которого не было дела всем суетившимся на кухне людям.
— Подойди сюда, Зоря,— умоляюще позвала мать, поманив легким движением руки.
Я не двинулся с места, глядя на босые свои ноги в черных цыпках. Тогда мать сама встала, взяла меня за руку и подвела к незнакомому человеку.
— Вот, Зоря... Тимофей Гаврилович будет твоим отцом!.. Слушайся его, он тебе добра желает, и нам с ним будет хорошо...
Я все еще не поднимал глаз на чужого, но тетя Ириша встряхнула меня за плечи, сердито крикнула:
— Да ты что, дурень? С чего загордился? Или солнышко голову так нагрело, что уже не соображаешь?
Но чужой человек протянул мне бумажный коричневый мешочек и сказал скрипучим голосом:
— Будь умницей, мальчик! Возьми гостинец и с братишками поделись, не жалей для ближних ничего, и тебе все с лихвой возвернется...
Прижав кулек к груди, я повернулся и пошел к дверям, но меня остановил насмешливый голос тети:
— А «спасибо» ты проглотил? Или язык у тебя ело-. мается, если лишнее слово скажешь?
Не отвечая, я ткнулся лбом в дверь и, уже перешагнув через порог, услышал вдогонку с медлительной растяжкой все тот же скрипучий голос:
— Зачем вы так с ним сурово... Он славный мальчишка... К детям, знаете, особый подход нужен... Завоюйте его душу, а уж потом лепите из него все, как из воска...
Я не все понял в этих увещевающих словах, но об одном догадался — этот чужой мужик намеревался подчинить меня своей воле не «таской, а лаской», как не раз говаривала тетя Ириша, хотя сама следовала иным правилам. Я сбежал со ступенек, кинулся к сараю, упал ничком на земляной пол, покрытый свежей травой, и заплакал, содрогаясь от рыданий. А когда затих и поднял голову, рядом сидели мои младшие братишки. Молча запуская руки в бумажный кулек, вынимали оттуда орехи, конфеты, светлые гривенники и молча делили между собой...
Детское горе отходчиво, и жили мы тогда по ходячей поговорке: заживет как на собаке, никто и не принимал в расчет мои обиды. Тетя Ириша знала, что делала: через неделю, как только мать и новый отчим расписались, мы всей оравой поплыли на китайской шхуне на рыбный промысел Сабах, где Тимофей Гаврилович Нижегородов работал бухгалтером и где обещал подыскать работу для всех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
В Николаевск мы прибыли глубокой ночью, пришвартовались к пристани, и те, что плыли без билета, сумели покинуть пароход крадучись, перемахнув на причал, но дядя Моисей не был настолько ловок и сноровист, чтобы помочь матери исчезнуть с «Колумба» незаметно, и мы с ней были в страшной тревоге, боясь, что нас повезут обратно в Благовещенск; так тогда поступали с безбилетниками, или, как их называли, «зайцами». Выручил нас добрый матрос, наглядевшийся на мучения матери. За час до высадки он подошел к тете Ирише и шепнул: «Когда пойдете через контроль, старайтесь держаться края, где буду стоять я, не то хлебнете горя...» Мы хотели отблагодарить нашего спасителя, но матрос устало махнул рукой: «Да ладно вам! Насмотрелся я на вашу житуху. Может, тут вам посветит удача, отъедитесь вволю!» Так мы очутились на берегу... Тетя Ириша и дядя Моисей, оставив нас около пристани, отправились на поиски родственника, но вернулись назад удрученные и злые. «Хорош дядя, нечего сказать,— кипела от возмущения тетя Ириша.— За стол не посадил! Чашки чая не налил!» «Да будет тебе,— урезонивал дядя Моисей.— Не отказал же нам
в крыше?» «Да какая там крыша!— все более накаляясь, яростно кричала тетя.— Небось, в дом к себе не позвал. Да рази так семейские поступают? Живоглот он, твой ненаглядный дядя!» Однако, хоть и шумела и гневалась тетя Ириша, другого выхода, как остановиться на время у родича, у нас не было. И, наняв ломового извозчика, погрузив на телегу домашний скарб, мы побрели за подводой по улицам незнакомого города. Прохожие, увидев такую процессию, останавливались и, любопытствуя, оглядывали нашу полуоборванную ораву...
«Длинные» рубли, о которых столько было разговоров в Маёрихе, оказались очень «короткими». Мать и тетя снова перебивались поденщиной, нанимаясь то поливать огороды, для чего нужно было носить воду с Амура на расстояние в два-три километра, то мыть полы и стирать белье, а дядя Моисей все дни простаивал на бирже труда. Там каждое утро собиралась огромная толпа безработных, но брали всякий раз двух-трех человек, и в такой очереди можно было пробыть до осени, так и не нанявшись никуда. Не требовались почему-то рабочие и на рыбные промыслы, хотя подходило время летнего лова...
Однако мы, ребятишки, как и все дети на свете, легко переносили тяготы жизни, набивали чем-то живот, чтобы в нем не бурчало, с утра убегали на берег Амура, купались, ловили рыбешку на удочки, как зачарованные смотрели на другой далекий берег. Там высились покрытые дремучей тайгой горы. Тень от них, как синяя дымка, падала на широкий залив, уходила в глубь Амура. За заливом открывалась светлая даль и ширь, в ней текли, отражаясь, белые безмятежно сияющие облака...
Однажды душа моя была отравлена горчайшей обидой. Я прибежал вместе с братишками с реки, но дядя Моисей, пропустив своих детей во двор, придержал меня, шутливо загородив путь и хмельно улыбаясь. Он был красен, смущен, но заговорил со мной с грубоватой ласковостью:
— Бегаешь невесть где, а не ведаешь, что дома тебя тятька дожидается!
— Какой тятька?— я задохнулся от радости, надежды, в голове моей вихрем пронеслось — неужели нашелся родной отец?
— Как «какой»?— переспросил дядя Моисей.— Всамделишный! Мужик что надо!
Я увернулся из-под его руки, опрометью бросился к сараю, но дядя в два прыжка догнал меня, схватил за рубашку.
— Ты куда, оглашенный?!— крикнул он, притягивая меня к себе и заглядывая мне в глаза.— Он тебя в доме дожидается. Но мотри, чтоб без глупостев!
В дом нас, ребятишек, обычно не пускали, но сейчас я не испытал никакой робости перед крашеным крылечком и домоткаными половичками в сенях. Отчаянно рванув дверь, я ворвался на кухню.
Кухня была полна людей или мне так показалось в первое мгновение. Услышав распах двери, все обернулись и начали глядеть на меня. За столом сидели трое — мать, тетя Ириша и незнакомый мне человек в серой толстовке, худой, жилистый, с большим кадыком на сморщенной шее. Я посмотрел на его бледно- желтое, будто чуть закопченное, лицо с остро выпирающими скулами и внимательными серыми глазами, глянул на мать, что сидела потупившись, теребя красными руками край скатерти, и сразу понял, что меня обманули. Этот человек никакой мне не отец, ясное дело, что тетя успела подыскать матери нового «жениха», и в нашу жизнь снова вламывался чужой мужик, отрывая от меня мать. Щеки мои запылали от жара: опустив голову, я чуть не заревел от унижения и горя, до которого не было дела всем суетившимся на кухне людям.
— Подойди сюда, Зоря,— умоляюще позвала мать, поманив легким движением руки.
Я не двинулся с места, глядя на босые свои ноги в черных цыпках. Тогда мать сама встала, взяла меня за руку и подвела к незнакомому человеку.
— Вот, Зоря... Тимофей Гаврилович будет твоим отцом!.. Слушайся его, он тебе добра желает, и нам с ним будет хорошо...
Я все еще не поднимал глаз на чужого, но тетя Ириша встряхнула меня за плечи, сердито крикнула:
— Да ты что, дурень? С чего загордился? Или солнышко голову так нагрело, что уже не соображаешь?
Но чужой человек протянул мне бумажный коричневый мешочек и сказал скрипучим голосом:
— Будь умницей, мальчик! Возьми гостинец и с братишками поделись, не жалей для ближних ничего, и тебе все с лихвой возвернется...
Прижав кулек к груди, я повернулся и пошел к дверям, но меня остановил насмешливый голос тети:
— А «спасибо» ты проглотил? Или язык у тебя ело-. мается, если лишнее слово скажешь?
Не отвечая, я ткнулся лбом в дверь и, уже перешагнув через порог, услышал вдогонку с медлительной растяжкой все тот же скрипучий голос:
— Зачем вы так с ним сурово... Он славный мальчишка... К детям, знаете, особый подход нужен... Завоюйте его душу, а уж потом лепите из него все, как из воска...
Я не все понял в этих увещевающих словах, но об одном догадался — этот чужой мужик намеревался подчинить меня своей воле не «таской, а лаской», как не раз говаривала тетя Ириша, хотя сама следовала иным правилам. Я сбежал со ступенек, кинулся к сараю, упал ничком на земляной пол, покрытый свежей травой, и заплакал, содрогаясь от рыданий. А когда затих и поднял голову, рядом сидели мои младшие братишки. Молча запуская руки в бумажный кулек, вынимали оттуда орехи, конфеты, светлые гривенники и молча делили между собой...
Детское горе отходчиво, и жили мы тогда по ходячей поговорке: заживет как на собаке, никто и не принимал в расчет мои обиды. Тетя Ириша знала, что делала: через неделю, как только мать и новый отчим расписались, мы всей оравой поплыли на китайской шхуне на рыбный промысел Сабах, где Тимофей Гаврилович Нижегородов работал бухгалтером и где обещал подыскать работу для всех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169