..
— Да разве я от тебя отказываюсь?— обмахивая платочком разгоряченное и словно распаренное лицо, живо отвечала Лукерья Ларионовна.— Ты и обличьем весь в меня, коли я тебя рожала и на свет произвела... Но жизня у тебя другая, и ты по ней равняешься... Я все годы на телеге проездила, трясусь иной раз с батей до Петровска, гляжу на свет божий, на травку-му- равку да и запою ни с того ни с сего, будто песня сама напросилась... И дорога уж не такая скучная и длинная делается, и сама без вина хмелеешь от радости... А вы нынче все на мотоциклах гоняете, до песни ли вам? Гляди, как бы голова осталась цела!.. Магнитофоны свои крутите, самим-то вам петь лень, за вас другие поют, с вас и того довольно. А мы под балалайку да под ложки дробь отбивали, учились петь со слуха и радовались, будто купались в этой самой песне... Ты не будь в обиде, может, вы и лучше нас, но голоса у вас все едино белые...
Сын не стал больше возражать матери, а невестка робко и как бы извиняюще улыбнулась.
— Прежде — оно как было?— спросил Софрон, уже малиновый от выпитого вина и потому, видно, осмелевший настолько, что решился вступить в разговор.— Едет отец с сыном на телеге и все назад оглядывается — хорошо ли тебе, сынка? Мотри не свались! А в нонешнее время, ежели, скажем, отец упадет с телеги, то сын и не посмотрит, знай себе погоняет...
— Неправда!— подхватил дядя Маркел.— Они оглядываются, да боятся, как бы отец в себя не пришел да не догнал пешей...
Взорвался над столом, покатился, дробясь, громкий смех, песня сменяла песню, потом, словно желая ввести разговор в другое русло, напомнил о себе секретарь райкома.
— А у вас, Андрон Аввакумович, в партизанские годы, наверное, были свои песни?— спросил он.— Не позабыли вы их?
— Да разве мыслимо про то забыть?— Андрон приосанился, весьма польщенный тем, что наконец вспомнили о нем, заслуженном ветеране гражданской войны.— Я хоть счас зачну, если вы, братаны, подмогнете... А то одному мне ее не вытянуть...
Лицо его вдруг стало сосредоточенно-задумчивым, почти застывшим, он с минуту молчал, как бы собираясь с духом, затем, тряхнув головой с жиденьким зачесом волос, запел хлипким, дребезжащим тенорком:
Полночь наступает, заря горит светло, Отряд наш выступает с бивака своего...
Братья поддержали хрипловато невпопад, на лицах их выступил пот, тогда влились в песню и женские голоса, и она, будто вырвавшаяся из ущелья речка, побежала, искрясь и играя. Сам Андрон отдавался песне с тихой торжественностью, точно пел ее не теперь, а в ином, ушедшем времени, когда он гарцевал здесь на лихом иноходце впереди своего отряда. На лацкане его серого пиджака красовался орден боевого Красного Знамени, полученный в ту пору, когда такая награда была редкой и потому высокой.
Еще вчера, предваряя появление своего старшего брата, Маркел пошарился за божницей и вытащил конверт с вложенным вчетверо листом бумаги. То была биография партизана Андрона Иванова, написанная бойким районным журналистом. Газетные штампы мешались в ней с живыми, подлинными словами самого Андрона... Семья Ивановых в Новом Загане была одной из бедных и многодетных, ели не досыта, ложились спать не поужинавши, ребятишки не имели одежонку на всех и каждое утро бросали жребий, кому одевать тулупчик или валенки, чтобы выскочить на улицу и прокатиться на санках с горки. Богатый сосед их глумливо посмеивался: «Врете, что хлеба не хватает!
Просто лень вам по миру ходить!» В рекрутчину Андрона забрали в армию, а когда разразилась война, он воевал в Польше. После ранения, отлежав месяц в госпитале, снова бегал под пулями, стрелял, куда все стреляли; лез через колючую проволоку, братался в окопах с немецкими солдатами, глох от выстрелов, пока в рукопашной ему не отрубили два пальца. Вот так и ходил по кромке жизни и смерти то в пехоте, то в кавалерии, то в артиллерии, до самой февральской революции. Полк, в котором служил Андрон, перешел на сторону большевиков, позже влился в Первую Конную. После очередного ранения под видом военнопленного Андрон добрался до родного Загана, но не успел обнять жену, приласкать детишек, помыться в бане, как сызнова взял винтовку. Он сражался в отряде знаменитого в те годы командира — Скорохода. Отряд потерпел поражение на станции Мысовой, и Андрону пришлось спасаться бегством. Ночами он тайком пробрался в родное село, окунулся в тепло избы, отоспался, но отсиживаться в тишке не захотел, бесчинствовал в Забайкалье атаман Семенов со своими карателями, не давали жизни японцы, белочехи, и Андрон, обозлившись до крайности, начал сам сколачивать отряд. Лихим, отважным налетом он разоружил в Мухор-Шибири семеновскую милицию и, окрыленный первой победой, двинулся дальше — на Хонхолой, Хара-Шибирь, Никольское, Харауз. Он дрался и с семеновцами, и с японцами, и с карателями Унгерна, иногда терял в бою чуть ли не половину бойцов, но, прослышав о его отряде, стекались к нему мужики из окрестных сел и деревень, и, переведя дух, Андрон снова вел отряд в бой, шел на смерть и побеждал. Храбрый и смекалистый в военном деле, он, не кланяясь под пулями, порою чудом оставался жив. Домой вернулся лишь после того как белая армия, проигрывая одно сражение за другим, откатилась на восток. О том, как жил Андрон возвратясь с фронта, в биографии рассказывалось скупо, а вся жизнь с двадцать восьмого года уложилась в один абзац: «Коллективизация. Борьба с кулаками. Укрепляли колхозы. Не было хлеба, но мы его находили, где богачи его прятали. Работал предколхоза и предсельсовета. Жизнь прожил недаром. К сему — Андрон Иванов»... Меня больше всего тронули эти завершающие биографию заслуженного партизана слова: «Жизнь прожил недаром». Чем были заполнены остальные три десятка лет, журналист не написал. Вероятнее всего, когда на место таких, как Андрон, полуграмотных вожаков пришли подготовленные люди, он ходил в рядовых, иногда в бригадирах, не так давно выхлопотал партизанскую пенсию и получал пятьдесят три рубля, о чем с нескрываемой гордостью поведал Маркел. В Новом Загане такую пенсию получали редкие люди...
— А ведь твой дед Абакум Сидорович тоже мне приходится сродственником,— наклоняясь ко мне слева, изрядно захмелев, сообщил старый партизан.— Моя мать Пелагея была ему четырехюродной сестрой, вроде и получается, что я его племяш... Может, и десятая вода на киселе, но все же не откажешься — какая-то капля крови гуляет у нас одинаковая... А твой дядя Савва со своим отрядом вместе со мной воевал, был даже одно время начальником штаба —лихой был мужик, пули не боялся, лез в любую драку, как ослепший! Что касаемо деда, то я такого человека за свою жизнь не встречал... Помню, после Мухор-Шибири прискакали мы в Хонхолой и я перво-наперво к его дому подъехал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
— Да разве я от тебя отказываюсь?— обмахивая платочком разгоряченное и словно распаренное лицо, живо отвечала Лукерья Ларионовна.— Ты и обличьем весь в меня, коли я тебя рожала и на свет произвела... Но жизня у тебя другая, и ты по ней равняешься... Я все годы на телеге проездила, трясусь иной раз с батей до Петровска, гляжу на свет божий, на травку-му- равку да и запою ни с того ни с сего, будто песня сама напросилась... И дорога уж не такая скучная и длинная делается, и сама без вина хмелеешь от радости... А вы нынче все на мотоциклах гоняете, до песни ли вам? Гляди, как бы голова осталась цела!.. Магнитофоны свои крутите, самим-то вам петь лень, за вас другие поют, с вас и того довольно. А мы под балалайку да под ложки дробь отбивали, учились петь со слуха и радовались, будто купались в этой самой песне... Ты не будь в обиде, может, вы и лучше нас, но голоса у вас все едино белые...
Сын не стал больше возражать матери, а невестка робко и как бы извиняюще улыбнулась.
— Прежде — оно как было?— спросил Софрон, уже малиновый от выпитого вина и потому, видно, осмелевший настолько, что решился вступить в разговор.— Едет отец с сыном на телеге и все назад оглядывается — хорошо ли тебе, сынка? Мотри не свались! А в нонешнее время, ежели, скажем, отец упадет с телеги, то сын и не посмотрит, знай себе погоняет...
— Неправда!— подхватил дядя Маркел.— Они оглядываются, да боятся, как бы отец в себя не пришел да не догнал пешей...
Взорвался над столом, покатился, дробясь, громкий смех, песня сменяла песню, потом, словно желая ввести разговор в другое русло, напомнил о себе секретарь райкома.
— А у вас, Андрон Аввакумович, в партизанские годы, наверное, были свои песни?— спросил он.— Не позабыли вы их?
— Да разве мыслимо про то забыть?— Андрон приосанился, весьма польщенный тем, что наконец вспомнили о нем, заслуженном ветеране гражданской войны.— Я хоть счас зачну, если вы, братаны, подмогнете... А то одному мне ее не вытянуть...
Лицо его вдруг стало сосредоточенно-задумчивым, почти застывшим, он с минуту молчал, как бы собираясь с духом, затем, тряхнув головой с жиденьким зачесом волос, запел хлипким, дребезжащим тенорком:
Полночь наступает, заря горит светло, Отряд наш выступает с бивака своего...
Братья поддержали хрипловато невпопад, на лицах их выступил пот, тогда влились в песню и женские голоса, и она, будто вырвавшаяся из ущелья речка, побежала, искрясь и играя. Сам Андрон отдавался песне с тихой торжественностью, точно пел ее не теперь, а в ином, ушедшем времени, когда он гарцевал здесь на лихом иноходце впереди своего отряда. На лацкане его серого пиджака красовался орден боевого Красного Знамени, полученный в ту пору, когда такая награда была редкой и потому высокой.
Еще вчера, предваряя появление своего старшего брата, Маркел пошарился за божницей и вытащил конверт с вложенным вчетверо листом бумаги. То была биография партизана Андрона Иванова, написанная бойким районным журналистом. Газетные штампы мешались в ней с живыми, подлинными словами самого Андрона... Семья Ивановых в Новом Загане была одной из бедных и многодетных, ели не досыта, ложились спать не поужинавши, ребятишки не имели одежонку на всех и каждое утро бросали жребий, кому одевать тулупчик или валенки, чтобы выскочить на улицу и прокатиться на санках с горки. Богатый сосед их глумливо посмеивался: «Врете, что хлеба не хватает!
Просто лень вам по миру ходить!» В рекрутчину Андрона забрали в армию, а когда разразилась война, он воевал в Польше. После ранения, отлежав месяц в госпитале, снова бегал под пулями, стрелял, куда все стреляли; лез через колючую проволоку, братался в окопах с немецкими солдатами, глох от выстрелов, пока в рукопашной ему не отрубили два пальца. Вот так и ходил по кромке жизни и смерти то в пехоте, то в кавалерии, то в артиллерии, до самой февральской революции. Полк, в котором служил Андрон, перешел на сторону большевиков, позже влился в Первую Конную. После очередного ранения под видом военнопленного Андрон добрался до родного Загана, но не успел обнять жену, приласкать детишек, помыться в бане, как сызнова взял винтовку. Он сражался в отряде знаменитого в те годы командира — Скорохода. Отряд потерпел поражение на станции Мысовой, и Андрону пришлось спасаться бегством. Ночами он тайком пробрался в родное село, окунулся в тепло избы, отоспался, но отсиживаться в тишке не захотел, бесчинствовал в Забайкалье атаман Семенов со своими карателями, не давали жизни японцы, белочехи, и Андрон, обозлившись до крайности, начал сам сколачивать отряд. Лихим, отважным налетом он разоружил в Мухор-Шибири семеновскую милицию и, окрыленный первой победой, двинулся дальше — на Хонхолой, Хара-Шибирь, Никольское, Харауз. Он дрался и с семеновцами, и с японцами, и с карателями Унгерна, иногда терял в бою чуть ли не половину бойцов, но, прослышав о его отряде, стекались к нему мужики из окрестных сел и деревень, и, переведя дух, Андрон снова вел отряд в бой, шел на смерть и побеждал. Храбрый и смекалистый в военном деле, он, не кланяясь под пулями, порою чудом оставался жив. Домой вернулся лишь после того как белая армия, проигрывая одно сражение за другим, откатилась на восток. О том, как жил Андрон возвратясь с фронта, в биографии рассказывалось скупо, а вся жизнь с двадцать восьмого года уложилась в один абзац: «Коллективизация. Борьба с кулаками. Укрепляли колхозы. Не было хлеба, но мы его находили, где богачи его прятали. Работал предколхоза и предсельсовета. Жизнь прожил недаром. К сему — Андрон Иванов»... Меня больше всего тронули эти завершающие биографию заслуженного партизана слова: «Жизнь прожил недаром». Чем были заполнены остальные три десятка лет, журналист не написал. Вероятнее всего, когда на место таких, как Андрон, полуграмотных вожаков пришли подготовленные люди, он ходил в рядовых, иногда в бригадирах, не так давно выхлопотал партизанскую пенсию и получал пятьдесят три рубля, о чем с нескрываемой гордостью поведал Маркел. В Новом Загане такую пенсию получали редкие люди...
— А ведь твой дед Абакум Сидорович тоже мне приходится сродственником,— наклоняясь ко мне слева, изрядно захмелев, сообщил старый партизан.— Моя мать Пелагея была ему четырехюродной сестрой, вроде и получается, что я его племяш... Может, и десятая вода на киселе, но все же не откажешься — какая-то капля крови гуляет у нас одинаковая... А твой дядя Савва со своим отрядом вместе со мной воевал, был даже одно время начальником штаба —лихой был мужик, пули не боялся, лез в любую драку, как ослепший! Что касаемо деда, то я такого человека за свою жизнь не встречал... Помню, после Мухор-Шибири прискакали мы в Хонхолой и я перво-наперво к его дому подъехал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169