Вечером он помылся в бане, заранее истопленной бабушкой Ульяной, и, войдя в сумерках в избу, долго плескался у рукомойника, по се- мейским привычкам ополаскивая лицо набело после парной банной духоты и нечистоты. Присев к столу, он молча выпил три чашки чая, вытирая потеющий лоб рушником, затем прилег на кровать, потянул меня к себе и устало вздохнул:
— Не пойму, что деется в нашем селе, мнучек... То ли все само по себе идет прахом, то ли конец света наступает! Мы, как овечки пужливые, мечемся и в толк не возьмем, чего от нас хотят... Похоже, норовят взять мужика силой, переломить через колено, как хворостину, чтобы потом вязать корзину или еще какую-нибудь посудину для города... Но через силу ничего не сделать, даже до ветра не сходишь, ежели нет охоты...
В распахнутое настежь окно на улицу вползал вечерний холодок, по улице брело, помыкивая, стадо, и бабушка поджидала у калитки буренку, чтобы приманить ее хлебной корочкой ко двору.
— Запомни, мнучек, что я тебе на жизнь присоветую,— сквозь сверчковое верещание за печкой сочился потеплевший после бани голос деда.— Перво-наперво — себя в обиду никому не давай, не позволяй, чтобы всякий дурак али пускай умный наступал тебе на ноги. Раз, другой стерпишь, и никто с тобой считаться не будет... И заруби на память, ежели почуешь, что кто-то собирался тебя бить, не дожидайся, когда смажут по морде, бей первый... И неравного боя тоже не страшись, все едино размахнись и давай сдачи, не то сомнут и станешь ты как трава под ногами у всех... И третье поученье тебе пригодится — слушай всех, и умных, и глупых. Если видишь, что кто-то врет, тоже не мешай, виду не подавай. Врет — значит, так ему надо для чего- то, набирайся от всех, что на пользу пойдет, но живи завсегда только своим умом...
— Чего ты несмышленыша учишь?— раздался от порога голос подошедшей бабушки.— Всю жизнью в синяках да в кровоподтеках ходить? Много ты этой наукой сам добился? Богаче стал или сильнее?..
— Не лезь в мужицкие разговоры, старая,— отмахнулся дед.— Я худого не присоветую, в нонешней жизни пригодятся ему мои присказки! Ежели не будет к соседям за чужим умом взаймы бегать, и то хорошо, и то на пользу... А счастье не в силе и не в богатстве, а в том, чтобы при любой погоде свой резон иметь и оставаться человеком...
— Что ж наши сыновья и дочери не живут по твоей указке?— не уступала бабушка.— Вот заявится Савка, попробуй поучить его уму-разуму! Иной раз поглядишь и диву даешься — да мы ли таких детей народили? Что у них от нас приросло и что от чужих?.. Не забивай голову мальчонке, все равно он сам свою тропку найдет и станет жить не по-нашему, а куда Бог ему путь укажет.
Бабушка, видно, не случайно упомянула про сыновей и дочерей, потому что скоро ждали в гости старшего сына Савву, работавшего машинистом на станции Сковородино и обещавшего навестить родителей нынешним летом.
Я видел дядю Савву только на фотографии, что висела в простенке рядом с другими карточками в пиленой фанерной рамке, крашенной суриком, дядин снимок с коричневатым оттиском сохранился еще со времен гражданской войны. С карточки глядел широкоскулый вояка, чуб, как клок дыма, вился над его большим лбом, на голове залихватски кособоко сидела курчавая папаха-мерлушка, полушубок был полурасстегнут, из- за ворота виднелся полосатый шарф, а на боку, у пояса небрежно торчал наган в черной кобуре. Из всех фотографий, занимавших полустенок, эта, пожалуй, больше всего привлекала мое внимание, потому что в облике дяди было что-то ковбойское, а ковбоями я тогда уже бредил, начитавшись разных приключенческих романов...
О дяде Савве в нашем роду ходили всякие легенды, но любопытнее всего выглядели в этих историях его любовные похождения в те далекие годы, когда он тут воевал за Советскую власть во главе небольшого партизанского отряда, собранного им из таких же отчаянных парней, как он сам... Бабушка говорила о своих детях, отбившихся от дома в разные годы, жалеючи их и грустя, дед же судил, не давая им никаких скидок, а о Савве вспоминал с раздражением, потому что за амурные дела сына приходилось расплачиваться ему. Отвоевывая какую-нибудь деревню, дядя Савва тут же женился, справлял свадьбу, гулял неделю-другую, потом велел ординарцу отвезти жену в Хонхолой и почти тут же забывал о ней, ибо в другой деревне у него появлялась новая жена. Прежде чем сплавить ее с рук, он писал отцу, чтобы тот объяснил ждавшей его возвращения прежней жене, что жить с нею не будет, просил, чтобы отец не обижал очередную жену и снабдил ее в обратную дорогу всем необходимым. Получив с нарочным подобную писульку, дед матерился, багровея отБабушка, видно, не случайно упомянула про сыновей и дочерей, потому что скоро ждали в гости старшего сына Савву, работавшего машинистом на станции Сковородино и обещавшего навестить родителей нынешним летом.
Я видел дядю Савву только на фотографии, что висела в простенке рядом с другими карточками в пиленой фанерной рамке, крашенной суриком, дядин снимок с коричневатым оттиском сохранился еще со времен гражданской войны. С карточки глядел широкоскулый вояка, чуб, как клок дыма, вился над его большим лбом, на голове залихватски кособоко сидела курчавая папаха-мерлушка, полушубок был полурасстегнут, из-за ворота виднелся полосатый шарф, а на боку, у пояса небрежно торчал наган в черной кобуре. Из всех фотографий, занимавших полустенок, эта, пожалуй, больше всего привлекала мое внимание, потому что в облике дяди было что-то ковбойское, а ковбоями я тогда уже бредил, начитавшись разных приключенческих романов...
О дяде Савве в нашем роду ходили всякие легенды, но любопытнее всего выглядели в этих историях его любовные похождения в те далекие годы, когда он тут воевал за Советскую власть во главе небольшого партизанского отряда, собранного им из таких же отчаянных парней, как он сам... Бабушка говорила о своих детях, отбившихся от дома в разные годы, жалеючи их и грустя, дед же судил, не давая им никаких скидок, а о Савве вспоминал с раздражением, потому что за амурные дела сына приходилось расплачиваться ему. Отвоевывая какую-нибудь деревню, дядя Савва тут же женился, справлял свадьбу, гулял неделю-другую, потом велел ординарцу отвезти жену в Хонхолой и почти тут же забывал о ней, ибо в другой деревне у него появлялась новая жена. Прежде чем сплавить ее с рук, он писал отцу, чтобы тот объяснил ждавшей его возвращения прежней жене, что жить с нею не будет, просил, чтобы отец не обижал очередную жену и снабдил ее в обратную дорогу всем необходимым. Получив с нарочным подобную писульку, дед матерился, багровея от гнева, носился по двору, как бешеный, но, утихомирясь, исполнял все, что велел сын,— как мог объяснял волю сына, терпеливо уговаривал не злиться на него и отвозил обливавшуюся слезами жертву быстротечной страсти сына на станцию, снабжал на дорогу и хлебом, и деньгами по мелочи, так как больших денег у него в доме сроду не водилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
— Не пойму, что деется в нашем селе, мнучек... То ли все само по себе идет прахом, то ли конец света наступает! Мы, как овечки пужливые, мечемся и в толк не возьмем, чего от нас хотят... Похоже, норовят взять мужика силой, переломить через колено, как хворостину, чтобы потом вязать корзину или еще какую-нибудь посудину для города... Но через силу ничего не сделать, даже до ветра не сходишь, ежели нет охоты...
В распахнутое настежь окно на улицу вползал вечерний холодок, по улице брело, помыкивая, стадо, и бабушка поджидала у калитки буренку, чтобы приманить ее хлебной корочкой ко двору.
— Запомни, мнучек, что я тебе на жизнь присоветую,— сквозь сверчковое верещание за печкой сочился потеплевший после бани голос деда.— Перво-наперво — себя в обиду никому не давай, не позволяй, чтобы всякий дурак али пускай умный наступал тебе на ноги. Раз, другой стерпишь, и никто с тобой считаться не будет... И заруби на память, ежели почуешь, что кто-то собирался тебя бить, не дожидайся, когда смажут по морде, бей первый... И неравного боя тоже не страшись, все едино размахнись и давай сдачи, не то сомнут и станешь ты как трава под ногами у всех... И третье поученье тебе пригодится — слушай всех, и умных, и глупых. Если видишь, что кто-то врет, тоже не мешай, виду не подавай. Врет — значит, так ему надо для чего- то, набирайся от всех, что на пользу пойдет, но живи завсегда только своим умом...
— Чего ты несмышленыша учишь?— раздался от порога голос подошедшей бабушки.— Всю жизнью в синяках да в кровоподтеках ходить? Много ты этой наукой сам добился? Богаче стал или сильнее?..
— Не лезь в мужицкие разговоры, старая,— отмахнулся дед.— Я худого не присоветую, в нонешней жизни пригодятся ему мои присказки! Ежели не будет к соседям за чужим умом взаймы бегать, и то хорошо, и то на пользу... А счастье не в силе и не в богатстве, а в том, чтобы при любой погоде свой резон иметь и оставаться человеком...
— Что ж наши сыновья и дочери не живут по твоей указке?— не уступала бабушка.— Вот заявится Савка, попробуй поучить его уму-разуму! Иной раз поглядишь и диву даешься — да мы ли таких детей народили? Что у них от нас приросло и что от чужих?.. Не забивай голову мальчонке, все равно он сам свою тропку найдет и станет жить не по-нашему, а куда Бог ему путь укажет.
Бабушка, видно, не случайно упомянула про сыновей и дочерей, потому что скоро ждали в гости старшего сына Савву, работавшего машинистом на станции Сковородино и обещавшего навестить родителей нынешним летом.
Я видел дядю Савву только на фотографии, что висела в простенке рядом с другими карточками в пиленой фанерной рамке, крашенной суриком, дядин снимок с коричневатым оттиском сохранился еще со времен гражданской войны. С карточки глядел широкоскулый вояка, чуб, как клок дыма, вился над его большим лбом, на голове залихватски кособоко сидела курчавая папаха-мерлушка, полушубок был полурасстегнут, из- за ворота виднелся полосатый шарф, а на боку, у пояса небрежно торчал наган в черной кобуре. Из всех фотографий, занимавших полустенок, эта, пожалуй, больше всего привлекала мое внимание, потому что в облике дяди было что-то ковбойское, а ковбоями я тогда уже бредил, начитавшись разных приключенческих романов...
О дяде Савве в нашем роду ходили всякие легенды, но любопытнее всего выглядели в этих историях его любовные похождения в те далекие годы, когда он тут воевал за Советскую власть во главе небольшого партизанского отряда, собранного им из таких же отчаянных парней, как он сам... Бабушка говорила о своих детях, отбившихся от дома в разные годы, жалеючи их и грустя, дед же судил, не давая им никаких скидок, а о Савве вспоминал с раздражением, потому что за амурные дела сына приходилось расплачиваться ему. Отвоевывая какую-нибудь деревню, дядя Савва тут же женился, справлял свадьбу, гулял неделю-другую, потом велел ординарцу отвезти жену в Хонхолой и почти тут же забывал о ней, ибо в другой деревне у него появлялась новая жена. Прежде чем сплавить ее с рук, он писал отцу, чтобы тот объяснил ждавшей его возвращения прежней жене, что жить с нею не будет, просил, чтобы отец не обижал очередную жену и снабдил ее в обратную дорогу всем необходимым. Получив с нарочным подобную писульку, дед матерился, багровея отБабушка, видно, не случайно упомянула про сыновей и дочерей, потому что скоро ждали в гости старшего сына Савву, работавшего машинистом на станции Сковородино и обещавшего навестить родителей нынешним летом.
Я видел дядю Савву только на фотографии, что висела в простенке рядом с другими карточками в пиленой фанерной рамке, крашенной суриком, дядин снимок с коричневатым оттиском сохранился еще со времен гражданской войны. С карточки глядел широкоскулый вояка, чуб, как клок дыма, вился над его большим лбом, на голове залихватски кособоко сидела курчавая папаха-мерлушка, полушубок был полурасстегнут, из-за ворота виднелся полосатый шарф, а на боку, у пояса небрежно торчал наган в черной кобуре. Из всех фотографий, занимавших полустенок, эта, пожалуй, больше всего привлекала мое внимание, потому что в облике дяди было что-то ковбойское, а ковбоями я тогда уже бредил, начитавшись разных приключенческих романов...
О дяде Савве в нашем роду ходили всякие легенды, но любопытнее всего выглядели в этих историях его любовные похождения в те далекие годы, когда он тут воевал за Советскую власть во главе небольшого партизанского отряда, собранного им из таких же отчаянных парней, как он сам... Бабушка говорила о своих детях, отбившихся от дома в разные годы, жалеючи их и грустя, дед же судил, не давая им никаких скидок, а о Савве вспоминал с раздражением, потому что за амурные дела сына приходилось расплачиваться ему. Отвоевывая какую-нибудь деревню, дядя Савва тут же женился, справлял свадьбу, гулял неделю-другую, потом велел ординарцу отвезти жену в Хонхолой и почти тут же забывал о ней, ибо в другой деревне у него появлялась новая жена. Прежде чем сплавить ее с рук, он писал отцу, чтобы тот объяснил ждавшей его возвращения прежней жене, что жить с нею не будет, просил, чтобы отец не обижал очередную жену и снабдил ее в обратную дорогу всем необходимым. Получив с нарочным подобную писульку, дед матерился, багровея от гнева, носился по двору, как бешеный, но, утихомирясь, исполнял все, что велел сын,— как мог объяснял волю сына, терпеливо уговаривал не злиться на него и отвозил обливавшуюся слезами жертву быстротечной страсти сына на станцию, снабжал на дорогу и хлебом, и деньгами по мелочи, так как больших денег у него в доме сроду не водилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169