Знакомясь, Григорий Михайлович не преминул заметить, что он хорошо знает и Прасковью Аввакумовну, и Маркела Аввакумовича, бывал у них в гостях, немало наслышан и обо мне — тетушка моя на язык живая, и глаз у нее острый. На мою нетерпеливую просьбу — как бы поскорее добраться до Нового Загана — секретарь усмехнулся и покачал головой.
— Никак невозможно!— Он рассмеялся, кинул на плечи кожанку, сдернутую со спинки стула.— Гость не гвоздь, чтобы на него шляпу вешать, он требует особого обхождения и хлебосольства... Так уж повелось у нас,
семейских, исстари... Так что милости прошу посидеть с нами за столом, не побрезговать угощением...
Мы пошли с секретарем в чайную, где в отдельной комнате, отгороженной от общего зала дощатой перегородкой, уже был накрыт стол, уставленный закусками и бутылками вина. Из кухни вынесли на широком подносе ароматные пельмени, крупные, каждый величиной с детскую ладонь. Эти пельмени называют здесь странным словом «позы», они давно стали неким фирменным забайкальским угощением, без которого не обходятся даже на правительственных приемах...
Застолье было какое-то домашнее, и, что особенно было нам приятно, вместе со всеми восседал и наш водитель Евсей Евстафьевич. В последние годы мне не раз приходилось испытывать неловкость и стыд, когда хозяева района не находили нужным пригласить за общий стол шофера своей служебной машины, его, как правило, кормили на кухне, а случалось, и вообще забывали покормить. Было странным, что семейские не ставили этой незримой перегородки, были доступны и просты в общении...
За полночь выпили «посошок» перед дорогой, и Григорий Михайлович скомандовал:
— По коням!
На улице уже не сеяла липкая морось, лишь тянуло сырой осенней прохладой, темное небо, усыпанное вымытыми звездами, точно опустилось ниже. Секретарь райкома сел с нами в «Волгу», а вслед велел ехать «газику» с председателем райисполкома. Когда через четверть часа мы подъехали к Новому Загану, село уже погрузилось в глубокий сон, избы тонули в сплошном мраке, ни огонька, ни просвета.
— Ваша тетушка живет на Партизанской, самая низинная улица,— как бы предупреждая о возможной неприятности, мрачновато проговорил Григорий Михайлович.— Грязи там, скажу я вам... Но вы не беспокойтесь, «газик» пролезет где угодно...
Евсей Евстафьевич, слегка захмелевший, вроде принял за обиду замечание секретаря:
— Об чем речь, Григорий Михайлович?.. Да я там каждую канаву наизусть помню, не то что...
Однако его показного бахвальства хватило ненадолго. Едва мы свернули на Партизанскую, как машина стала то вилять, то идти юзом, то нырять в глубокие колдобины и промоины, залитые жидкой грязью. Съехав с бугорка, «Волга» окунулась в густо замешенную черную хлябь и тут же угодила в огромную лывину, разлившуюся от забора до забора, через всю ширину улицы. Радиатор зарылся в вязкое месиво, мотор фыркнул возмущенно и вдруг заглох.
— Ничего по-доб-но-го!— хорохорился Евсей Ев- стафьевич.— На фронте похлеще бывало!..
Но сколько он ни нажимал на газ, заставляя машину взвывать до дрожи и последнего напряжения, «Волга» оседала все глубже в лывину, и скоро стало ясно, что мы не сможем даже выбраться из нее, потому что грязь подступила к самым дверцам.
— Скажи на милость!— сконфуженно выборматы- вал шофер.— Ну сроду со мной такого...
— Свечи, видно, залило! Вылезай и зови «газик» на помощь!— неожиданно властно сказал Григорий Михайлович.
Евсей Евстафьевич, изловчившись, чтобы грязь не хлынула внутрь, выскочил из машины и побрел на свету фар, командуя водителю «газика»:
— Заезжай справа!
С трудом пробираясь через рытвины, «газик» обогнул «Волгу», взял ее на буксир, но сколько ни рвался вперед, ни дергался, натягивая до предела тросик, остервенело завывая и заливая капот и ветровое стекло «Волги» потоками рвущейся из-под колес черной жижи, вытянуть машину из ямины не мог.
— Нда-а. Придется брать команду на себя...— решил Григорий Михайлович.
Он осторожно надавил на дверцу, каким-то бешеным рывком очутился снаружи, не впустив даже капли грязи в машину, сам чуть ли не по колено ступил в черное месиво, всхлипывающее под его ногами, и скоро мы услышали его зычный голос:
— Кончай волынку! Без трактора не выбраться!.. Где-то в этом порядке живет тракторист... Как его — Тимофей Иванович?
Не дождавшись ответа, он исчез из полосы света, забарабанил в окно ближней избы, и вот там зажегся огонек, хлопнула дверь в сенях и стало слышно, как кто-то тяжело шагает к воротам, хлюпая сапогами.
— Григорий Михалыч?— хрипловато спросонок спросил тракторист.— Утонули на улице? Вам бы давно надо на нее завернуть, и тогда, может, тут уже асфальт лежал бы!..
— Давай не наводи критику!— недовольно буркнул секретарь.— Писателя вот везем к родной тетке. Видишь, опозорились на весь свет... На ходу у тебя «Беларусь»?
— На ходу! На ходу!— живо отозвался тракторист.
Он завел стоявший на отшибе, у проулка, трактор,
зацепил и легко выволок из ямины нашу машину, потянул вдоль улицы, а секретарь, пробежав вдоль забора, уже стучался в ставень желанной избы.
— Прасковья Аввакумовна! Дядя Маркел! Гостей принимайте! Гостей!
Трактор выкатил «Волгу» к воротам, где у входа в калитку был насыпан гравий и толченый кирпич, мы вылезли из машины, увидели, как ярко вспыхнули все окна. Кто-то уже бежал, задыхаясь, по двору, и вот уже нас обнимал пропахший махоркой незнакомый мужик в наброшенном на плечи ватнике, а на крыльце, облитая светом из избы, стояла в ночной рубашке колоколом дородная тетя, смеялась и плакала.
— Родненькие вы мои!.. Боже мой! Какая я радая!.. Живенько раздевайтесь! Ставьте вот сюда чемоданы, и Григорий Михайлович, снимайте свою кожанку... Я самовар вздую, и будем чаевничать!
— Нет, уж вы располагайтесь, а мы поедем!— затряс головой секретарь.— Гостям нужен покой. А у нас с утра дела! На днях заверну...
Снова рычал на улице трактор, вытаскивая на большак «Волгу», потом все стихло, и только слышался переливный, полный радостного возбуждения голос тети Паши.
— Вот чуяло сердце, что вы не сегодня завтра будете!.. Телеграмму ударили, а день не указали... Я уж было хотела ехать за вами в Улан-Удэ, да подрастерялась—не караулить же ваш поезд?.. Ах вы, бравые мои! Да ты что же, Маркел? Поглядите на него, расселся и сидит, будто к нам никто не пожаловал! Или еще сон свой досматриваешь?.. Тащи из сеней мед и печенье, что я нынче настряпала. И сало не забудь! Да поворачивайся!
Маркел, обнимгвший нас у калитки, уже скинул сапоги, сидел в полосатых подштанниках на кровати и блаженно жмурился. Он был еще крепкий, коренастый, с круглым лицом и крупным, слегка облупившимся носом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
— Никак невозможно!— Он рассмеялся, кинул на плечи кожанку, сдернутую со спинки стула.— Гость не гвоздь, чтобы на него шляпу вешать, он требует особого обхождения и хлебосольства... Так уж повелось у нас,
семейских, исстари... Так что милости прошу посидеть с нами за столом, не побрезговать угощением...
Мы пошли с секретарем в чайную, где в отдельной комнате, отгороженной от общего зала дощатой перегородкой, уже был накрыт стол, уставленный закусками и бутылками вина. Из кухни вынесли на широком подносе ароматные пельмени, крупные, каждый величиной с детскую ладонь. Эти пельмени называют здесь странным словом «позы», они давно стали неким фирменным забайкальским угощением, без которого не обходятся даже на правительственных приемах...
Застолье было какое-то домашнее, и, что особенно было нам приятно, вместе со всеми восседал и наш водитель Евсей Евстафьевич. В последние годы мне не раз приходилось испытывать неловкость и стыд, когда хозяева района не находили нужным пригласить за общий стол шофера своей служебной машины, его, как правило, кормили на кухне, а случалось, и вообще забывали покормить. Было странным, что семейские не ставили этой незримой перегородки, были доступны и просты в общении...
За полночь выпили «посошок» перед дорогой, и Григорий Михайлович скомандовал:
— По коням!
На улице уже не сеяла липкая морось, лишь тянуло сырой осенней прохладой, темное небо, усыпанное вымытыми звездами, точно опустилось ниже. Секретарь райкома сел с нами в «Волгу», а вслед велел ехать «газику» с председателем райисполкома. Когда через четверть часа мы подъехали к Новому Загану, село уже погрузилось в глубокий сон, избы тонули в сплошном мраке, ни огонька, ни просвета.
— Ваша тетушка живет на Партизанской, самая низинная улица,— как бы предупреждая о возможной неприятности, мрачновато проговорил Григорий Михайлович.— Грязи там, скажу я вам... Но вы не беспокойтесь, «газик» пролезет где угодно...
Евсей Евстафьевич, слегка захмелевший, вроде принял за обиду замечание секретаря:
— Об чем речь, Григорий Михайлович?.. Да я там каждую канаву наизусть помню, не то что...
Однако его показного бахвальства хватило ненадолго. Едва мы свернули на Партизанскую, как машина стала то вилять, то идти юзом, то нырять в глубокие колдобины и промоины, залитые жидкой грязью. Съехав с бугорка, «Волга» окунулась в густо замешенную черную хлябь и тут же угодила в огромную лывину, разлившуюся от забора до забора, через всю ширину улицы. Радиатор зарылся в вязкое месиво, мотор фыркнул возмущенно и вдруг заглох.
— Ничего по-доб-но-го!— хорохорился Евсей Ев- стафьевич.— На фронте похлеще бывало!..
Но сколько он ни нажимал на газ, заставляя машину взвывать до дрожи и последнего напряжения, «Волга» оседала все глубже в лывину, и скоро стало ясно, что мы не сможем даже выбраться из нее, потому что грязь подступила к самым дверцам.
— Скажи на милость!— сконфуженно выборматы- вал шофер.— Ну сроду со мной такого...
— Свечи, видно, залило! Вылезай и зови «газик» на помощь!— неожиданно властно сказал Григорий Михайлович.
Евсей Евстафьевич, изловчившись, чтобы грязь не хлынула внутрь, выскочил из машины и побрел на свету фар, командуя водителю «газика»:
— Заезжай справа!
С трудом пробираясь через рытвины, «газик» обогнул «Волгу», взял ее на буксир, но сколько ни рвался вперед, ни дергался, натягивая до предела тросик, остервенело завывая и заливая капот и ветровое стекло «Волги» потоками рвущейся из-под колес черной жижи, вытянуть машину из ямины не мог.
— Нда-а. Придется брать команду на себя...— решил Григорий Михайлович.
Он осторожно надавил на дверцу, каким-то бешеным рывком очутился снаружи, не впустив даже капли грязи в машину, сам чуть ли не по колено ступил в черное месиво, всхлипывающее под его ногами, и скоро мы услышали его зычный голос:
— Кончай волынку! Без трактора не выбраться!.. Где-то в этом порядке живет тракторист... Как его — Тимофей Иванович?
Не дождавшись ответа, он исчез из полосы света, забарабанил в окно ближней избы, и вот там зажегся огонек, хлопнула дверь в сенях и стало слышно, как кто-то тяжело шагает к воротам, хлюпая сапогами.
— Григорий Михалыч?— хрипловато спросонок спросил тракторист.— Утонули на улице? Вам бы давно надо на нее завернуть, и тогда, может, тут уже асфальт лежал бы!..
— Давай не наводи критику!— недовольно буркнул секретарь.— Писателя вот везем к родной тетке. Видишь, опозорились на весь свет... На ходу у тебя «Беларусь»?
— На ходу! На ходу!— живо отозвался тракторист.
Он завел стоявший на отшибе, у проулка, трактор,
зацепил и легко выволок из ямины нашу машину, потянул вдоль улицы, а секретарь, пробежав вдоль забора, уже стучался в ставень желанной избы.
— Прасковья Аввакумовна! Дядя Маркел! Гостей принимайте! Гостей!
Трактор выкатил «Волгу» к воротам, где у входа в калитку был насыпан гравий и толченый кирпич, мы вылезли из машины, увидели, как ярко вспыхнули все окна. Кто-то уже бежал, задыхаясь, по двору, и вот уже нас обнимал пропахший махоркой незнакомый мужик в наброшенном на плечи ватнике, а на крыльце, облитая светом из избы, стояла в ночной рубашке колоколом дородная тетя, смеялась и плакала.
— Родненькие вы мои!.. Боже мой! Какая я радая!.. Живенько раздевайтесь! Ставьте вот сюда чемоданы, и Григорий Михайлович, снимайте свою кожанку... Я самовар вздую, и будем чаевничать!
— Нет, уж вы располагайтесь, а мы поедем!— затряс головой секретарь.— Гостям нужен покой. А у нас с утра дела! На днях заверну...
Снова рычал на улице трактор, вытаскивая на большак «Волгу», потом все стихло, и только слышался переливный, полный радостного возбуждения голос тети Паши.
— Вот чуяло сердце, что вы не сегодня завтра будете!.. Телеграмму ударили, а день не указали... Я уж было хотела ехать за вами в Улан-Удэ, да подрастерялась—не караулить же ваш поезд?.. Ах вы, бравые мои! Да ты что же, Маркел? Поглядите на него, расселся и сидит, будто к нам никто не пожаловал! Или еще сон свой досматриваешь?.. Тащи из сеней мед и печенье, что я нынче настряпала. И сало не забудь! Да поворачивайся!
Маркел, обнимгвший нас у калитки, уже скинул сапоги, сидел в полосатых подштанниках на кровати и блаженно жмурился. Он был еще крепкий, коренастый, с круглым лицом и крупным, слегка облупившимся носом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169