Вот поди ж ты, выбился, видать, в высокие люди, говорит складно, как по писаному, и, конечно, не зря ради него собрали народ. Да и почему не послушать речь здравого человека, если он обскажет про всю жизнь и про то, что делается в других странах. Когда дядя закончил речь, мужики охотно похлопали в ладоши и, ни о чем не спрашивая, степенно и неторопливо разбрелись...
Дядя Савва остался доволен оказанным ему уважением, был возбужден, за ужином выпил стакан водки, налил второй, но жена вовремя остановила его.
— Душа знает меру,— сказала она и отставила стакан в сторону,— а паровоз красный свет... Не ты ли меня научил этой присказке?
Дядя Савва не стал противиться ее резкому жесту, но можно было понять его и так, что он немного обижен тем, что жена показывает свою власть над ним при отце и матери и как бы принижает его значение и место в семье. Однако он тут же забыл о нравственной потере, нанесенной ему, завалился спать в сенях, и скоро его могучий храп потряс тишину дома...
Дедушка отнесся к речи сына с явным безразличием. Он ни слова не сказал в похвалу или осуждение, но и не выказал сразу заметного неудовольствия. Похоже, его мужицкому самолюбию польстило, что ради его сына сошлось столько народа, но, вместе с тем, не видел в выступлении Саввы особого проку, потому что после таких речей ничего не прибавилось ни в душе, ни в хозяйстве. Свое отношение к речи сына он выразил позже, когда дядя Савва и портниха уехали на ее родину, в Красноярск, оставив на догляд отца и матери своих дочерей Инну и Лину. Как-то в сумерки я неслышно вошел в сени и услышал раздраженный и насмешливый голос деда:
— Это Саввке-пустобреху можно быть сытым речью, а нам надо хлебушко растить... Он покричал, как с амвона поп, а нам каждый день нужно думать, как дальше жить, чем и себя и других кормить... Да и не по мне это, когда на народе мужик речь держит, поучает всех, а дома им баба командует!.. Ежели нету характера, то не лезь, не мельтеши у всех перед глазами, не учи, как жить... Сиди себе дома и посапывай в две ноздри, а то пой, вон как сверчок за печкой, на то разума большого не надо...
— Но все ж Саввка не без ума, ежели на народ выйти решился,— нараспев выговаривала бабушка, по привычке защищая уже давно выросших и живших наособицу детей.— Портниха хвасталась, что он уже не в машинистах ходит, а куда-то в начальники определился... Поди, зря ставить над другими человека глупого не станут...
— А там, где повыше, другой хлеб, что ль, жуют? — не уступал дед.— А ну как на вышку заберется, а она окажется не по его уму?.. Или снизу уже не видать, что ты дурак набитый, раз наверху устроился? Да снизу, если хошь знать, все еще виднее, можно и каждую щепку разглядеть и на облака порадоваться... Нет, ежели Саввка дома в подчиненных обретается, начальник из него не получится... Как был балабоном да пустозвоном, так и остался! Таким, выходит, уродился, а в кого пошел — один бог знает... Ты рази забыла, как он над нами мудровал, когда тут новая власть устанавливалась?
— Как про то забыть,— соглашалась бабушка и тяжко вздыхала.— Но нонче он вроде посурьезней будет... Вон как говорил на народе — заслушаешься! Будто и не сын наш, а какой-то чужой и высокий человек!
— Далась тебе его речь!— досадливо гугнил дед.— Плюнуть да растереть... Из ее шубы не сошьешь, а болтунов и краснобаев я за свою жизнь навидался!.. Он мог бы тогда в разум войти, когда ему тут власть доверили! А он как понял? Раз партизанил, то, стало быть, может куролесить, как ему вздумается...
Об этом я уже знал со слов бабушки. Едва отгремели выстрелы в горах и падях, как дядя Савва стал на селе высшей властью, ходил в председателях сельского совета. Как он тут правил в то время, теперь, наверное, мало кто помнил, разве одни старики, но власть его
длилась недолго, что-то около двух с половиной лет. Но и за этот срок Савва показал себя не с лучшей стороны. Он успел за два года раза три жениться и развестись. Мало того, он сажал иногда своих амурных соперников под короткий арест, томил в кутузке по два-три дня. Было на диво, как ему легко сходили с рук все эти проделки. Но, пожалуй, сильнее всего прославился Савва своей ссорой с отцом. Женившись, он как-то объявил отцу, что желает раздела, и потребовал свою долю. По вековому обычаю у семейских все решал отец: когда женить сына, когда выделить его из семьи и что дать ему на обзаведение. На первых порах дед пытался урезонить и пристыдить сына, чтобы он не позорил его перед односельчанами, тогда Савва послал отцу официальную бумагу с печатью и за своей подписью, требуя у того чуть ли не половину дома и нажитого всеми добра. Дед безропотно смирился со своей участью, отдал сыну коня, корову, кое-что из домашней утвари, но Савве того показалось мало, хотя он не имел права забывать, что он у отца не один, что есть другие сыновья, дочери, что подрастал и бегал по улице малый Сидорка. И однажды, дождавшись, когда отец отлучится на целый день на станцию, дядя забрался на крышу родного дома с пилой и, отодрав несколько досок от крыши, оседлав верхнее бревно, начал неторопливо пилить его. За этим занятием и застала его мать, вернувшаяся с ведрами от колодца.
— Ты чего это удумал, сынок?— ласково спросила она, хотя сразу догадалась о намерениях властолюбивого и норовистого председателя.
— Желательно разрезать дом пополам,— торжественно объявил с высоты Савва.— Одна вам останется, а в другом буду жить я со своей семьей.
— А не разрезамши нельзя, что ли, в нем жить?
— А я, может, потом свою половину разберу и на другое место перевезу, чтобы отдельно от вас хозяйствовать!
— Много ты нахозяйствуешь, сынок, ежели как дите тетешное не ведаешь, что творишь!.. Изба — это не буханка хлеба, чтоб можно было полкраюхи отвалить и съесть!.. Разрежь вон тебя пополам, разве станет два человека? И одного-то путного не соберешь!..
Пока они пререкались, возле дома собралась целая толпа, кто-то из стариков пригрозил Савве, что добром его самоуправство не кончится, но председателя, казалось, это еще пуще раззадорило, и он начал быстрее шаркать пилой, показывая, что властен сам решать такие дела.
Неизвестно, чем бы это дело кончилось, но, вероятнее всего, дяде Савве удалось бы осуществить свою затею, но тут нежданно вернулся с полдороги отец, забывший прихватить с собой что-то важное. Увидев Савву на крыше, он, ни слова не говоря, схватил ременный кнут и, матюгаясь на чем свет стоит, рванулся по чердачной лестнице наверх. Савва понял, что не имеет права подвергать подобному испытанию авторитет власти, и под общее улюлюканье скатился, царапаясь, как кот, по срубу и убежал прочь.
Вот об этом, видимо, и напомнил дед бабушке в том вечернем, подслушанном мною нечаянно разговоре, и не потому, что держал обиду на сына столько лет, а потому, что мерил человека куда более суровой мерой, чем бабка, и родной его сын этой пробы не выдерживал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
Дядя Савва остался доволен оказанным ему уважением, был возбужден, за ужином выпил стакан водки, налил второй, но жена вовремя остановила его.
— Душа знает меру,— сказала она и отставила стакан в сторону,— а паровоз красный свет... Не ты ли меня научил этой присказке?
Дядя Савва не стал противиться ее резкому жесту, но можно было понять его и так, что он немного обижен тем, что жена показывает свою власть над ним при отце и матери и как бы принижает его значение и место в семье. Однако он тут же забыл о нравственной потере, нанесенной ему, завалился спать в сенях, и скоро его могучий храп потряс тишину дома...
Дедушка отнесся к речи сына с явным безразличием. Он ни слова не сказал в похвалу или осуждение, но и не выказал сразу заметного неудовольствия. Похоже, его мужицкому самолюбию польстило, что ради его сына сошлось столько народа, но, вместе с тем, не видел в выступлении Саввы особого проку, потому что после таких речей ничего не прибавилось ни в душе, ни в хозяйстве. Свое отношение к речи сына он выразил позже, когда дядя Савва и портниха уехали на ее родину, в Красноярск, оставив на догляд отца и матери своих дочерей Инну и Лину. Как-то в сумерки я неслышно вошел в сени и услышал раздраженный и насмешливый голос деда:
— Это Саввке-пустобреху можно быть сытым речью, а нам надо хлебушко растить... Он покричал, как с амвона поп, а нам каждый день нужно думать, как дальше жить, чем и себя и других кормить... Да и не по мне это, когда на народе мужик речь держит, поучает всех, а дома им баба командует!.. Ежели нету характера, то не лезь, не мельтеши у всех перед глазами, не учи, как жить... Сиди себе дома и посапывай в две ноздри, а то пой, вон как сверчок за печкой, на то разума большого не надо...
— Но все ж Саввка не без ума, ежели на народ выйти решился,— нараспев выговаривала бабушка, по привычке защищая уже давно выросших и живших наособицу детей.— Портниха хвасталась, что он уже не в машинистах ходит, а куда-то в начальники определился... Поди, зря ставить над другими человека глупого не станут...
— А там, где повыше, другой хлеб, что ль, жуют? — не уступал дед.— А ну как на вышку заберется, а она окажется не по его уму?.. Или снизу уже не видать, что ты дурак набитый, раз наверху устроился? Да снизу, если хошь знать, все еще виднее, можно и каждую щепку разглядеть и на облака порадоваться... Нет, ежели Саввка дома в подчиненных обретается, начальник из него не получится... Как был балабоном да пустозвоном, так и остался! Таким, выходит, уродился, а в кого пошел — один бог знает... Ты рази забыла, как он над нами мудровал, когда тут новая власть устанавливалась?
— Как про то забыть,— соглашалась бабушка и тяжко вздыхала.— Но нонче он вроде посурьезней будет... Вон как говорил на народе — заслушаешься! Будто и не сын наш, а какой-то чужой и высокий человек!
— Далась тебе его речь!— досадливо гугнил дед.— Плюнуть да растереть... Из ее шубы не сошьешь, а болтунов и краснобаев я за свою жизнь навидался!.. Он мог бы тогда в разум войти, когда ему тут власть доверили! А он как понял? Раз партизанил, то, стало быть, может куролесить, как ему вздумается...
Об этом я уже знал со слов бабушки. Едва отгремели выстрелы в горах и падях, как дядя Савва стал на селе высшей властью, ходил в председателях сельского совета. Как он тут правил в то время, теперь, наверное, мало кто помнил, разве одни старики, но власть его
длилась недолго, что-то около двух с половиной лет. Но и за этот срок Савва показал себя не с лучшей стороны. Он успел за два года раза три жениться и развестись. Мало того, он сажал иногда своих амурных соперников под короткий арест, томил в кутузке по два-три дня. Было на диво, как ему легко сходили с рук все эти проделки. Но, пожалуй, сильнее всего прославился Савва своей ссорой с отцом. Женившись, он как-то объявил отцу, что желает раздела, и потребовал свою долю. По вековому обычаю у семейских все решал отец: когда женить сына, когда выделить его из семьи и что дать ему на обзаведение. На первых порах дед пытался урезонить и пристыдить сына, чтобы он не позорил его перед односельчанами, тогда Савва послал отцу официальную бумагу с печатью и за своей подписью, требуя у того чуть ли не половину дома и нажитого всеми добра. Дед безропотно смирился со своей участью, отдал сыну коня, корову, кое-что из домашней утвари, но Савве того показалось мало, хотя он не имел права забывать, что он у отца не один, что есть другие сыновья, дочери, что подрастал и бегал по улице малый Сидорка. И однажды, дождавшись, когда отец отлучится на целый день на станцию, дядя забрался на крышу родного дома с пилой и, отодрав несколько досок от крыши, оседлав верхнее бревно, начал неторопливо пилить его. За этим занятием и застала его мать, вернувшаяся с ведрами от колодца.
— Ты чего это удумал, сынок?— ласково спросила она, хотя сразу догадалась о намерениях властолюбивого и норовистого председателя.
— Желательно разрезать дом пополам,— торжественно объявил с высоты Савва.— Одна вам останется, а в другом буду жить я со своей семьей.
— А не разрезамши нельзя, что ли, в нем жить?
— А я, может, потом свою половину разберу и на другое место перевезу, чтобы отдельно от вас хозяйствовать!
— Много ты нахозяйствуешь, сынок, ежели как дите тетешное не ведаешь, что творишь!.. Изба — это не буханка хлеба, чтоб можно было полкраюхи отвалить и съесть!.. Разрежь вон тебя пополам, разве станет два человека? И одного-то путного не соберешь!..
Пока они пререкались, возле дома собралась целая толпа, кто-то из стариков пригрозил Савве, что добром его самоуправство не кончится, но председателя, казалось, это еще пуще раззадорило, и он начал быстрее шаркать пилой, показывая, что властен сам решать такие дела.
Неизвестно, чем бы это дело кончилось, но, вероятнее всего, дяде Савве удалось бы осуществить свою затею, но тут нежданно вернулся с полдороги отец, забывший прихватить с собой что-то важное. Увидев Савву на крыше, он, ни слова не говоря, схватил ременный кнут и, матюгаясь на чем свет стоит, рванулся по чердачной лестнице наверх. Савва понял, что не имеет права подвергать подобному испытанию авторитет власти, и под общее улюлюканье скатился, царапаясь, как кот, по срубу и убежал прочь.
Вот об этом, видимо, и напомнил дед бабушке в том вечернем, подслушанном мною нечаянно разговоре, и не потому, что держал обиду на сына столько лет, а потому, что мерил человека куда более суровой мерой, чем бабка, и родной его сын этой пробы не выдерживал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169