— Садись, Гаврила Иванович, побереги силы... Нам нынче еще гулять на свадьбе у Трубецкого...
— Не по годам мне сия повинность, государь...
— А ты свадьбу не отбывай как повинность, гляди на нее как на забаву, живи в обнимку с Ивашкой Хмельницким, и тебе полегче будет...
— Чин не позволяет забывать, ваше величество!
— Чин дома оставляй, когда едешь на свадьбу или во Всешутейший собор... Даже я о том пытаюсь запамятовать.
«Господи! Тебе-то, государь, к чему лицемерить?»— лишь мысленно возразил канцлер, девясь притворству царя, не понимая, зачем ему хитрить по мелочам, когда всем ведомо, что Петр даже в самые одуряющие, бражные часы, в неистовом, беспробудном загуле всегда и везде помнит о своей монаршей власти.
— Ну что там Европа?— разом отрешаясь от того, что минуту назад занимало его, спросил Петр, и в голосе его зазвучала нескрываемая надменность.— Не признают за мной Императора? Не по нутру им мой новый титул?
— Куражатся, ваше величество,— в тон царю отвечал Головкин.— Тот титл им как кость в горле, но небось привыкнут и проглотят... Торгуются, как купцы на базаре, хотят за то признание получить не. подарки и посулы, а что-нибудь ценою подороже... Землицы каждому хочется отхватить, только от какой краюхи им отрезать, ума не приложу...
Довольный своей шуткой, Головкин позволил себе рассмеяться.
— Бог с ней, с Европой!— Петр ухмыльнулся, тронул кончики усов.— Придет срок — сами полезут в родственники, пожелают породниться... Нет ли каких вестей от Волынского?
— Нынешней почтой прибыло, ваше величество,— Головкин потянулся в широкий карман камзола, вытянул твердую, сложенную трубкой бумагу.— С тем и шел к вам...
— Утром меня Макаров попотчевал старым его донесением,— проговорил Петр и начал набивать трубку.— Когда Волынский прибыл в Астрахань на губернаторство, то нашел город в сильном запущении и неустройстве... Боясь, что это отнесут за счет его правления, он решил донести про разоренье окольным путем. И извинялся, бес, что не может вовремя прислать ее величеству арапа с арапкою, понеже арапка беременна... Как-де арапка разрешится, то их всем заводом и отправит в Питербурх...
— Обезопасить себя хотел,— улыбнулся канцлер.— Но его грех хулить, ваше величество. Муж доброго ума и предан, жизни за вас не пожалеет... А без опаски
и страха кто из нас живет? На том держава держится, и тут вы изволили в самую суть заглянуть... Если губернатор сотворит что неладное, его щадить не будут!
— Ты что же полагаешь, что сибирского губернатора Гагарина не следовало лишать живота?— Петр нахмурился.— На кого же нам опираться, если губернатор вышел из веры?
— Гагарин потерял голову от жадности, ваше величество... Корысть его съела, и казнь его была уроком тяжким, но справедливым... Читать, что пишет Волынский?
— Читай...
Канцлер развернул бумагу, придвинулся ближе к свечам.
— «Грузинский принц Вахтанг прислал ко мне и к сестре своей с тем, чтобы мы обще просили о нем ваше величество, дабы вы изволили учинить с ним милость для избавления общего их христианства, и показывает к тому способ: 1) чтоб ваше величество изволили к нему прямо в Грузию ввести войск своих тысяч пять или шесть и повелели засесть в его гарнизоны, объявляя, что он видит в Грузии несогласие между шляхетством; а ежели войска ваши введены будут в Грузию, то уже и поневоле принуждены будут многие его партию взять. 2) Чтоб для лучшего его уверения изволили сделать десант в Персию или Шемаху, а без того вступить в войну опасен. И как видится, государь, по-моему слабому мнению, все его предполагаемые резоны не бессильны... Ежели вы изволите против шаха в войну вступить, он, Вахтанг, может поставить в поле своих войск от тридцати до сорока тысяч и обещается пройти до самой Гиспагании, ибо он персиян бабами называет».
Петр сидел, откинувшись на спинку кресла, закрыв глаза, словно бы дремал, но Головкин знал, что это впечатление обманчиво,— на самом деле царь весь превратился в слух, не пропускал ни единого слова, и по тому, как он, крепко сжав трубку в зубах, чуть слышно посасывал ее, можно было понять, что он не только слушает, но и гонит мысль дальше по кругу, чтобы найти ей верный исход.
— Видно, нам судьбой означено утвердиться в тех краях,— убежденно проговорил Петр.— Если бы еще пробиться к океану, к Индии, тогда бы не то что Европа, а сам черт был бы нам не страшен... Если бы наш
флот стал там гулять, эти господа не размышляли бы, признать ли за мной новые титлы...
Мысль эта родилась в нем не сейчас, это Головкин хорошо знал по многим беседам, а жила давно и ладно прижилась, но стоило ему умчаться мечтой к неведомому океану, как он не выдержал, вскочил и снова начал мерить грузными шагами кабинет.
— С весны, господин канцлер, начнем поход к Персии, к Каспию, нужно надежно нам спину прикрыть,— трубка дымила густо, дым плыл клочьями под потолок, а правая рука государя судорожно подергивалась, но то было не к приступу, а к радости, что обуревала его.— Готовиться надо скрытно, но спешно, чтоб не пронюхали турки, иначе влезем в большую войну... Надо взять искусством, хитростью и маневром... Отпиши Волынскому, что часть войска мы пошлем маршировать к Волге, оттуда с теплом двинемся к Астрахани и дальше... И пусть до нашего прихода грузинского принца сдерживает. Сие нам может повредить... Что касаемо взятия Шемахи, то есть присловица: кто завладел лычком, принужден будет платить ремешком... Будем молить Бога, что все сбудется так, как доносит Волынский, и за то ему наша царская милость...
Петр окутался дымом, погружаясь в раздумье. Пауза затянулась неопределенной тишиной. Головкин, чтобы не стоять перед государем безгласным столбом, наконец решил напомнить о Польше:
— В Польше опять неспокойно, ваше величество... Поляки самочинно захватывают православные церкви, обращают христиан в католиков, и управы на них нет.— Он сунул руку в кафтан и, нашарив там новую бумагу, шелестнул ею, разворачивая.— Вот Рудаковский пишет, что когда в Пинске он велел вернуть церкви назад, то ксендзы и униаты кричали, что лучше бы им видеть в тех церквах турок и жидов, чем проклятых схизматиков!..
— И там помешались на вере!— фыркнул Петр.— Не лучше наших расколыциков... А как можно то пресечь? Что мыслит Рудаковский?
— Он хочет взять круто, ваше величество,— стараясь в этом случае не становиться пока ни на чью сторону, а держаться опять-таки золотой середины, ответил Головкин.— Он так доносит: «Для прекращения здешних гонений на церковь восточную два способа легких: первый способ — шляхтича Соколинского, как самого
свирепого гонителя церкви восточной, живущего в двух милях от русской границы, схватить и увезти в Россию под предлогом, что незаконно титулуется архиепископом смоленским и северским.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
— Не по годам мне сия повинность, государь...
— А ты свадьбу не отбывай как повинность, гляди на нее как на забаву, живи в обнимку с Ивашкой Хмельницким, и тебе полегче будет...
— Чин не позволяет забывать, ваше величество!
— Чин дома оставляй, когда едешь на свадьбу или во Всешутейший собор... Даже я о том пытаюсь запамятовать.
«Господи! Тебе-то, государь, к чему лицемерить?»— лишь мысленно возразил канцлер, девясь притворству царя, не понимая, зачем ему хитрить по мелочам, когда всем ведомо, что Петр даже в самые одуряющие, бражные часы, в неистовом, беспробудном загуле всегда и везде помнит о своей монаршей власти.
— Ну что там Европа?— разом отрешаясь от того, что минуту назад занимало его, спросил Петр, и в голосе его зазвучала нескрываемая надменность.— Не признают за мной Императора? Не по нутру им мой новый титул?
— Куражатся, ваше величество,— в тон царю отвечал Головкин.— Тот титл им как кость в горле, но небось привыкнут и проглотят... Торгуются, как купцы на базаре, хотят за то признание получить не. подарки и посулы, а что-нибудь ценою подороже... Землицы каждому хочется отхватить, только от какой краюхи им отрезать, ума не приложу...
Довольный своей шуткой, Головкин позволил себе рассмеяться.
— Бог с ней, с Европой!— Петр ухмыльнулся, тронул кончики усов.— Придет срок — сами полезут в родственники, пожелают породниться... Нет ли каких вестей от Волынского?
— Нынешней почтой прибыло, ваше величество,— Головкин потянулся в широкий карман камзола, вытянул твердую, сложенную трубкой бумагу.— С тем и шел к вам...
— Утром меня Макаров попотчевал старым его донесением,— проговорил Петр и начал набивать трубку.— Когда Волынский прибыл в Астрахань на губернаторство, то нашел город в сильном запущении и неустройстве... Боясь, что это отнесут за счет его правления, он решил донести про разоренье окольным путем. И извинялся, бес, что не может вовремя прислать ее величеству арапа с арапкою, понеже арапка беременна... Как-де арапка разрешится, то их всем заводом и отправит в Питербурх...
— Обезопасить себя хотел,— улыбнулся канцлер.— Но его грех хулить, ваше величество. Муж доброго ума и предан, жизни за вас не пожалеет... А без опаски
и страха кто из нас живет? На том держава держится, и тут вы изволили в самую суть заглянуть... Если губернатор сотворит что неладное, его щадить не будут!
— Ты что же полагаешь, что сибирского губернатора Гагарина не следовало лишать живота?— Петр нахмурился.— На кого же нам опираться, если губернатор вышел из веры?
— Гагарин потерял голову от жадности, ваше величество... Корысть его съела, и казнь его была уроком тяжким, но справедливым... Читать, что пишет Волынский?
— Читай...
Канцлер развернул бумагу, придвинулся ближе к свечам.
— «Грузинский принц Вахтанг прислал ко мне и к сестре своей с тем, чтобы мы обще просили о нем ваше величество, дабы вы изволили учинить с ним милость для избавления общего их христианства, и показывает к тому способ: 1) чтоб ваше величество изволили к нему прямо в Грузию ввести войск своих тысяч пять или шесть и повелели засесть в его гарнизоны, объявляя, что он видит в Грузии несогласие между шляхетством; а ежели войска ваши введены будут в Грузию, то уже и поневоле принуждены будут многие его партию взять. 2) Чтоб для лучшего его уверения изволили сделать десант в Персию или Шемаху, а без того вступить в войну опасен. И как видится, государь, по-моему слабому мнению, все его предполагаемые резоны не бессильны... Ежели вы изволите против шаха в войну вступить, он, Вахтанг, может поставить в поле своих войск от тридцати до сорока тысяч и обещается пройти до самой Гиспагании, ибо он персиян бабами называет».
Петр сидел, откинувшись на спинку кресла, закрыв глаза, словно бы дремал, но Головкин знал, что это впечатление обманчиво,— на самом деле царь весь превратился в слух, не пропускал ни единого слова, и по тому, как он, крепко сжав трубку в зубах, чуть слышно посасывал ее, можно было понять, что он не только слушает, но и гонит мысль дальше по кругу, чтобы найти ей верный исход.
— Видно, нам судьбой означено утвердиться в тех краях,— убежденно проговорил Петр.— Если бы еще пробиться к океану, к Индии, тогда бы не то что Европа, а сам черт был бы нам не страшен... Если бы наш
флот стал там гулять, эти господа не размышляли бы, признать ли за мной новые титлы...
Мысль эта родилась в нем не сейчас, это Головкин хорошо знал по многим беседам, а жила давно и ладно прижилась, но стоило ему умчаться мечтой к неведомому океану, как он не выдержал, вскочил и снова начал мерить грузными шагами кабинет.
— С весны, господин канцлер, начнем поход к Персии, к Каспию, нужно надежно нам спину прикрыть,— трубка дымила густо, дым плыл клочьями под потолок, а правая рука государя судорожно подергивалась, но то было не к приступу, а к радости, что обуревала его.— Готовиться надо скрытно, но спешно, чтоб не пронюхали турки, иначе влезем в большую войну... Надо взять искусством, хитростью и маневром... Отпиши Волынскому, что часть войска мы пошлем маршировать к Волге, оттуда с теплом двинемся к Астрахани и дальше... И пусть до нашего прихода грузинского принца сдерживает. Сие нам может повредить... Что касаемо взятия Шемахи, то есть присловица: кто завладел лычком, принужден будет платить ремешком... Будем молить Бога, что все сбудется так, как доносит Волынский, и за то ему наша царская милость...
Петр окутался дымом, погружаясь в раздумье. Пауза затянулась неопределенной тишиной. Головкин, чтобы не стоять перед государем безгласным столбом, наконец решил напомнить о Польше:
— В Польше опять неспокойно, ваше величество... Поляки самочинно захватывают православные церкви, обращают христиан в католиков, и управы на них нет.— Он сунул руку в кафтан и, нашарив там новую бумагу, шелестнул ею, разворачивая.— Вот Рудаковский пишет, что когда в Пинске он велел вернуть церкви назад, то ксендзы и униаты кричали, что лучше бы им видеть в тех церквах турок и жидов, чем проклятых схизматиков!..
— И там помешались на вере!— фыркнул Петр.— Не лучше наших расколыциков... А как можно то пресечь? Что мыслит Рудаковский?
— Он хочет взять круто, ваше величество,— стараясь в этом случае не становиться пока ни на чью сторону, а держаться опять-таки золотой середины, ответил Головкин.— Он так доносит: «Для прекращения здешних гонений на церковь восточную два способа легких: первый способ — шляхтича Соколинского, как самого
свирепого гонителя церкви восточной, живущего в двух милях от русской границы, схватить и увезти в Россию под предлогом, что незаконно титулуется архиепископом смоленским и северским.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169