Несмотря на все угрозы и посулы отца отречься от сына за его проделки, Савва продолжал разорять его и терзать бесконечными просьбами. Однажды Савва прислал с ординарцем красивую и хрупкую девушку-польку, невесть где подхваченную сыном в те смутные и роковые времена. Полька оказалась созданием нежным и малопонятным, цветком не для нашей грубой и черствой земли, да и по всем ее повадкам было видно, что выросла она не в хлеборобской семье, а в городской, и жила прежде с немалым достатком. Она ничего не умела делать по хозяйству, целыми днями что-то напевала, меняла наряды, хотя привезла всего несколько сшитых по чужеземной моде застиранных платьев, и гляделась в засиженное мухами зеркало в простенке, но чаще сидела у окна и следила за изволоком дороги, вившейся за поскотиной в гору,— не покажется ли на белом скакуне ее возлюбленный, который непонятно зачем отправил ее в какой-то чужой дом. Наверное, она понимала — шла война, и ее избранник каждый день подвергался опасности, его могли убить, во что она не хотела верить, и ей нужно было набраться терпения и ждать. Однако проходил день за днем, а там и неделя за неделей, а Савва не давал знать о себе. И полька поскучнела, перестала петь и менять наряды, сидела как птица в клетке, отказывалась есть и худела прямо на глазах. С утра принималась плакать, о чем-то по-польски просила бабушку и дедушку, они, не понимая, лишь разводили руками, хотя бабушка от жалости и от бессилия помочь ей чуть ли не ревела сама. Ярость деда достигла предела, когда в очередной писульке Савва сообщил, что польку он разлюбил, что она непрокая, что вряд ли ее переделаешь на русский лад, и умолял отца уломать, вразумить чужестранку и отправить из дома по-хорошему, куда она пожелает. Не сразу полька поняла, что возлюбленный отринул ее от своего сердца, сначала подумала, что его убили, и зарыдала в полный голос, по-бабьи, а когда дед втолковал ей, что Савва женился на другой женщине и она должна уехать, полька окаменела. Глаза ее тут же вы сохли, она живо собрала свои нехитрые пожитки и, выказав полное презрение бабушке и деду, уехала, не сказав на прощанье ни одного слова. Она остановила попавшуюся на дороге подводу, показала спрятанные в узелок золотые серьги, желая расплатиться за проезд, и, вскочив на охапку сена, нетерпеливо дернула возницу за плечо, что-то зло крикнула по-польски и даже не оглянулась на понуро и скорбно стоявших у ворот бабку и деда.
С тех пор, как говорится, утекло много воды, дядя, судя по всему, давно остепенился, женился на какой-то портнихе и теперь ездил не на рысистом коне, а на пропахшем маслом и углем паровозе...
Получив телеграмму, дед отправил на станцию Петровск-Забайкальский младшего сына Сидора, и тот привез к вечеру и дядю Савву, и его жену-портниху — женщину немолодую, но властную,— и юную падчерицу, лет четырнадцати, и маленькую Лину — дочь Саввы от какого-то случайного брака. Дед вышел на крыльцо, обнял сына, невестку и девочек и, приказав Сидору распрягать лошадей, повел гостей в дом. Не успели гости осмотреться и передохнуть с дороги, как дед спросил у падчерицы:
— Петь умеешь?
— Умеет, умеет,— ответил дядя Савва и рассмеялся.— Ты, батя, дал бы уж нам прежде помыться да накормил, а потом просил петь... На пустое брюхо петь не очень хочется...
Однако рыжеволосая портниха все рассудила по- своему. Она требовательно посмотрела на растерявшуюся дочь, качнула пышной прической.
— Старших надо уважить, Инна!—сказала она, даже ни на мгновение не сомневаясь, что дочь может ослушаться ее.— Спой дедушке «Мельника»... Он ведь и сам на мельнице работает! И чтоб без всяких капризов и ломаний, ясно?
Девочка пожала плечами, отошла почему-то к окну, повернулась ко всем спиной и запела звонко и сильно:
В движенье мельник жизнь ведет, В движенье...
Дед слушал, как всегда чуть склонив голову набок, с уважительной сосредоточенностью, и хотя песня была ему незнакома и он не разбирал многих слов, чувствовалось, что ему весьма приятно.
— Ладная песня, хоть вроде и не нашенская,— сказал он и дал девочке конфету, неведомо как очутившуюся в его руке.— Спасибо, что уважила старика... Где ж такую поют?..
— Поют ее везде, а сочинил Шуберт, австрийский композитор,— почтительно ответила девочка.
— Значит, знал он про мельника, про нашу жизнь... Потом ты мне ее еще споешь... Чтобы песня улеглась в душе, надо ее понять, иначе она сердце твое не защемит... Я так рассуждаю...
— И правильно рассуждаете, Аввакум Сидоро- вич,— подтвердила портниха и одарила дочь улыбкой.— Она еще и рисовать может... Вот отдохнет немного и нарисует вас и Ульяну Евсеевну...
— Премного благодарны,— дед отвесил низкий поклон, он тоже знал, как нужно обходиться с людьми, что, впрочем, не помешало ему не выказать особого любопытства к другим талантам девочки.— Давай, мать, тащи на стол, что наготовила... Ведь оно на самом деле — петь на голодное пузо мало радости...
Дядя держался как-то странно, то вдруг напускал на лицо этакое важное выражение, супил брови, выгибал грудь, словно был большим начальником, то как будто сжимался и робел от стеснения, точно опасался, что отец по старой памяти снимет ремень и отдерет его, как мальчишку. Впрочем, скромностью, как стало ясно на другой день, он не отличался. Утром он облачился в добротную серую толстовку, повязал галстук с металлической прицепкой, подпоясался тонким кавказским ремешком с висячими железными украшениями и отправился в сельский совет. О чем он там вел речь, было неизвестно, но через день выяснилось, что он попросил председателя совета созвать мужиков, потому что намерен был произнести перед ними речь. В сельсовете возражать не стали; дядя походил на ответственного работника, имел городской вид и внушительную фигуру и зычный голос, не говоря уже о том, что в давние годы он тут партизанил и имел заслуги перед односельчанами. К вечеру перед Народным домом, к высокому крыльцу его, собралась толпа мужиков и баб и ребятишек. Дядя Савва поднялся на крыльцо, красивым жестом выбросил вперед руку, призывая всех к вниманию, и гаркнул: «Товари-щи!»—да так зычно, будто перед ним простиралась огромная площадь, а на ней шевелилось и глядело на него не меньше тысячи чело
век. Он то возвышал голос, то понижал, как заправский оратор, и даже принимался что-то кричать, кому-то грозя, напоминая, что враг не дремлет. Может быть, он имел в виду события на КВЖД, о которых тогда много писали в газетах, кто его знает, но он призывал мужиков не терять бдительности, и если потребуется, то немедля всем селом идти на защиту отечества. Слушали дядю Савву внимательно, никто даже не закурил во время его речи, и, пожалуй, главный интерес односельчан был не в том, о чем трибунно и зычно вещал дядя, а в том, что он является сыном известного всем Аввакума Сидоровича Мальцева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169