Сейчас Сюзи была утомлена, и Пик показался ей недосягаемо высоким. Она села на камень возле условного петушиного хвоста. Сюзи никогда так остро не ощущала физической усталости — села, и мышцы заныли. Она нагнулась, спустила чулки и принялась растирать икры. Тепло рук передавалось ногам, и это было приятно. Есть мгновения, когда физическая усталость — великое благо, ибо заглушает стон души. Интересно, а душа устает?.. Варужан однажды слово «массаж» перевел на армянский как «ласка». «Потрясающий перевод,— сказал он.— Верно?» А в самом деле, какое чисто армянское слово соответствует слову «массаж»?.. Наверно, больше всего душа нуждается в ласке, но чаще ласкают тело... Посмеялась над своими мыслями — молода слишком, чтоб философствовать.
«Виллис» вместе с дорогой то возникал, то исчезал. Сперва напоминал ящерицу с оторванным хвостом, которая осторожно, опасливо скользит по извилистому горному шраму, потом он превратился в темно-зеленую точку с божью коровку величиной и в конце концов исчез — лопнул, как мыльный пузырь, растворился в голубоватой вечерней дымке.:. Стало быть, эта скользящая божья коровка — Варужан, в этом мыльном пузыре — Варужан.
Да, наверно, и впрямь свиделись в последний раз, хотя Варужан и пообещал привезти в село американских брата и сестру И даже условились о конкретном дне. Что может прийтись по вкусу американцам в этом богом забытом селе? Привезет? Да нет, простая учтивость, подслащенная прощальная пилюля, и все-таки ты молодец, В'аружан Ширакян, так до конца и не вышел из рамок благопристойности. Это замечательно. Таким она его и запомнит: слабая улыбка на лице, глаза смотрят в неопределенную точку, и сигареты, сигареты, одна за другой. «Вы можете работать при каком-нибудь памятнике вечным огнем»,— пошутила она. Но шутка не развеяла его грусти, да он ее как
будто и не слышал. Какой дьявол в нее вселился, зачем она обрушила на него мутный словесный поток, да еще после таких чудесных часов в школе, когда влюбленно слушала его, ловила каждое слово? Ведь он мог отозваться ответами-стрелами, тут же отфутболить назад ее пули-слова, даже свинцовые... Минут двадцать — двадцать пять назад они еще были вместе, а сейчас Варужан сделался воспоминанием — недостижимым, прошлым.
«Проходящий день — страна, в которую мы больше никогда не возвратимся». Это строчка Варужана. Она вдруг подумала, что образ очень неожиданный, но все же точный, и родился, видимо, из утрат, сожаления, разочарования. Возненавидела себя — недавний словесный поток показался ей несправедливым и наглым. Сюзи была сейчас пустым — с вырванным языком — колоколом, вобравшим в себя эхо тех несправедливых наглых слов. Зачем и по какому праву вкусила она горькое наслаждение злости? Может быть, это было старанием напомнить Варужану о близости бездны и сама она стояла над пропастью во ржи, чтобы предупредить, спасти Варужана? Или, может, она отыгралась на нем за свою искалеченную жизнь? И что это был за тон инквизиторши и пророчицы! И сделался противен собственный образ, увиденный вдруг яснее ясного, и захотелось заткнуть уши, не впустить в них металлический звон своего голоса. Варужан просто пощадил ее, потому что есть у него огорчения побольше этих. Может, хотелось ему отвести с ней душу, для того и приехал в это забытое богом и людьми человечье гнездо. Но она не угомонилась, нет — палец на курок и давай стрелять, все до последнего патрона. А Варужан уехал с грузом ее слов на сердце. Стало быть, ты, Сюзи-Шушан Манукян, как выясняется, оказалась в силах распахнуть запертые двери истин? Так отвори и для себя дверь, что ж ты колотишься о стены, когда во всех стенах есть двери?.. Ты нашла удобнейшего обвиняемого, чтобы свою изломанную судьбу взвалить на его плечи, свалить все с больной головы на здоровую. «Почему ты не позвонил?» Предположим, позвонил бы — и что бы изменилось? Что мог доказать Варужан Ширакян? Сама-то ты не сумела даже в сопляке разобраться — пошла, отдалась: пожалте, получите в подарок мою невинность. Ты ведь совершенно не любила его — зачем тебе нужно было это? А того, второго, зачем отвергла? Не отвергла бы, и жизнь теперь у тебя была бы совершенно иная. А?.. И вновь та картина возникла перед ее глазами в омерзительных подробностях: широко раскрытые, с похотливым красноватым блеском глаза, запотевшая бутылка шампанского, ожидающая, когда ее откроют, желтоватый'' ядовитый свет бра, мягкая музыка, доносящаяся из соседней комнаты. Скотина, и это предусмотрел, подобным типам надо запретить слушать музыку... Вдруг сделалось жалко себя, захотелось расплакаться^— будто уселась и сидит на собственном надгробье. Между безнадежностью и надеждой лежит страна, именуемая дорогой. И у нее есть паспорт на въезд в страну, именуемую дорогой. Границы этой страны очертить невозможно, каждый имеет свою карту этой страны, и эта карта отличается от карты другого. Для одного вся эта страна от края до края в один шаг, от отчаянья до надежды или от на-
дежды до отчаянья, а для другого вся жизнь. Первые счастливее — они быстрее достигают последней станции, сократив усталость от страданий и ожиданий.
Уже четыре года идет она по этой дороге. Сколько километров прошла? Сколько еще осталось? Достигнет ли когда-нибудь мыса надежды или расшибет лоб о бетонную стену тупика, именуемого отчаянием?
Пик находился чуть ниже села, разместившегося на самой макушке горы. Отсюда были видны брошенные дома, разрушившиеся дома, дома, которые ожидает разрушение, а в промежутках между ними — редкие живые дома. Сюзи все их знает наперечет — двадцать три дома. Двадцать три на сегодняшний день. Кое-где белье развешано. Айкануш Арамян ребенка ждет. А в селе уже три года дети не рождались. Ребенка Айкануш все село ждет. Посреди села, возле родника, каждый вечер гадают, кто будет — мальчик или девочка. У Айкануш уже есть четыре дочки, хорошо бы сына. В каждом доме идут приготовления подарку новорожденному — втайне друг от друга.
Вчера Сюзи вызвал директор — этот большой ребенок, живущий средь облаков и витающий в облаках: «Родится ребенок, устроим в школе торжество. Придумай что-нибудь красивое, Шушан».— «Конечно, конечно,— она сделала над собой усилие, чтобы не рассмеяться.— Мы и его на торжество пригласим».— «Кого?» — «Как кого? Новорожденного юбиляра». Хороший парень этот Ваге Гегамян, только зачем ему надо было так рано жениться?
Небо порозовело, и Пик четко вырисовывался теперь на розовом фоне — ни дать ни взять петух...«Я старый усталый человек»,— сказал Варужан. Куда он идет — от надежды к отчаянью? Чем кончится его духовное, внутреннее землетрясение? А может, жизнь — это простая цепочка из двух постоянно сменяющих друг друга звеньев:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
«Виллис» вместе с дорогой то возникал, то исчезал. Сперва напоминал ящерицу с оторванным хвостом, которая осторожно, опасливо скользит по извилистому горному шраму, потом он превратился в темно-зеленую точку с божью коровку величиной и в конце концов исчез — лопнул, как мыльный пузырь, растворился в голубоватой вечерней дымке.:. Стало быть, эта скользящая божья коровка — Варужан, в этом мыльном пузыре — Варужан.
Да, наверно, и впрямь свиделись в последний раз, хотя Варужан и пообещал привезти в село американских брата и сестру И даже условились о конкретном дне. Что может прийтись по вкусу американцам в этом богом забытом селе? Привезет? Да нет, простая учтивость, подслащенная прощальная пилюля, и все-таки ты молодец, В'аружан Ширакян, так до конца и не вышел из рамок благопристойности. Это замечательно. Таким она его и запомнит: слабая улыбка на лице, глаза смотрят в неопределенную точку, и сигареты, сигареты, одна за другой. «Вы можете работать при каком-нибудь памятнике вечным огнем»,— пошутила она. Но шутка не развеяла его грусти, да он ее как
будто и не слышал. Какой дьявол в нее вселился, зачем она обрушила на него мутный словесный поток, да еще после таких чудесных часов в школе, когда влюбленно слушала его, ловила каждое слово? Ведь он мог отозваться ответами-стрелами, тут же отфутболить назад ее пули-слова, даже свинцовые... Минут двадцать — двадцать пять назад они еще были вместе, а сейчас Варужан сделался воспоминанием — недостижимым, прошлым.
«Проходящий день — страна, в которую мы больше никогда не возвратимся». Это строчка Варужана. Она вдруг подумала, что образ очень неожиданный, но все же точный, и родился, видимо, из утрат, сожаления, разочарования. Возненавидела себя — недавний словесный поток показался ей несправедливым и наглым. Сюзи была сейчас пустым — с вырванным языком — колоколом, вобравшим в себя эхо тех несправедливых наглых слов. Зачем и по какому праву вкусила она горькое наслаждение злости? Может быть, это было старанием напомнить Варужану о близости бездны и сама она стояла над пропастью во ржи, чтобы предупредить, спасти Варужана? Или, может, она отыгралась на нем за свою искалеченную жизнь? И что это был за тон инквизиторши и пророчицы! И сделался противен собственный образ, увиденный вдруг яснее ясного, и захотелось заткнуть уши, не впустить в них металлический звон своего голоса. Варужан просто пощадил ее, потому что есть у него огорчения побольше этих. Может, хотелось ему отвести с ней душу, для того и приехал в это забытое богом и людьми человечье гнездо. Но она не угомонилась, нет — палец на курок и давай стрелять, все до последнего патрона. А Варужан уехал с грузом ее слов на сердце. Стало быть, ты, Сюзи-Шушан Манукян, как выясняется, оказалась в силах распахнуть запертые двери истин? Так отвори и для себя дверь, что ж ты колотишься о стены, когда во всех стенах есть двери?.. Ты нашла удобнейшего обвиняемого, чтобы свою изломанную судьбу взвалить на его плечи, свалить все с больной головы на здоровую. «Почему ты не позвонил?» Предположим, позвонил бы — и что бы изменилось? Что мог доказать Варужан Ширакян? Сама-то ты не сумела даже в сопляке разобраться — пошла, отдалась: пожалте, получите в подарок мою невинность. Ты ведь совершенно не любила его — зачем тебе нужно было это? А того, второго, зачем отвергла? Не отвергла бы, и жизнь теперь у тебя была бы совершенно иная. А?.. И вновь та картина возникла перед ее глазами в омерзительных подробностях: широко раскрытые, с похотливым красноватым блеском глаза, запотевшая бутылка шампанского, ожидающая, когда ее откроют, желтоватый'' ядовитый свет бра, мягкая музыка, доносящаяся из соседней комнаты. Скотина, и это предусмотрел, подобным типам надо запретить слушать музыку... Вдруг сделалось жалко себя, захотелось расплакаться^— будто уселась и сидит на собственном надгробье. Между безнадежностью и надеждой лежит страна, именуемая дорогой. И у нее есть паспорт на въезд в страну, именуемую дорогой. Границы этой страны очертить невозможно, каждый имеет свою карту этой страны, и эта карта отличается от карты другого. Для одного вся эта страна от края до края в один шаг, от отчаянья до надежды или от на-
дежды до отчаянья, а для другого вся жизнь. Первые счастливее — они быстрее достигают последней станции, сократив усталость от страданий и ожиданий.
Уже четыре года идет она по этой дороге. Сколько километров прошла? Сколько еще осталось? Достигнет ли когда-нибудь мыса надежды или расшибет лоб о бетонную стену тупика, именуемого отчаянием?
Пик находился чуть ниже села, разместившегося на самой макушке горы. Отсюда были видны брошенные дома, разрушившиеся дома, дома, которые ожидает разрушение, а в промежутках между ними — редкие живые дома. Сюзи все их знает наперечет — двадцать три дома. Двадцать три на сегодняшний день. Кое-где белье развешано. Айкануш Арамян ребенка ждет. А в селе уже три года дети не рождались. Ребенка Айкануш все село ждет. Посреди села, возле родника, каждый вечер гадают, кто будет — мальчик или девочка. У Айкануш уже есть четыре дочки, хорошо бы сына. В каждом доме идут приготовления подарку новорожденному — втайне друг от друга.
Вчера Сюзи вызвал директор — этот большой ребенок, живущий средь облаков и витающий в облаках: «Родится ребенок, устроим в школе торжество. Придумай что-нибудь красивое, Шушан».— «Конечно, конечно,— она сделала над собой усилие, чтобы не рассмеяться.— Мы и его на торжество пригласим».— «Кого?» — «Как кого? Новорожденного юбиляра». Хороший парень этот Ваге Гегамян, только зачем ему надо было так рано жениться?
Небо порозовело, и Пик четко вырисовывался теперь на розовом фоне — ни дать ни взять петух...«Я старый усталый человек»,— сказал Варужан. Куда он идет — от надежды к отчаянью? Чем кончится его духовное, внутреннее землетрясение? А может, жизнь — это простая цепочка из двух постоянно сменяющих друг друга звеньев:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149