«Посмотрим. Если будет время. Ведь я приехал сюда всего на два-три дня».— «Если разрешите, я позвоню вам».—«Да, конечно»,— произнес он почти машинально, назвал свой номер и переделал имя в Эниос. Официант быстро записал его номер на салфетке, улыбнулся и отошел. А если бы он узнал, что перед ним турок, пригласил бы он его, улыбнулся бы ему? Кофе сразу перенес Энис-бея в Стамбул, он достал из кармана и положил на стол пачку сигарет. И тут вновь появился официант: «Турецкие?— Он убрал грязную посуду.— Они чересчур крепкие. Вы наши пробовали?» — «Я к этим привык».
...Площадь была полна солнца и народа, и Энис-бей смешался с толпой, растворился в людском водовороте. Что ж, побродит по улицам, не заблудится, название гостиницы знает. К тому же это, наверно, центральная площадь, так что заблудиться сложно. На перекрестке переходила улицу вереница ребятишек, шли гуськом. Впереди и сзади шли пожилые женщины, тревожно глядя то направо, то налево и все время что-то внушая ребятам. Поток машин замер. Малыши шли даже несколько торжественно. Из одной машины раздалась турецкая музыка — Энис-бей заулыбался, словно встретил родного человека. Проходящий мимо мог подумать, что Энис-бей не в себе, а тому просто
странной показалась турецкая песня в Ереване. Дети в конце концов дошли до противоположного тротуара, и десятки машин разом сорвались с места... В этом городе, стало быть, у Энис-бея один-единственный знакомый, и лишь этот знакомый знает, кто он есть. Чувство изолированности поначалу показалось Энис-бею приятным, а потом вдруг стало угнетать: если одна из этих машин неожиданно собьет его, как опознают его личность — ведь паспорт остался в гостинице. Женщина-администратор заверила его на чистом английском, что паспорт он может получить вечером. В лице ее не дрогнул ни один мускул, когда она изучала его паспорт, хотя она, конечно, тоже армянка. Именно у нее он и поинтересовался, как найти музей древних рукописей и тот, другой, музей живописи. Женщина на листе бумаги написала что-то по-армянски и сказала: покажете кому-нибудь из прохожих, вам помогут. Энис-бей достал из кармана этот лист, взглянул на незнакомые буквы. Красивые, компактные буквы.
Искусственное озерцо, сад вокруг него. Пошел по аллее. На скамейках сидели в основном старики. Кое-где играли в нарды. Энис-бей посмотрел на возбужденные игрой старческие лица. Числа они называли по-турецки. Удивился. Один из стариков что-то спросил его, он в растерянности пожал плечами — мол, не понимаю. Осеннее солнышко являлось, по-видимому, самым лучшим витамином для старческих костей. Если бы с ним был отец, наверняка не удержался бы, сел играть. Отец любил нарды, играл самозабвенно — волновался, кричал, злился, азартно подкидывал зары.
Вышел на широкую улицу... Тут всюду продавали цветы, а девушки, одетые еще легко, сами тоже походили на цветы, только шагающие.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Позвонил Арам: приезжают Сэм и Сюзи, дней через десять будут в Ереване.Значит, отец не приедет. Варужан еще в Америке понял, что он не приедет никогда. И все-таки в нем теплилась надежда, что на юбилей матери выберется. Итак, они вряд ли уже когда-либо свидятся...
Ковровый магазин отца располагается в центре города, но вид у него жалкий, униженный: он стиснут высотными домами. Все в традициях нашей истории, подумал Варужан. Нас вечно теснили и давили великаны.
«Сэм нашел новое место для магазина, но у меня что-то душа не лежит. Да и потом, он говорит: только женюсь, сразу перееду в Нью-Йорк или Лос-Анджелес...»
Прочел вывеску магазина «Арпачай» — на армянском и испанском.«Ты испанский хорошо знаешь?»«Все слова, которые к коврам относятся, знаю. А другие на что мне? Дома, слава богу, со мной еще по-армянски разговаривают, в церкви и клубе тоже всегда найдется собеседник...»
Вошли в магазин. Продавцы, тоже армяне, подняли головы, заулыбались.«Сын,— сказал отец.— Из Армении приехал».— «О, с Родины!Что хорошего на Родине?..»
И тут же каждый, естественно, стал продолжать свое дело: в магазине были покупатели, а торговля коврами штука трудная. Ковры же были изумительные: персидские, арабские, китайские.
«Армянскими коврами хочу всех удивить, пусть поглядят-полюбуются. Однако пишу, прошу выслать — из Еревана нет ответа. А тут армянские ковры издавна в почете».
«Да, у нас хорошие мастера этого дела».Молодая негритянка принесла какой-то прохладительный напиток и кофе, хотя эту мутную жидкость кофе можно было назвать только
условно.«Может быть, тебе хочется чего-нибудь другого? Виски?..» «Нет, папа, все хорошо». Ему хотелось добавить: «Знаешь, папа, я посчитал, ты мне должен тысячу семьсот мороженых...» Но вслух он этих слов не произнес. Спросил, как идет торговля.
«Грех жаловаться, сынок. Глаза мои сыты — душа бы не была голодна...»Отец с сыном взглянули друг на друга и друг друга пощадили: сорок лет тосковали в разлуке, так стоит ли эти несколько дней встречи отравлять новой болью. Все равно ведь она вечно с ними, в них, от нее не убежишь. Сейчас она и между ними, и рядом — сидит себе, разве что кофе не пьет. Кофе печали должен быть прогорклый, с гущей. А может, вообще одна сплошная гуща.
«Значит, Сирак в Австралии...»Сирак написал старшему брату уже из Бейрута — тогда еще он намеревался переезжать в Америку, потом все-таки предпочел Австралию.
«Я — это другое дело, сынок. Но Сирака-то что толкнуло?»«Откуда мне знать, папа. Сказал, что скучает по дяде».Отец горько усмехнулся и с отвращением выпил кофе.«Я уже со всем примирился, но этот кофе хуже врага. Привкус железа. Словно вместе с кофе железо смололи. Иногда днем домой заглядываю, только чтобы нашего кофе выпить... Эх...»
«Хороший магазин, папа. И назвал ты его хорошо. А знаешь, я в Карс ездил. То есть ездил в Турцию и заехал в Карс».«В Карс?..»
Арменак был единственным ребенком Ширака и Нуник, родившимся в Карее. Ему было годика три, когда семья переселилась в Гюмри, а затем в Ереван.
«Говоришь, в Карс?.. А наш дом нашел?..»«И дед и бабушка мне много о нем рассказывали, и все же я не сумел отыскать. Хотя город, в общем-то, тот же, что и при тебе. Камни
те же».Вышли из магазина. Варужан еще раз взглянул на вывеску: бедный Арпачай, что тебе делать в этих железобетонных джунглях? Ему стало грустно, но он ничего не сказал отцу.
«Хочу тебя в наш клуб сводить. Но там дашнаков много. Так что сам смотри...»«Пошли, пап. Мне интересно».Сели в машину. Отец словно коня оседлал, за руль схватился, как за вожжи, но перед ним было не поле, не горы, а свора гончих машин.
«Так ты под Керчью в плен угодил?»«Под Керчью. Восьмого мая сорок второго года. Проклят будь тот день».«Бабушка, каждый день с твоей фотографией разговаривает. Знаешь, с той, армейской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
...Площадь была полна солнца и народа, и Энис-бей смешался с толпой, растворился в людском водовороте. Что ж, побродит по улицам, не заблудится, название гостиницы знает. К тому же это, наверно, центральная площадь, так что заблудиться сложно. На перекрестке переходила улицу вереница ребятишек, шли гуськом. Впереди и сзади шли пожилые женщины, тревожно глядя то направо, то налево и все время что-то внушая ребятам. Поток машин замер. Малыши шли даже несколько торжественно. Из одной машины раздалась турецкая музыка — Энис-бей заулыбался, словно встретил родного человека. Проходящий мимо мог подумать, что Энис-бей не в себе, а тому просто
странной показалась турецкая песня в Ереване. Дети в конце концов дошли до противоположного тротуара, и десятки машин разом сорвались с места... В этом городе, стало быть, у Энис-бея один-единственный знакомый, и лишь этот знакомый знает, кто он есть. Чувство изолированности поначалу показалось Энис-бею приятным, а потом вдруг стало угнетать: если одна из этих машин неожиданно собьет его, как опознают его личность — ведь паспорт остался в гостинице. Женщина-администратор заверила его на чистом английском, что паспорт он может получить вечером. В лице ее не дрогнул ни один мускул, когда она изучала его паспорт, хотя она, конечно, тоже армянка. Именно у нее он и поинтересовался, как найти музей древних рукописей и тот, другой, музей живописи. Женщина на листе бумаги написала что-то по-армянски и сказала: покажете кому-нибудь из прохожих, вам помогут. Энис-бей достал из кармана этот лист, взглянул на незнакомые буквы. Красивые, компактные буквы.
Искусственное озерцо, сад вокруг него. Пошел по аллее. На скамейках сидели в основном старики. Кое-где играли в нарды. Энис-бей посмотрел на возбужденные игрой старческие лица. Числа они называли по-турецки. Удивился. Один из стариков что-то спросил его, он в растерянности пожал плечами — мол, не понимаю. Осеннее солнышко являлось, по-видимому, самым лучшим витамином для старческих костей. Если бы с ним был отец, наверняка не удержался бы, сел играть. Отец любил нарды, играл самозабвенно — волновался, кричал, злился, азартно подкидывал зары.
Вышел на широкую улицу... Тут всюду продавали цветы, а девушки, одетые еще легко, сами тоже походили на цветы, только шагающие.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Позвонил Арам: приезжают Сэм и Сюзи, дней через десять будут в Ереване.Значит, отец не приедет. Варужан еще в Америке понял, что он не приедет никогда. И все-таки в нем теплилась надежда, что на юбилей матери выберется. Итак, они вряд ли уже когда-либо свидятся...
Ковровый магазин отца располагается в центре города, но вид у него жалкий, униженный: он стиснут высотными домами. Все в традициях нашей истории, подумал Варужан. Нас вечно теснили и давили великаны.
«Сэм нашел новое место для магазина, но у меня что-то душа не лежит. Да и потом, он говорит: только женюсь, сразу перееду в Нью-Йорк или Лос-Анджелес...»
Прочел вывеску магазина «Арпачай» — на армянском и испанском.«Ты испанский хорошо знаешь?»«Все слова, которые к коврам относятся, знаю. А другие на что мне? Дома, слава богу, со мной еще по-армянски разговаривают, в церкви и клубе тоже всегда найдется собеседник...»
Вошли в магазин. Продавцы, тоже армяне, подняли головы, заулыбались.«Сын,— сказал отец.— Из Армении приехал».— «О, с Родины!Что хорошего на Родине?..»
И тут же каждый, естественно, стал продолжать свое дело: в магазине были покупатели, а торговля коврами штука трудная. Ковры же были изумительные: персидские, арабские, китайские.
«Армянскими коврами хочу всех удивить, пусть поглядят-полюбуются. Однако пишу, прошу выслать — из Еревана нет ответа. А тут армянские ковры издавна в почете».
«Да, у нас хорошие мастера этого дела».Молодая негритянка принесла какой-то прохладительный напиток и кофе, хотя эту мутную жидкость кофе можно было назвать только
условно.«Может быть, тебе хочется чего-нибудь другого? Виски?..» «Нет, папа, все хорошо». Ему хотелось добавить: «Знаешь, папа, я посчитал, ты мне должен тысячу семьсот мороженых...» Но вслух он этих слов не произнес. Спросил, как идет торговля.
«Грех жаловаться, сынок. Глаза мои сыты — душа бы не была голодна...»Отец с сыном взглянули друг на друга и друг друга пощадили: сорок лет тосковали в разлуке, так стоит ли эти несколько дней встречи отравлять новой болью. Все равно ведь она вечно с ними, в них, от нее не убежишь. Сейчас она и между ними, и рядом — сидит себе, разве что кофе не пьет. Кофе печали должен быть прогорклый, с гущей. А может, вообще одна сплошная гуща.
«Значит, Сирак в Австралии...»Сирак написал старшему брату уже из Бейрута — тогда еще он намеревался переезжать в Америку, потом все-таки предпочел Австралию.
«Я — это другое дело, сынок. Но Сирака-то что толкнуло?»«Откуда мне знать, папа. Сказал, что скучает по дяде».Отец горько усмехнулся и с отвращением выпил кофе.«Я уже со всем примирился, но этот кофе хуже врага. Привкус железа. Словно вместе с кофе железо смололи. Иногда днем домой заглядываю, только чтобы нашего кофе выпить... Эх...»
«Хороший магазин, папа. И назвал ты его хорошо. А знаешь, я в Карс ездил. То есть ездил в Турцию и заехал в Карс».«В Карс?..»
Арменак был единственным ребенком Ширака и Нуник, родившимся в Карее. Ему было годика три, когда семья переселилась в Гюмри, а затем в Ереван.
«Говоришь, в Карс?.. А наш дом нашел?..»«И дед и бабушка мне много о нем рассказывали, и все же я не сумел отыскать. Хотя город, в общем-то, тот же, что и при тебе. Камни
те же».Вышли из магазина. Варужан еще раз взглянул на вывеску: бедный Арпачай, что тебе делать в этих железобетонных джунглях? Ему стало грустно, но он ничего не сказал отцу.
«Хочу тебя в наш клуб сводить. Но там дашнаков много. Так что сам смотри...»«Пошли, пап. Мне интересно».Сели в машину. Отец словно коня оседлал, за руль схватился, как за вожжи, но перед ним было не поле, не горы, а свора гончих машин.
«Так ты под Керчью в плен угодил?»«Под Керчью. Восьмого мая сорок второго года. Проклят будь тот день».«Бабушка, каждый день с твоей фотографией разговаривает. Знаешь, с той, армейской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149