И с тех пор стало законом первый тост поднимать за деда. Со временем привыкли и к другому постоянному тосту Арама — когда застолье бывало уже в разгаре, Арам подмигивал деду: «Дед, выпьем за ту женщину». Дед и внук поднимались, и каждый выпивал свое: дед — водку, внук — сок. Арама много раз спрашивали, кто такая «та женщина», но Арам оставлял вопрос без ответа, только заговорщицки подмигивал деду. Потом к этому тосту гости привыкли, и, если Арам с ним затягивал, непременно раздавались голоса: «Тамада! Когда же за ту женщину пить будем?» Пили все, а мужчины, по примеру деда и внука, стоя. Потом мало-помалу родилась и укоренилась среди родни легенда (автором ее, естественно, был Варужан) о том, как дед Ширак в Карсе был тайно влюблен в одну замужнюю женщину, об этом прознал его отец и, отодрав двадцатилетнего парня за уши, нанял экипаж и отправился в Александрополь. И там сосватал за своего Ширака — без него его женили! — Нунэ, младшую дочь своего приятеля Врама Мугнецяна. Эту легенду знали все, кроме бабушки Нунэ, и, когда Арам провозглашал тост «за ту женщину», все с улыбкой смотрели на бабушку Нунэ. Но и она улыбалась, а потом почему-то печально вздыхала. Легенда, таким образом, еще более укрепляла свои позиции в семействе.
Во время одной из их бесконечных бесед дед рассказал Араму, что в тысяча девятьсот восемнадцатом году, когда они бежали из Карса, к их каравану присоединилась молодая жен'щина. В ее телеге ехала старая женщина — то ли мать, то ли свекровь — и двое ребятишек. Женщина была удивительно красива и хорошо, опрятно одета. Это выглядело странным на мрачном фоне каравана. А еще более странным было то, что шагала она, держа в одной руке кинжал, а в другой... зеркало.
«Она то и дело поглядывала в зеркало, поправляла выбившиеся волосы, платок. Сперва на нее косились, особенно женщины. Мужчины — их было в караване человек семь-восемь,— понятное дело, по-недоброму глядеть на нее не могли: очень уж, чертовка, была хороша. Каждую минуту — женщина, каждую минуту — боец. А кого в ней было больше — женщины или бойца,— уж и не знаю. Женщины, наверно. Ведь бойцом стать ее жизнь заставила. Теперь-то я уверен, что женщина эта нас, семерых мужчин, за собой вела, чтоб мы перед турками не дрожали, а в случае нужды умерли, как мужчины. И — тобою клянусь, Арам,— напади на нас турки, каждый из нас сражался бы, как сто человек. Немножко и ради той женщины тоже. Дошли до Алекполя, и женщина эта исчезла — как внезапно появилась, так внезапно и исчезла. А я уж сколько лет думаю — что с ней стало?..»
В одной руке зеркало, в другой кинжал... Арама поразила эта картина—три ночи подряд он видел во сне запыленный караван беженцев и среди них эту удивительную женщину. Однажды таинственно сообщил деду: «Я нарисовал». Нарисовал караван и женщину впереди. «Ежели б меня спросили,— сказал деду,— я бы скульптуру Мать-Армения по подобию той женщины сделал: в одной руке зеркало, в другой оружие».
Как-то Арам спросил бабушку: «А ты все знала?..» — «Еще бы не знать,— ответила бабушка.— Дед твой голову потерял: и Каре позабыл, и турок. Да разве он один? Все мужчины разом. Среди них один совсем уж пожилой, дядя Сагател, наш сосед. Пока эта стриженая не появилась, он еле ноги волочил. А потом поскакал — откуда только прыть взялась? Возле той женщины шел, рядышком... Потому мы и собирались ей волосы повыдирать».
Эх, дед, дед!..Однажды он захворал, слег. Позвал Арама, достал из-под подушки толстую черную тетрадь и протянул внуку: «Тут вся моя жизнь. Рассказал я тебе почти все, да не все. Есть такое, чего я тебе не рассказывал. Ради этого и даю прочесть. Прочитай, вечером кое-что еще расскажу...»
Вначале дед изложил историю их рода, которую Арам уже знал. Сам дед родился в 1892 году в Харберде. Был младшим в семье — имел еще четырех братьев и трех сестер. Ему было лет шесть, когда он с отцом-матерью переехал в Карс. «Под русскими-то жить надежнее»,— сказал Вачаган Ваганян. Остальные братья деда уже успели обзавестись семьями: и Арменак, и Тигран, и Вардан, и Сирак. Потому и не согласились с места сниматься, остались в Харберде. Да и сестры — все при мужьях, при детях, при хозяйстве — тоже оказались тяжелыми на подъем.
А в 1913 году, женив своего младшего, Вачаган Ваганян с женой почему-то опять возвращается в Харберд — потянуло, видать, на землю своего детства. («Ах, отец,— вздыхал дед Ширак,— не вернись ты тогда в Харберд, и ты, и мать спаслись бы».) Вплоть до самого пятнадцатого года родители частенько наведывались в Карс. А когда Арменак родился, вся родня сюда съехалась — все дядья и тетки, с женами, мужьями, кучей ребятни. («Что стряслось? Куда вы сгинули? — тяжко вздыхал дед Ширак.— Ведь сейчас вы бы целым-городом были».)
Пятнадцатый год поглотил всех, только двоюродный брат Левон, которому было лет четырнадцать-пятнадцать, чудом спасся, добрался до Тер-Зора, потом оказался в Халебе, здесь он в двадцать восьмом году женился и, захватив семью, переселился в Эфиопию. Двое его сыновей, Тигран и Джордж, живы по сей день: один в Англии, другой в отчем доме в Аддис-Абебе. «Стало быть, от всего нашего, ваганянов-ского, тысячеветвого родословного древа всего трое мужчин осталось: один я, второй — Тигран, который и на письмо-то мое не ответил,— наверно, давно позабыл и фамилию свою, и родину. А третий — Джордж. Это он в «Айреники дзайн» письмо написал, разыскал меня. Приехал на недельку в Ереван, а потом уехал, и нет как нет его. Только пришлет раз в год открытку — мол, поздравляю с Рождеством... Вот так-то...»—таким горьким многоточием закончил историю своего рода Ширак Ваганян.
Ах, вот откуда взялись имена сестер и братьев отца, подумал Арам. Молодец, дед!..А продолжением записей оказались... воспоминания турка Муста-фы Недима о жертвах погромов 1896—1920 годов. Арам прочел их на одном дыхании — растерялся, взволновался, удивился.
«Прочитал? — спросил дед Ширак.— По глазам вижу, что прочитал. А сейчас слушай, жить мне осталось немного... Значит, эта книжка, которую я переписал, попала мне в руки в сорок четвертом, в Болгарии, в городе Варна — наш полк там недели три стоял. В этом городе много армян жило, да и сейчас еще есть. Один —уж не знаю как — разыскал меня однажды, стал захаживать, расспрашивать про Армению. И как-то говорит мне: я тебе, земляк, одну книжку дам, ты прочти ее и верни. Ну и дал — тоненькая, в мягкой обложке, вышла в тридцать шестом году в Софии. Я ночь напролет читал — история резни, а значит, моя история и рода моего, тем более что про Харберд там много всего написано было. Я таких книжек немало прочитал, но эта ведь писана турком! И не простым турком, а одним из секретарей кровопийцы султана Гамида!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149